– Она женщина набожная? – спросила Мерси.
– Набожная? – Капитан Риверс чуть не растерялся, но быстро взял себя в руки. – Безусловно. Твердая приверженка Церкви, будьте уверены.
– Что ж, – тихо сказала Мерси, – я надеюсь, что Джеймс не затянет их совместный приезд.
– И в самом деле, – неопределенно поддакнул Риверс.
Мастер вернулся к разговору о Ванессе и сыне лишь после ухода женщин, когда остался наедине с капитаном.
– Я обдумывал ваши слова о кузине и вспоминал Лондон, – невозмутимо начал Джон. – Сдается мне, что ей хочется видеть мужа человеком светским.
– Пожалуй, – ответил Риверс.
– Значит, ей может не нравиться то, что он занимается торговлей.
– Не могу знать.
– Судя по тому, что я повидал в Лондоне, – продолжил Мастер, – англичане не считают торговых людей джентльменами. Можно быть выходцем из джентри и заниматься торговлей по необходимости – как наш друг Альбион. Но, заработав на торговле состояние, англичанин, скорее всего, продаст свое дело, купит имение и обоснуется в нем джентльменом. Торговля и джентльменство несовместимы. Но почему?
– Ваша правда, – согласился Риверс. – Джентльмен идет в парламент или армию, но по возможности сторонится бухгалтерии. – Он усмехнулся. – Считается, что джентльмены относятся к старой военной аристократии. Рыцари, знаете ли, в доспехах. По крайней мере, в теории.
– В Америке иначе.
– Вот взять, допустим, Вашингтона из Виргинии: армейский офицер с загородным домом и обширными угодьями – его, без сомнения, назовут в Англии джентльменом. Даже Бен Франклин полностью отошел от торговли, – с улыбкой добавил Риверс. – В Лондоне он вполне себе джентльмен.
– А я кто такой? – криво усмехнулся Мастер.
На краткий миг в лице аристократа проступила тревога. «О боже, – сообразил Мастер, – Риверс боится, что оскорбил меня и теперь не получит в долг».
– В Каролине, – ответил Риверс без затей, – я тружусь на моем складе и торгую в моей же фактории. И если бы я слишком загордился этим, вы не ссудили бы мне ни пенни. В Нью-Йорке, сэр, вы живете намного роскошнее, чем я. У вас есть корабли, вы участвуете в чужом бизнесе. Ваши земельные владения обширны. Пожелай вы вернуться в Англию, вы бы зажили там весьма почтенным джентльменом. – Он с любопытством взглянул на Мастера. – Ваш сын там. Вы никогда об этом не задумывались? У вас много друзей, включая – смею вас заверить – Ривердейлов.
Сказано было умно и доброжелательно. Но Мастер испытал потрясение. Вернуться в Англию? После того, как Мастеры вот уже больше столетия преуспевают в Нью-Йорке? Такая мысль ни разу не пришла ему в голову.
Однако вечером, обдумывая услышанное, он вынужден был признать естественность вопроса Риверса. Сын уехал. Женился на англичанке. Джеймс стал англичанином. Он, Джон, ослеп, если не видит этого. А его англичанка-жена, может статься, спит и видит, как Джеймс получит наследство и отойдет от дел.
И тут Джон Мастер понял еще кое-что. Он остановит ее. Он хочет, чтобы Джеймс был снова здесь, в Америке. Но как это устроить, черт побери?
Когда домочадцы Мастера встретили весну 1773 года, Гудзон раздумывал над несколькими вещами. Он мог считать себя везунчиком: его семейство жило в тепле и сытости под крышей одного из лучших домов Нью-Йорка. Это было счастьем. Но находилось и много поводов к беспокойству. Прежде всего он тревожился за Мерси Мастер.
В начале марта Джон Мастер взошел на борт корабля и отправился в Каролину инспектировать плантации Риверса. Не прошло и трех дней, как Мерси захворала. Гудзон решил, что она подцепила что-то в доме призрения. Пригласили врача, но она так и осталась в постели, сгорая от лихорадки вот уже несколько дней. Его жена и Ханна исправно за ней ухаживали, но Рут призналась Гудзону, что хозяйка, по ее мнению, может и не выжить. Вдогонку Джону Мастеру послали письмо, но кто мог знать, когда оно дойдет. Тем временем Соломона отрядили в графство Датчесс за Сьюзен.
Однако больше всего Гудзона трогало поведение Абигейл. Ей было только тринадцать, но она держалась спокойно – не хуже любого взрослого. Возможно, она подготовилась при посещении больных, к которым ходила с матерью. Когда лихорадка достигла пика, она спокойно сменила у постели Ханну. К прибытию из графства Датчесс ее старшей сестры лихорадка немного спала, и Абигейл сидела у изголовья, вытирала Мерси лоб и мягко разговаривала с ней, не оставляя одну.
