– Чудные дела тут творятся, – сказал Магн, делая знак, отводящий дурное. – Что бы все это значило?
Веспасиан промолчал, припоминая историю, поведанную ему Ценис вместе с подарком-амулетом.
– Это как в «Метаморфозах» Публия Овидия… – начал было Корбулон, но осекся.
Готовое сорваться с языка наблюдение, касающееся литературы, прервали вопли со стороны большого костра. К нему, приготовленному для семисот с лишним тел, поднесли деревянную клетку, такую же, как их собственная. В ней находился последний легионер. Парень знал об ожидающей его участи, но не в силах был ее предотвратить. Когда клетку поставили наверх, жрец разразился очередной порцией молитв. Люди с горящими факелами обступили костер. Заточенный солдат взывал к богам, товарищам, матери. Никто не мог ему помочь. Жалобы заглушили завывания остромордого, который не замолкал ни на секунду.
На другом берегу реки первая и вторая когорты трижды ударили пилумами о щиты и затянули гимн Марсу. Полные скорби голоса, произносящие слова древнего песнопения, долетели до их обреченного товарища на холме и, похоже, успокоили его. Он перестал кричать, встал на колени и склонил голову в тихой молитве подземным богам.
По знаку жреца факелы поднесли к основанию костра. Занявшееся пламя пожрало сначала волосы, затем туники и плащи павших, потом добралось собственно до плоти. Та сначала обуглилась, потом зашипела и зашкворчала, распространяя аромат жарящейся свинины. Капли топящегося сала огненными струйками стекали вниз. Жар становился невыносимым, дыма не было, только огонь. Языки его облизывали пирамиду тел, добираясь до самого верха.
Легионер в клетке не двигался, словно обрел спокойствие в песнопении товарищей. Пламя подбиралось к нему. Вот занялись волосы, вот грудь стала неравномерно вздыматься. Но не от боли – он не мог дышать из-за отсутствия кислорода. Когда загорелась туника, солдат уже лишился сознания. Его легкие не выдержали, избавив несчастного от агонии сгореть заживо.
Римляне продолжали петь.
Теперь огонь уже полностью поглотил пирамиду тел. Веспасиан отвел взгляд. Он выдохнул и поймал себя на мысли, что довольно долго задерживал дыхание. Никто из его товарищей не произнес ни слова. Да и что тут скажешь? Все были поглощены думами о собственной кончине и о том, как встретить ее. Каждый молился о том, чтобы, когда придет час, он смог выказать такую же твердость духа, как тот юный легионер.
Фракийцы начали сворачивать лагерь. Это не заняло много времени, в поход они шли налегке. Четверых пленников бесцеремонно выволокли из клетки и покидали на запряженную мулами повозку.
– Не так уже плохо, – заявил Веспасиан. – Я боялся, что нас заставят идти пешком. А так нам все будут завидовать.
Пытаясь устроиться поудобнее, несмотря на связанные руки и ноги, Корбулон кивнул, приветствуя попытку молодого трибуна пошутить.
– Пожевать бы чего-нибудь неплохо, – сказал Магн. – Как-то не очень с обслуживанием в этой таверне. Где симпатичная пухленькая служанка, готовая принять заказ?
Повозка дернулась. Переход начался. Колонна поднималась по склону холма, оставив за спиной три кострища и рядом с ними распростертое тело кастрированного легионера.
Прекратив пение, римляне на том берегу стали осыпать фракийцев насмешками.
– Поппею понравится такое подкрепление, – с улыбкой произнес Корбулон. – Ребята выказали характер, они не осрамят Четвертый Скифский или Пятый Македонский.
– Значит, нам надо постараться быть там, когда они придут, и убедиться лично, – добавил Фауст.
Но идея побега представлялась абсурдной – они были связаны по рукам и ногам и окружены охраной. Пленники погрузились в молчание.
Походная колонна выбралась из долины и взяла направление на юго-восток. Повозка преодолела несколько миль под палящим полуденным солнцем. Зов природы, удовлетворить который они давно отказывались, еще пребывая в клетке, осложнял положение пассажиров, становясь нестерпимым. Хоть этим людям и не привыкать было к трудностям, их достоинство восставало при мысли лежать тут кучей в перепачканных штанах, как рабы, которых везут на рудники.
Избегая встречаться с товарищами взглядом в таких стеснительных обстоятельствах, Веспасиан коротал время, глядя за кормовой борт повозки. Посмотрев на гребень оставленного позади холма, он заметил одинокого всадника. Тот остановился, вскоре к нему присоединилось еще несколько, потом еще. И вот уже добрая сотня конных наблюдала с этого возвышенного места милях в трех от них за удаляющейся колонной.
