Он знал о страданиях бедняков не понаслышке, изведал их на собственной шкуре, и ему казалось, что мир можно устроить лучше. Было совершенно очевидно, что трудовой люд Нью-Йорка не должен голодать, когда на западе, юге и севере раскинулись бескрайние плодородные земли. Не было никакой справедливости в том, что богачи вроде Мастера, опирающиеся на британскую Церковь и британское оружие, жиреют там, где не может найти работу простой человек. Что-то здесь неладно. Что-то нужно менять.
Конечно, если бы городом правили не богачи, а свободные люди вроде него самого и если бы страной руководили не королевские губернаторы, которым нет никакого дела до чаяний колонистов, а избранные представители, то жизнь была бы намного лучше.
Протесты против Акта о гербовом сборе сделали свое дело. Лорд Норт, новый премьер-министр, отменил налоги Тауншенда, кроме чайного, чтобы сохранить лицо. И это, по мнению Чарли, был для «Сынов свободы» удобнейший случай продолжить борьбу. Но городские власти, настроенные старой гвардией – тем же Джоном Мастером, выступили против них. На Боулинг-Грин установили статую короля Георга. «Боже, храни короля!» – твердили все. Из Англии прислали нового сурового губернатора – Трайона, а под начало генерала Гейджа – дополнительные войска. Все вернулось на круги своя. Да что говорить, Монтейн даже запретил сынам свободы собираться в его таверне.
Ну и к дьяволу Монтейна! У ребят появилось свое место для встреч. Они назвали его Хэмпден-Холлом в честь героического английского парламентария, восставшего против тирании Карла I. А что касается Джона Мастера с его оравой, Трайона и генерала Гейджа – пусть вспомнят о судьбе короля Карла. На улицах тихо, зато у Сирса с «Сынами свободы» теперь есть крупная фракция в ассамблее, которая к ним прислушивается. «Все переменится, – угрюмо говаривал за выпивкой Чарли друзьям. – А уж когда это произойдет…»
Правда, не в эту зиму. В прошлом году в Лондоне случился коллапс кредитной системы. Вскоре это ударило по колониям, а страшная зима еще и не началась. Беднейшее население голодало. Городские власти изо всех сил старались их прокормить, но не всегда поспевали.
Чарли как раз добрался до южной оконечности Коммон, где проходил Бродвей, когда увидел женщину с дочкой, вышедших из старого и убогого дома призрения.
Женщина чуть помедлила, тревожно взглянув на темнеющее небо. Судя по всему, она пробыла в доме призрения дольше, чем думала, и темнота застала ее врасплох. Затем она сняла шаль и укутала дочь, так как ветер уже кусался.
Улица была почти пуста. Чарли поравнялся с ними. Женщина посмотрела на Чарли.
– Вы едете по Бродвею? – Она понятия не имела, кто он такой; он не ответил. – Не подвезете нас по Бродвею? Я с удовольствием заплачу. С дочкой-то сами знаете…
Она, конечно, была права. В последние месяцы, да в такие тяжелые времена на улицах стало небезопасно. Его знакомые женщины торговали собой за лишнюю монету. Он знал людей, которых ограбили. Матери с дочерью не пристало ходить одним в темноте.
– Откуда вам знать, что я вас не обчищу? – пробухтел он сквозь шарф.
Она посмотрела на него, видя одни глаза. У нее было доброе лицо.
– Я уверена, сэр, что вы нас не обидите.
– Лезьте уж лучше, – буркнул Чарли. Он указал на место рядом с собой, затем кивнул на телегу. – Юная леди может сесть на мешок.
Он развернул коня к Бродвею.
Жена Джона Мастера, значит. Он сразу ее узнал, это ясно, хотя она не знала его. И сочла, что он ее не обидит. «Ну так, пожалуй, и не трону, коль дом сожгу», – подумал он.
Они тронулись с места, и он наградил ее колючим взглядом.
– Вы не похожи на обитательницу дома призрения, – заметил он тоном не слишком дружеским.
– Я бываю там ежедневно, – просто ответила она.
– И что вы там делаете?
– Если есть лишнее, отвозим еду. Иногда – одеяла, другие вещи. Даем им деньги на пропитание. – Она оглянулась на мешок с мукой. – Делаем, что можем.
– И дочку берете?
– Да. Она должна знать, в каком городе мы живем. Для добрых христиан всегда найдется много дел.
Они как раз проезжали церковь Троицы. Чарли неприязненно посмотрел на нее:
– Для христиан из прихода Троицы?
– Для любых, я надеюсь. Мой отец был квакером.
Чарли и это знал, но промолчал.
– Моя дочь общается со стариками, – тихо продолжила она. – Они любят поговорить с детьми. Так им спокойнее. – Она взглянула на него. – А вы бывали в доме призрения?