Сьюзен превратилась в расторопную, сметливую женщину с двумя собственными детьми, ждущую третьего. Она провела в доме неделю и составила матери приятную компанию, но, как только уверилась, что угроза миновала, заявила, что должна вернуться к семье. И совершенно справедливо заметила, что лучше Абигейл матери никто не поможет.
Смятенный Джон Мастер возвратился почти через месяц, но, войдя в спальню, увидел лишь, что жена сидит в постели бледная, но всяко уже вне опасности, и с улыбкой слушает Абигейл, которая читает ей вслух. Однако даже при столь удачном положении дел Мерси еще неделями оставалась бледной и вялой. Гудзон же печалился, видя напряженное и встревоженное лицо Джона Мастера.
Переживая за семью Мастер, Гудзон имел и личные основания беспокоиться. Он точно не знал, когда это началось, но по весне стал замечать перемену в Соломоне. С чего это сын ему дерзит? Он спросил жену.
– У нас с Соломоном все хорошо, – ответила Рут. – Но смею сказать, что юноши в его возрасте частенько сердят отцов.
Может, оно и так, да Соломон взял моду исчезать. Сначала Гудзон решил, что он увивается за девками, но как-то вечером услышал, как Соломон похваляется перед Ханной какой-то выходкой, совершенной в компании с Сэмом Уайтом и группой юнцов из «Сынов свободы».
Гудзон догадывался, где и как они спелись. Мастер иногда посылал Соломона в береговой склад, а там трудилась разношерстная публика.
– Держись подальше от этих сынков свободы, – приказал он сыну. – Что скажет мистер Мастер, если узнает?
– Может быть, мистер Мастер из города смоется в один прекрасный день, – дал хамский ответ Соломон. – Тогда будет все равно, что он думает.
– Не смей так говорить! – отрезал отец. – И о делах мистера Мастера тоже помалкивай!
Он не хотел сообщать об этом случае Мастеру, но все прикидывал, как бы отвадить Соломона от таких опасных друзей. В начале апреля он предложил Мастеру отослать Соломона в графство Датчесс к Сьюзен – пусть поработает там. Мастер сказал, что подумает, но пока не может уступить Соломона.
Так что Гудзон сделал все, что мог.
Одним из первых дел, которыми занялся по возвращении Мастер, было письмо Джеймсу. Он сообщил ему о болезни матери. Лежа у себя, Мерси чуть ли не ежедневно спрашивала мужа, когда же она увидит сына. Джон без обиняков написал Джеймсу, что пора бы, по крайней мере, навестить родителей. Больше он ничего не мог сделать. Ответ из Лондона придет через много недель.
Тем временем в колониях было неспокойно. По иронии случая очередной кризис был спровоцирован Беном Франклином. Еще забавнее было то, что он сделал это в попытке потушить страсти.
Несколько лет назад королевский чиновник Хатчинсон написал письмо своему другу в Массачусетсе. Разгневанный трудностями, с которыми сталкивался, он заявил, что хорошо бы урезать английские свободы в колониях, чтобы Америка надежно сидела под британской пятой. Франклин же, будучи в Лондоне, случайно увидел письма. И поскольку он продолжал верить в великое имперское предназначение Британии, то разослал их тишком своим американским друзьям – не с целью учинить смуту, а чтобы предупредить о реакции на их бескомпромиссность. Его массачусетские друзья тем же летом опубликовали письма Хатчинсона.
Колонии взорвались. Вот оно, верное доказательство того, что англичане хотят уничтожить американские свободы! А британское правительство, как по заказу, предприняло действия, на которых и сосредоточилась их ярость.
Проблема была довольно проста. Она касалась другой области империи. В беду попала могущественная Ост-Индская компания.
«У них образовался огромный переизбыток чая, – написал Мастеру Альбион, – и девать его некуда». Компания запросила помощи у правительства – обычнейшее дело при бестолковом управлении со стороны гигантских торговых фирм. Было предложено выбросить чай на крупный американский рынок. «Торговцам вашего круга придется тяжко, и это будет длиться, пока не расчистят залежи, – продолжал Альбион. – Но нет сомнений, что американский рынок поглотит этот чай».
Проблема заключалась в той самой ненавистной чайной пошлине.
– В этом наверняка усмотрят правительственный заговор, – со вздохом сказал Мастер Мерси.
По словам Альбиона, существовало и решение разумное, предложенное Беном Франклином. Он советовал лондонским друзьям выбросить чай на рынок, но пошлину отменить. Склады расчистятся, колонисты получат дешевый чай. Такие, как Мастер, купцы пострадают, но ненадолго, а все остальные будут довольны.