– Корбулон! – прошептал юноша, стараясь не привлекать внимания караульных. – Это наши галльские ауксилиарии, я уверен. Посмотри. Наверное, Галл решил прийти нам на выручку.
Командующий грустно улыбнулся.
– Если так, то он дурак. Ему неизвестно даже, живы ли мы. Нет, думаю, это просто дозор, посланный убедиться, что фракийцы действительно уходят и Галл может безопасно двигаться дальше.
Не успел он договорить, как всадники развернулись и исчезли за холмом.
– Боюсь, мы видели их в последний раз.
Веспасиан снова повернулся к холму, надеясь увидеть там когорты. Но он сам понимал тщетность мечтаний. Корбулон прав – они в последний раз видели товарищей, которых ждет дорога на север. Пленники же предоставлены своей собственной судьбе.
Два дня тряслись они в повозке. Путы регулярно проверяли, все, чего пленники успевали достичь, растягивая их, обнаруживалось и безжалостно исправлялось. Иногда дно повозки споласкивали водой, смывая нечистоты, которые пассажиры вынуждены были оставлять на нем. Настоящей еды им не давали, только овечье молоко, лишь на время забивавшее голод. Лишь изредка в рот страдальцам бесцеремонно засовывали по куску черствого хлеба. Все суставы ныли, римляне начали слабеть.
Будучи в силах спать только урывками, Веспасиан проводил дни и ночи, сочиняя в уме письма к Ценис, убеждая себя, что выживет и напишет их на самом деле. Он говорил ей о своей любви, о том, как был очарован ей с той самой первой встречи у Коллинских ворот. Признавался, как испугался, услышав про ее пленение Ливиллой, о гордости, с которой шел ей на выручку. Обещал, что добудет достаточно денег, чтобы выкупить ее на свободу. Но самое главное, обещал любить вечно. Когда ему не удавалось ничего больше придумать, наступал черед читать ее воображаемые ответы. Те были полны любви и радости за его достижения и успехи. Кроме того, они всегда были написаны на восковых табличках, хранивших частицу ее аромата.
Так, уйдя в себя, проводил он это время. Остальные поступали так же. В разговорах смысла не было, потому как они сводились к единственной теме – побегу, заставляя в очередной раз убедиться в безвыходности ситуации. Поэтому по негласному соглашению пленники молчали, сберегая те остатки присутствия духа, которые не успели еще испариться.
Оставив позади Родопские горы, колонна вошла в широкую долину, по которой неспешно струила воды река Гебр. Несмотря на плодородие почвы, земли тут оставались по большей части невозделанными и поросли лесом – племена внутренней Фракии предпочитали жить разбоем, а не хлебопашеством. Пожарища поселений, выжженных дотла этим самым отрядом несколько дней тому назад, подтверждали сей факт.
Спустившись в долину, фракийцы взяли курс строго на восток и углубились в непроходимую чащу. Вперед были высланы разведчики, на случай, если оставшиеся верными Риму племена, затаившие месть за свои разоренные земли, устроят засаду. Но никто не появился.
На утро третьего дня чаща поредела, уступив место узкой полосе кустарника, за которой струился Гебр. Его неспешные бурые воды, густые от ила, приносимого бурными из-за весеннего половодья горными притоками, прокладывали себе дорогу среди низменных берегов, постепенно подмывая их. Цепочки маленьких, покрытых кустарником островков, образовывали мелкие извилистые протоки, заросшие камышом.
На дальнем берегу, шагах в ста, виднелась рыбацкая деревушка. Когда фракийцы вышли из леса, от нее отчалила флотилия. Более пятидесяти лодок и бревенчатых плотов, управляемых командами из мальчишек, устремилось через реку. Ребята с визгом и улюлюканьем затеяли гонку – кто первым доберется до войска.
– Вот, значит, как они перебрались, – вполголоса заметил Корбулон. – Когда вернемся с карательным рейдом, уничтожим лодки все до единой. Да и тех, кто способен ими управлять, тоже.
Веспасиан улыбнулся – было ясно, о чем думал командующий во время дороги. Прибыли первые лодки, и радостные крики иных из ребят сменились воплями скорби, когда те узнали о гибели отцов и братьев.
Фракийцы начали грузиться. Мулам закрыли головы мешками, и повозку с пленниками вкатили на очень неустойчивый с виду плот. Управлявшие им пареньки злобно косились на римлян. У одного в глазах застыли слезы. «Может быть, именно я убил родича этого мальчонки?» – подумал Веспасиан. И страстно надеялся, что так и было.