– Не припомню такого.
– Там полно детей, многие больны. Сегодня я ухаживала за одним. Все мои страхи нынче все больше об этом. Некоторые умерли от истощения, но большинство прокормят. Правда, они совсем слабые. Старики и дети начинают болеть. Именно болезнь сведет их в могилу.
– Сами заболеете, если будете туда ходить, – буркнул он.
– Только если будет на то Божья воля. Да и не такая я слабая, как они. Я об этом не думаю.
Проехав по Бродвею еще сотню ярдов, они увидели повозку, которую гнал к ним чернокожий кучер.
– Смотрите-ка, Гудзон! – заметила она и позвала: – Гудзон!
Когда повозки встретились, Гудзон явно испытал облегчение.
– Босс послал меня доставить вас в целости и сохранности, – сказал он.
– Как видишь, этот добрый человек нас уже подвез. Но теперь уж мы поедем с тобой. – Она повернулась к Чарли. – Я не знаю вашего имени…
– Не важно, – ответил Чарли.
– Ну, тогда позвольте мне чем-нибудь отблагодарить вас за то, что свернули с пути.
– Нет, – помотал он головой. – Думаю, вы занимаетесь богоугодным делом.
– Что ж, сэр, в таком случае – да благословит вас Господь! – произнесла она, сходя с Абигейл на землю.
– И вас да благословит Господь! – ответил он.
Поравнявшись с церковью Троицы, он выругался про себя. Какого дьявола он это сказал?!
Джон Мастер не отправился за Мерси лично, потому что ему нанесли неожиданный визит. Желание повидать его выразил капитан Риверс. Тем самым утром он прибыл на корабле из Каролины и уведомил Мастера, что уже нашел в городе пристанище. Он постарел. В волосах проступила седина. Но Джон не смог не восхититься откровенностью и мужеством, с которыми Риверс изложил причину своего визита. Он был разорен.
Правда, не вконец. В последние десять лет многие землевладельцы-южане сталкивались с трудностями при ведении дел со своими лондонскими кредиторами, но недавний коллапс лондонских кредитных рынков намного ухудшил положение дел. Сам капитан Риверс неизменно сотрудничал с Альбионом, и с его кредитом все было в порядке. Другое дело – его жена.
– До нашей свадьбы она заключала сделки с другими лондонскими купцами. До недавних пор я даже не подозревал об их размахе. Похоже, мы должны куда больше, чем мне казалось.
– Можете сократить расходы? – спросил Мастер.
– Уже. А плантации все еще приносят хороший доход. Но лондонские кредиторы нажимают, а сами сидят в такой дали! Откуда им знать, как мы ведем дела? Для них мы просто очередная, богом проклятая колониальная плантация. Я хочу расплатиться с ними сполна и одолжиться заново у кого-нибудь здесь, в колониях. Плантации – достаточная гарантия. Если нагрянете в Каролину, то сами убедитесь, что наше положение прочное. Если угодно, можете посадить к нам клерка. Мне нечего скрывать.
В общем и целом Джон склонился обдумать это предложение. Чутье подсказывало ему, что Риверс справится. И едва он успел сказать, что, прежде чем согласиться, он так и сделает – осмотрится на местности лично, когда услышал, как в дом вошли жена и дочь, и улыбнулся.
– Сейчас подадут обед, – объявил он. – Надеюсь, вы к нам присоединитесь.
Обед проходил в приятной домашней обстановке. О делах капитана Риверса не было сказано ни слова. Мерси, которой он понравился при первом знакомстве, была рада его видеть. Он также имел навык непринужденной беседы и знал, как разговорить Абигейл. В тринадцать лет она только начала преображаться в девушку, и Мастер, следя за ее оживленным общением с англичанином, не без известного удовлетворения подумал, что она и впрямь становится очень хорошенькой.
Он радовался и возможности прощупать другую тему.
Женившись, Джеймс писал регулярно. У него родился сын Уэстон, сейчас ему было два года. Альбион сделал его своим партнером. В последнем письме говорилось о рождении дочери, но она сразу же умерла. Джеймс писал и о Ванессе, время от времени передавая родителям от нее почтительные послания.
– Мы почти ничего не знаем о вашей кузине, – сказал Джон капитану Риверсу. – Что вы о ней поведаете?
Если Риверс замялся, то лишь на секунду.
– О Ванессе? Конечно, я знаю ее с детства, и она уже тогда была красавицей. После смерти родителей ее, что называется, вырастил дядя. У нее нет ни сестер, ни братьев, а потому ей досталось солидное состояние. – Он выдержал паузу. – Она не пропустила ни одного лондонского сезона, но любит и глубинку. – Он рассмеялся. – Смею сказать, рано или поздно она превратит Джеймса в сельского сквайра! Ему придется освоить охотничье ремесло.
