способности Хамзы купцу, тот сперва ничего не сказал, но однажды все же спросил:
— Это правда, что ты умеешь читать и говорить по-немецки? Где ты этому научился? По-моему, ты говорил, что не ходил в школу.
— Я не ходил в школу. Так, нахватался по мелочи.
— Где именно нахватался? Мзе Сулемани говорит, он дает тебе строки из Корана, и ты переводишь их на немецкий. Такого по мелочи не нахвататься.
— Я плохо перевожу. Стараюсь как умею, — ответил Хамза.
Присутствовавший при разговоре Халифа ухмыльнулся купцу и добавил:
— У него свои секреты. Человек имеет право на секреты.
— Какие еще секреты? — допытывался купец. — О чем вы?
— Это уж его дело, — с этими словами Халифа увел Хамзу, хихикая от удовольствия, что досадил Нассору Биашаре.
Тем вечером на баразе Халифа поведал друзьям о лингвистических успехах Хамзы, вопросах купца и о том, как Халифа ему досадил. Маалим Абдалла был учитель, все знали, что он читает газеты на немецком и на английском. Халифа прежде служил клерком у гуджаратских банкиров и купца-пирата. Пришлось Топаси, не имевшему возможности посещать школу, выражать удовольствие и восхищение познаниями Хамзы и особенно тем, что он выучился всему безо всякой школы.
— Я всегда говорил: школа — пустая трата времени. Уж прости, Маалим, я, разумеется, не о твоей школе, но о многих из них. Чтобы чему-то научиться, необязательно ходить в школу.
— Вздор, — немедленно возразил Маалим Абдалла, и никто, даже Топаси, не стал с ним спорить, потому что в эту минуту появился поднос с кофе и Хамза встал, чтобы забрать его у Афии. По ее улыбке в тени он догадался, что она слушала их разговор. Он поставил поднос для старых друзей на крыльцо и ушел в мечеть на ишу. Его отпустили без вопросов и возражений. После молитв, как обычно, он немного побродил по улицам и направился домой. Друзья Халифы уже разошлись по домам ужинать, и он сидел на крыльце один.
— Я оставил тебе кофе, — сказал Халифа. — Она тоже умеет читать и писать. — Он указал на дверь дома, несомненно имея в виду Афию, но не произнося ее имя. Он впервые упомянул о ней. Хамза и прежде замечал, что она ходит по дому тихо и робко, а Халифа ведет себя так, будто она невидимка. Быть может, он поступал так из уважения к незамужней женщине в доме: не привлекал к ней внимания, не называл ее имени, обходил молчанием. А может, он поступал так из уважения к своей жене, поскольку говорил о ней с мужчиной, который им не родня. Хамза не отваживался спросить прямо, опасаясь обидеть Халифу. Он им чужой, женщины в доме не его дело. Рано или поздно он непременно придумает, как об этом спросить, говорил себе Хамза, но не сейчас. Они молча пили кофе, потом оба одновременно встали. Халифа с подносом ушел в дом, Хамза свернул циновку и поставил у двери.
* * *
Ночью ее осенило. Она слышала, как они обсуждали, что Хамза хорошо говорит по-немецки, и решила попросить его найти немецкое стихотворение. Даже дурак догадается, что она просит перевести для нее любовное стихотворение, а это все равно что попросить его написать ей любовное письмо.
— Значит, ты умеешь читать и писать по-немецки, — сказала она утром, протягивая ему деньги на хлеб. — А можешь найти хорошее стихотворение и перевести его для меня? Я не знаю немецкого.
— Да, конечно. Я знаю не очень много, но что-нибудь отыщу.
В конце рабочего дня, когда она заговорила с ним о стихотворении, он вновь отправился по дороге вдоль побережья и нашел тенистое местечко, где можно посидеть. На дне здесь были острые камни, поэтому на берег не заглядывали ни купальщики, ни рыбаки. Ему нравилось смотреть на море, скользить взглядом вдоль линии прибоя, наблюдать, как волна с глухим ревом набегает на берег и потом отступает с нетерпеливым шипением. Прежде чем уйти с работы, он прокрался в кабинет купца, пока тот разговаривал с Мзе Сулемани, и взял у него со стола лист бумаги. Наверху было напечатано имя и адрес купца, но это нетрудно оторвать. Любовное письмо следует передавать незаметно, и чем оно меньше, тем его легче спрятать.
Он знал только одно немецкое стихотворение, из книги, что оставил ему офицер, «Musen-Almanach für das Jahr 1798». Он выписал первые четыре строчки «Тайны» Шиллера и перевел для нее:
Sie konnte mir kein Wörtchen sagen,
Zu viele Lauscher waren wach,
Den Blick nur durft ich schüchtern fragen,
Und wohl verstand ich, was er sprach [81].
Он выписал их на листе бумаги, украденном из кабинета Нассора Биашары, обрезал его, чтобы поместилось стихотворение, и сложил: получилась полоска не толще двух пальцев. Он понимал, что будет, если этот клочок бумаги попадет в чужие руки. Если Афия — жена Халифы, как он и боялся, тогда Хамзу самое меньшее вышвырнут из дома, обругают, может, даже побьют. Но он зашел слишком далеко, медлить больше нельзя, и наутро, встретив Афию у двери, он сунул ей в ладонь клочок бумаги. На нем он написал:
Алиджарибу кулисема нено моджа, лакини хакувеза —
Куна васикилизи венги карибу,
Лакини джичо лангу ла хофу лимеона била тафаути
Луга гани джичо лаке линасема.
Когда он торопливо вернулся из кафе, она уже ждала его у двери и, забирая у него корзину с хлебом и булками, не выпустила его руку. Ей хотелось убедиться, что он правильно ее понял.
— Я тоже отвечаю на твой взор. — Она имела в виду две последние строки перевода: «Лишь взором ясно отвечала / На мой несмелый взор она». Потом Афия поцеловала кончики своих пальцев и коснулась его щеки. Чуть погодя, когда она принесла ему поднос с завтраком, Афия скользнула в комнату и в его объятия.
— Хабиби [82], — проговорила она.
— Ты его жена? — выпалил Хамза, когда она была в его объятиях и они прильнули друг к другу. Вопрос застал ее врасплох. Она наслаждалась мгновением, обнимала желанного, а он спрашивает, не жена ли она кому-то! Она отстранилась было, но он ее удержал.
— Прости, — прошептал он.
— Чья жена? — спросила она с тревогой во взгляде.
Он ткнул большим пальцем в направлении дома. Она наконец поняла, что он имеет в виду, тревога в ее глазах сменилась лукавством, она улыбнулась, вновь приникла к нему.
— Ничья я не жена… Пока что. — С этими словами она высвободилась и ушла.
