– Э-э, твои клятвы!.. – процедил Эркуле. – Известно ли тебе, что султан Баязид со всей своей империи собирает в год сто тысяч дукатов? А ты за одну ночь возьмешь столько же.
– Не возьму, а раздам, – поправил я. – Ваше высочество мои расходы берет в расчет или нет? Да мне придется нанять самое малое десятка три отпетых головорезов.
– Отпетые стоят дешевле, – вслух произнес герцог, сам прикидывая кое-что в уме. Я вам объясню, что он прикидывал: как содрать с Корвина и Карла тысяч по двести – двухлетний доход огромной империи, – чтобы и мне хватило, и ему, герцогу, досталось. – Не услышу ли я более разумный ответ?
– Нет, ваше высочество. Спросите кого хотите, султану такая цена. Не бойтесь, они заплатят, сами-то на этом втрое больше заработают.
– Ладно, отправляйся восвояси! – закончил разговор Эркуле. – Я передам, сколько ты просишь.
И я опять поехал в Марсель, по дороге обдумывая, кому поручить это дело. Остановился на своем напарнике – я ведь его в сотоварищи не случайно взял. Стреляный воробей. Я подобрал его на улице и держал в руках благодаря делишкам, за которые он враз угодил бы на дыбу, надумай я проболтаться…
Я нашел его в Марселе, баварцев он уже отправил в Каир, отсчитал мне денежки – с расчетами у него всегда был полный порядок. Рассказал ему о предстоящем деле, и он за одну ночь собрался в путь. Решили мы, что он поедет на север и разведает, в какой крепости сейчас стерегут султана, – это было нетрудно, слухом-то земля полнится. Потом следовало ему каким-то образом добраться до людей султана и сообщить им, что венгерский король подготовил побег. Пусть обо всем с ними уговорится и возвращается назад. Тогда уже мы известим герцога Эркуле, удостоверимся, что деньги в банк внесены, и с божьей помощью провернем дельце.
Мое участие во всей этой истории не было решающим: по сути, Эркуле через меня, поскольку у меня было имя в уголовном мире, поручал всю работу моему напарнику Джованни. Поэтому, хоть для вида я с Джованни и поторговался, я понимал, что просит он недорого: тридцать пять тысяч. На этой цене мы и сошлись. Я знал, что по ходу дела эти тридцать пять превратятся по крайней мере в пятьдесят, такой уж это был тип: умел требовать и настаивать и каждое утро сообщать, какие еще появились расходы. Но и пятьдесят тоже было недорого.
Короче говоря, в конце сентября Джованни двинул на север, ведя за собой трех навьюченных коней, – он вез книги: по слухам, султан покупал книги, надо было принять безобидное обличье.
Я ждал Джованни и очень за него тревожился, потому как известно, что братья любого ордена и не слепцы, и на расправу люты. В то самое время навестили меня два человека, каждый по отдельности. Одного звали Цезарь Валентин, и говорил он на нашем языке плоховато. По его словам, был он послан королем Венгрии, интересовался, продвинулось ли дело. У него я ничего не выудил – деньги, сказал он, под конец. Но я понял, что король сгорает от нетерпения, и обрадовался: стоит нам выкрасть султанишку, тогда-то уж мы поторгуемся! Если, конечно, удастся надежно его спрятать.
Второй гость был Пьетро Великомученик из Мантуи, давнишний мой знакомец. Прозвали его так потому, что за один крупный грабеж он провисел двое суток на колесе, резали его, жгли, шкуру сдирали (ясно, не всю), а он очухался, и тогда его взяли да помиловали. Так вот Великомученик явился от имени Карла Савойского. «Видать, Карл тоже не прост, – подумал я. – Иначе разве доверился бы он Великомученику, который собственную мать продаст и спит с родною сестрой?» Знаете, хоть нас всех, скопом, считают мерзавцами, но и среди нас есть порядочные, а есть мразь.
Великомученик долго расспрашивал, как обстоит дело, потому, мол, маленький герцог не спит и не ест от тоски по своему обожаемому дружку и не успокоится, пока не увидит его на воле. Но, заметил я, больно уж Пьетро до тонкости выпытывает, как, когда да где, так что взяло меня сомнение, не задумал ли он чего: к примеру, самому устроить султану побег да спрятать его, чтобы сбыть подороже. Потому постарался я поскорей спровадить его. Он все-таки выудил у меня два дуката – денег, говорит, нету на обратную дорогу в Савойю.
Я уже начал опасаться, что Джованни попал в западню и потребуется искать нового напарника, но тут – уже декабрь был на исходе – он вернулся. В эту пору года в Марселе чистое свинство: мистраль не дует, а просто убивает наповал, и порт целыми днями пустует – люди забиваются в подвалы, чтобы не свихнуться от воя ветра. Я тоже сидел так в затишке и вдруг слышу голос Джованни. Обрадовался я ему несказанно, а то мне уж начало мерещиться, что не вытанцуется наше дело.
Джованни было не узнать. В шубе из волчьего меха, а прочее – я в этом толк знаю – из фландрской шерсти. Отрастил длинную бороду, на руках перчатки и даже перстень.
