Они не признают меня королевой, пока я не докажу, что сильнее их.
Эта мысль лишала меня сил. Как только мои столь же уставшие фрейлины раздели меня и, пошатываясь, вышли, гася по пути свечи, я свернулась клубком на постели и закрыла глаза. Нужно послать за дочерью, подумала я. Мне хотелось, чтобы Исабель была рядом.
Прежде чем заснуть, я прошептала:
— Фернандо, я жду. Приезжай.
Ветер усыпал снегом разноцветные флаги и ковры, которые свисали с балконов, приветствуя моего мужа. Едва разнеслось известие, что он в пути, я потребовала, чтобы архиепископ Каррильо, адмирал Энрикес и несколько высокопоставленных грандов встретили Фернандо на полдороге и сопроводили в Сеговию с подобающими его статусу почестями. Он задержался на день, чтобы отдохнуть и переодеться в новую одежду, которую я распорядилась для него подготовить, — бархатный мундир цвета бургундского вина на соболином меху, полусапоги из выделанной кордовской кожи, надушенные перчатки и золотое ожерелье работы лучшего ювелира из Толедо — наследство Энрике, заново отполированное и украшенное нашей эмблемой в виде стрел и уз. Надеясь показать этими подарками свою радость от возвращения, я с нетерпением ждала в зале, представляя, как он борется с зимним ветром, и слыша приглушенные крики толпы, которая собралась, чтобы приветствовать его у ворот города.
Я надела фиолетовое шелковое платье и уложила волосы в привлекательную прическу, — по крайней мере, я надеялась, что она выглядит таковой. Нетерпеливо дергая болтающуюся нить на манжете, я боролась с желанием выбежать во двор и встретить мужа с распростертыми объятиями, но королева не должна демонстрировать свои чувства на публике. Более того, поскольку я была правительницей, ему полагалось явиться ко мне первым.
Чувствуя, как по спине под платьем стекает пот, я напряженно вглядывалась в дальние двери. Стояла удушающая жара из-за бесчисленных жаровен и масляных ламп, зажженных, чтобы прогнать вечернюю прохладу. Где он? Что его столь долго задерживает?..
Послышались голоса и звон подкованных сапог. Я едва не бросилась к вошедшим мужчинам. Придворные все как один поклонились. Я сразу же узнала коренастую мускулистую фигуру Фернандо, который шел ко мне, одетый в новый камзол. Я шагнула к краю помоста, облегченно улыбаясь.
— Муж мой, — прошептала я почти в слезах, глядя на него, гордого и сильного.
Он снял шляпу. Волосы его отросли и падали на широкие плечи подобно завесе из темно-коричневого шелка. Квадратный подбородок обрамляла коротко подстриженная борода.
— Majestad, — натянуто проговорил он, наклонив голову, — для меня большая честь после столь долгого ожидания вновь воссоединиться с вами.
Я запнулась. Моя протянутая рука осталась нетронутой.
— И для меня тоже, — наконец сказала я, спускаясь с помоста, чтобы обнять мужа, похудевшего и закалившегося за месяцы войны с французами.
Он не обнял меня в ответ, а когда я отпрянула, взгляд его был ледяным.
Казалось, меньше всех на свете он желает видеть меня.
— Как ты могла?! Как посмела так поступить со мной?!
Мы стояли в моих личных покоях, куда вежливо удалились после нескончаемого банкета, во время которого я сидела рядом с мужем, чувствуя, как тревога сжимает мне горло. Он почти ничего не ел — а я распорядилась в его честь подать пятьдесят разных блюд — и едва прикоснулся к кубку. Когда ему представили нашу девочку, лишь холодно поцеловал ее, а затем погрузился в размышления, глядя на ужинающих внизу придворных. Я чувствовала, что он едва сдерживает гнев.
И теперь выплеснул его весь без остатка.
— Ты унизила меня, — продолжал он, и слова его врезались в меня словно клинок. — Я прочитал твое письмо во дворце моего отца в Сарагосе. Узнал новость, что моя жена провозгласила себя королевой, пока я находился за много миль от нее.
Развернувшись к столу, где Инес оставила блюдо сушеных фруктов и кувшин вина, он дрожащей рукой до краев наполнил кубок.
— Так что скажешь? — Он взглянул на меня из-за края кубка. — Во всем виноваты твои советники, позабывшие о моем существовании?
Слова его обожгли меня словно огнем.
— Я никого не виню, — ответила я. — Мне самой пришлось принять решение ввиду беспрецедентных обстоятельств. Я действовала в лучших интересах Кастилии.
