тетушки Александрины, — сказал Александр. — Характер у нее был действительно трудным, но ко всем нам, к маменьке она всегда питала и питает самые лучшие чувства. А как она любит родину! Вы помните, как кормила она нас русскими кушаньями и просила разговаривать только по-русски. Я никогда ничего плохого от нее не видел. А вот замок Бродзянский мне всегда был не по душе. Угрюмый. Зато вокруг какая красота! Чудесный парк. Река Нитра. Вдали синеют невысокие горы. Если б не случай с Дубельтом, мы славно провели бы лето. А это его вторжение окончательно подорвало маменькино здоровье.
Обращаясь к Далю, Соня сказала:
— У тетушки Александрины есть дочка. В честь нашей маменьки назвали ее Натальей. И красавица она, как маменька.
— А тетушка Александрина и не знает, что маменьке так плохо, — сказала Мария, вспоминая Александру Николаевну, Фризенгофа, их дочь и мрачный трехэтажный замок.
И никто не знал тогда, что Фризенгоф и в старости останется бодрым, изящным, интересным собеседником и рассказчиком. Александру Николаевну разобьет паралич, и слуги будут возить ее в кресле. Вырастет дочь Наталья, станет немецкой поэтессой, выйдет замуж за герцога Ольденбургского, и родятся у них двое детей, Александр и Фредерика, и будет воспитывать их бабушка. Отношения с дочерью у Александры Николаевны сложатся не лучшим образом. Не поймет дочь тоски матери по своей родине, будет посмеиваться над ее желанием учить внуков русскому языку, развешивать по стенам и хранить в альбомах русские пейзажи. Неродная земля примет останки Александры Николаевны. И теперь в Словакии, неподалеку от Бродзянского замка, можно увидеть склеп, в котором на бетонном постаменте стоит серебристый с золотом гроб с надписью на немецком языке: «Баронесса Александра Фогель Фон Фризенгоф, урожденная Гончарова. Род. 7 авг. 1811 — сконч. 9 авг. 1891».
Утром рано приехал посыльный с письмом от сестры Пушкина Ольги Сергеевны, которая просила с этим же посыльным сообщить о здоровье Натальи Николаевны.
Мария села писать записку. Писала и плакала. Ночь была тяжелой и для больной и для ее близких. Но внезапно Наталья Николаевна почувствовала себя лучше, даже попросила поесть. И сразу вся семья ожила, повеселела.
— Маменьке лучше, — сияла Лизонька.
— Маменька поправится. Я же знала это! — улыбалась сквозь слезы радости Соня.
Доктора, дежурившего ночь, сменил другой, еще довольно молодой, самоуверенный немец, плохо говоривший по-русски. Состояние больной ему внушало какую-то надежду, и он, улыбаясь, сказал Ланскому:
— Может быть, все начнется карашо.
— Боже мой! Неужели ты услышал наши молитвы! — сжимая в руках начатую записку, воскликнула Мария. — Я напишу теперь новую!
Она побежала в кабинет Петра Петровича, села за его письменный стол: «Есть надежда, дорогая тетя Оля!» Она отправила записку с посыльным, мимоходом подумала о том, почему до сих пор не приехал дядюшка Сергей Николаевич, и вспомнила, как в прошлую встречу он показывал ей письма Дантеса Дмитрию Николаевичу, который тогда был еще жив и управлял поместьем Гончаровых.
Дантес писал:
«Любезный Дмитрий… Я прочел с самым большим вниманием подробный отчет о состоянии ваших дел… Я буду говорить только о содержании, которое вы должны выплачивать Катрин, совершенно определенном обязательстве, взятом вами во время моей женитьбы, когда ваше состояние было уже так же расстроено, как и теперь. Поэтому замечу вам, что для такого человека, как вы, привыкшего к коммерческим сделкам, и который, следовательно, должен понимать значение обязательств, вы действовали в отношении меня весьма легкомысленно…
Я вижу в статье… „содержание отдельным лицам — 27 500 рублей“ значитесь вы, ваши два брата и Александрина; среди вас должна быть распределена эта сумма, но самая простая справедливость требовала бы, чтобы она была разделена на 5 частей, а не на 4, тогда Катрин имела бы хоть что-нибудь… Потому, что поймите, бога ради, у нас будет четверо детей, а у вашей сестры даже не на что купить себе шпилек!»
— А где же доля маменьки, мужа которой он убил! Он не помнит об этом?! — возмущенно воскликнула тогда Мария, читая это письмо.
До детей Пушкиных доходили слухи о том, что после смерти Екатерины Николаевны Дантес стал мэром Сульца. Говорили, что в 1851 году на заседании Национального собрания, на котором рассматривалась конституция Франции, Виктор Гюго выступил с речью. Одним из правых депутатов, нападавших на Гюго, был Дантес-Геккерн. В этот же день Гюго написал стихотворение «Сойдя с трибуны», в котором с презрением пишет о правых депутатах, в том числе и о Дантесе:
Все эти господа, кому лежать в гробах, Толпа тупая, грязь, что превратится в прах.
Карл Маркс назвал Дантеса известнейшим выкормышем империи.
В 1852 году, после государственного переворота, принц-регент Людовик Наполеон назначил Дантеса сенатором. Дантес был тогда уже богат, но все же снова возбудил процесс против Гончарова, начатый в 1848 году. Он требовал доли наследства после смерти Натальи Ивановны, даже обратился с письмом к Николаю I. Царь сделал пометку на этом письме: «Для принятия возможных мер, чтобы склонить братьев Гончаровых к миролюбивому с ним соглашению». Дело тянулось долгие годы, и какие-то суммы были выплачены Дантесу.
«Бедный дядя Митя! — подумала Мария. — Он как старший в роду по законам предков должен был управлять Полотняным заводом. Сколько же волнений причиняли ему эти обязанности, сколько приходилось отдавать времени для этого».
Марии вспомнился Дмитрий Николаевич — тот, которого видела она в детстве. Было у него внешнее сходство с Натальей Николаевной. Те же прекрасные волосы, красивые карие глаза. Правда, и тогда он в моменты волнения заикался. К старости временами терял дар речи и стал плохо слышать.
Подумала Мария и о Екатерине Николаевне, имя которой в доме не упоминалось, фотографии ее были уничтожены. Мария была слишком мала, когда в доме разразилась катастрофа, а Екатерина Николаевна вышла замуж и уехала за границу. Мария ее не помнила. Но слухи о баронессе Дантес доходили до братьев и до нее. Только матери они никогда не говорили о них.
«Бог наказал Екатерину Николаевну, — не в первый раз подумала о ней