– Ого! – сказал я, после того как мы обменялись приветствиями. – На широкую ногу живешь! Прожираешь на корню венгерские денежки?
– Не, – отвечает. – Денежки султана Джема.
– Неужто сумел с. ним переговорить?
– Это была бы глупость. – (Я заметил, что Джованни ужасно важничает, голытьба несчастная!) – Я говорил с Саади. Полюбуйся! – Он протянул мне руку. – Эту Руку целовал Саади, первый вельможа султана Джема.
– О чем же вы уговорились?
– Дай сначала хоть перекусить, любезный мой сотоварищ! – осадил меня Джованни, снимая шубу. – Сначала накорми, напои, а уж тогда…
Я обрадовался. Джованни мог корчить из себя хоть купца, хоть князя, но я знал: стоит ему напиться, как он распустит язык и выложит всю подноготную. Сели мы за стол, Джованни и говорит:
– Ну, – говорит, – Батиста, кончили мы бедовать! Купишь ты, Батиста, не один корабль, а пять, а я, может статься, и целых двадцать куплю! И вернемся мы в Геную разодетые как картинка, генуэзцы подохнут от зависти!
– Ну, ну! – сказал я. – Не так шибко!
– Чего «не так»? – возражает Джованни. – Все уже готово. Как я пробрался в Буалами (султана недавно перевезли туда) – о том не расскажешь. В Буалами я сошел за книгоношу, и трое братьев во все глаза глядели, какие книги я вынимаю из ящика. Ну, в первый день ничего мне сделать не удалось, но я притворился, будто у меня корчи, и заночевал в селении. Потом подкупил одного паренька, чтобы устроил мне встречу с Саади, – он при султане единственный турок. Саади пришел в селение вроде за какими-то целебными травами, мы встретились, и я пересказал ему все, о чем мы тут говорили. И про венгерского короля, и про Карла. Сказал, что тридцать верных людей поклялись на кресте вызволить султана из заточения. Саади кинулся руки мне целовать – видать, у них обычай такой, – а я велел ему спросить у своего хозяина, когда и где. Саади ответил, что второй раз ему вряд ли удастся незаметно выйти из крепости и потому лучше уговориться сразу. Мы и уговорились. На другой день мне полегчало, и я двинулся в обратный путь. Вот оно как, Батиста.
От меня не ускользнуло, что Джованни утаил самое важное: о чем они уговорились. Возможно, он хотел оттеснить меня, выслужиться перед герцогом Эркуле, место мое занять.
– О чем же вы уговорились? – спросил я.
И понял, что Джованни вовсе не так уж захмелел. Он подморгнул мне и, как хозяин, положил руку на плечо:
– Много будешь знать, скоро состаришься, Батиста. Придет срок – узнаешь!
Я скинул его руку со своего плеча. Голытьба! Христарадник! Я ему хлеба дал, а он передо мной нос задирать!
– Ты, братец, помни, – обрезал я его, – что деньги внесены на мое имя. Никто сроду не слыхивал о каком-то там Джованни.
До него наконец дошло.
– Шуток не понимаешь, – сказал он. – А коль не понимаешь, так слушай: в Буалами, говорят, есть подземный ход к реке, она внизу, в овраге. Ход этот потайной, в былые времена им пользовались при вражеских осадах. Саади сказал, что один слуга, очень полюбивший султана (это Саади так говорит, а дело, наверно, не в любви, а в деньгах), им этот ход показал. Но они с султаном не решались, говорит, через тот ход выбираться, потому, говорит, что несколько раз пробовали бежать и каждый раз срывалось. Не было никого, кто бы ожидал их и переправил дальше. И порешили оба эти турка, что без помощи извне им не выбраться. Потому он мне руки и целовал – давно, говорит, дожидаемся, когда кто-нибудь приедет к султану. Саади объяснил, куда этот подземный ход выходит; десятого февраля посреди ночи мы с нашими людьми должны быть там.
– Куда же он выходит? – прижал я его к стене, чтоб не юлил.
– Ну, это уж тебе ни к чему знать. Там ведь я буду, не ты, верно? Если взяла охота поездить, чего ж ты сам не прокатился в Буалами?
Я только вздохнул. Джованни был на двенадцать лет моложе меня, а ростом выше на целую голову. Не годился я ни для драки, ни для похищений султанов в зимнюю пору. «Ладно, – утешал я себя, – у него в руках султан, у меня – денежки. Как-нибудь сторгуемся».
На другое утро я повел своего жеребца – за повод вел, потому что из-за ветра боялся сверзиться, – и двинул в Феррару, размышляя о том, как много потеряют некоторые люди, если на меня по дороге нападут разбойники – настоящие, не такие, как герцог или Джованни. Но обошлось, никто на меня не напал. Я миновал Касис, Чиотту и Ниццу – за три года до того, вспомнилось мне, именно здесь разыгрывались великие торжества по случаю прибытия того турка. Потом расстался с морем и в три дня добрался до Феррары.