— Понятно, — сказал он, отставляя кубок. — Кастилия для тебя важнее меня. Я думал, мы договорились править вместе, на равных, прекратив древние распри между нашими королевствами. Но, похоже, ошибался.
— Ты очень важен для меня, — дрожащим голосом проговорила я. — Но в Кастилии право монарха превыше всего. Я должна была провозгласить себя королевой, прежде чем…
Я неловко замолчала под его жестким взглядом, с запоздалым сожалением поняла, что, несмотря на благородные намерения, совершила ужасную ошибку.
— Кто я для тебя? — тихо спросил он.
Я вздрогнула:
— Мой муж, конечно.
— Нет. Кто я? — повторил он. — Твой соправитель или ты, как многие другие, считаешь, что я, принц Арагона, не имею здесь никаких прав? Полагаешь, что меня должно устраивать положение короля-супруга, единственная забота которого — обеспечить Кастилии наследников?
Я вскочила с кресла:
— Как ты можешь такое спрашивать?
Я понимала, что мне следует сдерживаться, ведь он не повышал голоса. К тому же все его вопросы, сколь бы болезненными они ни казались, выглядели вполне разумно, но рассудок оставил меня. В это мгновение я слышала лишь одно: он во мне сомневается, ему безразлична дилемма, едва не разорвавшая меня на части.
— Я так мучилась, пытаясь решить, как поступить! — воскликнула я. — Молилась целыми часами! Советовалась со всеми, с кем могла, но в конце концов мне пришлось…
— Со мной ты не советовалась, — прервал он меня. — Ты даже не спросила меня в письме, что я по этому поводу думаю. Объявила себя королевой, и перед тобой несли меч справедливости. Можно было подумать, что другого монарха, кроме тебя, не существует.
Я негодующе уставилась на него. После недель смятения и неуверенности, нескончаемых встреч с советниками, попыток укрепить Кастилию, пока он сражался с французами, конечно же, ему не стоило ждать сочувствия с моей стороны! Но тут я заметила нечто в выражении его лица, в его взгляде, и сердце мое дрогнуло. Я поняла, что он сейчас ощущает.
Страх.
Фернандо боялся. Решил, будто я хочу лишить его власти, равной моей, сделать объектом насмешек придворных — арагонцем, который спит с королевой, но никак не может повлиять на ее правление. Оскорблена была его мужская гордость.
На меня нахлынула волна облегчения. Эту проблему я могла решить.
— Я поступила так, как вынуждена была поступить, — уже спокойнее сказала я. — Мне не хотелось просить тебя уехать из Арагона, когда ты больше всего был нужен там. Так уже случилось однажды, перед тем как мы обвенчались, и я знаю, сколь многого это тебе стоило. Я лишь стремилась защитить наше королевство, пока ты не сможешь приехать и заявить на него права вместе со мной.
Я заметила, что подчеркнутые мной слова «наше королевство» не остались незамеченными, хотя он ничем не дал этого понять. Он не собирался столь легко сдаваться.
— Могла и подождать, — пробормотал Фернандо, потупив взгляд.
— Да. Но тогда мы рисковали потерять Кастилию.
— Это ты так считаешь. — Он долго молчал, затем неохотно проговорил: — Полагаю, в том есть и моя вина.
Я продолжала молча стоять, ожидая продолжения.
— Я подписал тот проклятый брачный контракт, — сказал он. — Мне так хотелось жениться на тебе, спасти от Вильены и Энрике, что я отказался от своих прав — о чем всего несколько часов назад напомнил мне Каррильо, когда я по пути сюда пытался объяснить, что ты поступила не по закону. Он ответил, что это не так. По законам Кастилии ты обладаешь исключительными правами. Ты королева, и после твоей смерти, да случится это как можно позже, наш старший ребенок унаследует Кастилию. Я никогда не стану королем по праву, и Каррильо посоветовал мне об этом не забывать.
Внутри меня все вскипело. Каррильо зашел чересчур далеко! Неужели он не понимал, что публичный разрыв между Фернандо и мной в столь критический момент — последнее, что мы могли себе позволить? Мы все еще оставались уязвимы, а наша власть в Кастилии непрочна — гранды использовали бы любые разногласия между нами в своих целях. Наше правление могло закончиться катастрофой, не успев начаться.
Нужно было заделать возникшую между нами трещину и положить конец чрезмерному самомнению Каррильо. Это он, а не Фернандо не имел здесь никаких прав.
— Мы можем изменить закон, — убежденно заявила я, хотя на самом деле сомневалась, есть ли у нас такая возможность.
Он поднял взгляд:
