дыхание на своей шее.
Вернулся Халил, явно рассерженный. Поставил тарелки с холодным рисом и шпинатом и молча принялся за еду. Они ели при свете из двери все еще открытого магазина. Потом Халил сполоснул свою тарелку и пошел в магазин подсчитывать дневную выручку, принялся переставлять товар на полках. Юсуф, доев, тоже вымыл посуду и пошел в лавку, чтобы помочь. По-видимому, Халил только и ждал его появления, чтобы закончить работу: он схватил тарелки и понес их обратно в дом. Вид у него был такой озабоченный, растерянный, что Юсуф удержался и не произнес гневные слова, уже вертевшиеся на кончике языка. Да из-за чего весь этот переполох?
Он уже лежал на циновке в темноте, когда Халил вышел на террасу и устроился на обычном месте в двух шагах от него. После долгого молчания Халил тихо произнес:
— Госпожа вне себя.
— Потому что я слишком долго работал в саду? — спросил Юсуф, выражая голосом некоторое недоумение, а тем самым и недовольство, которое вызывала у него эта мысль. В темноте послышался смех Халила.
— Сад! Ты только о саде и думаешь! Ты тоже сходишь с ума! — пробормотал он сквозь смех. — Нашел бы уже другое применение своим силам. Почему ты не бегаешь за женщинами или не подашься в святые? Нет, ты хочешь стать как Мзе Хамдани. Почему ты не бегаешь за женщинами? Это приятное занятие. При твоей красоте мог бы всем миром овладеть. А если не преуспеешь в этом, Ма Аюза готова в любое время…
— Хватит! — резко перебил Юсуф. — Ма Аюза уже старая, к ней подобает относиться с уважением.
— Старая! Кто это тебе сказал? Я с ней спал, она совсем не стара. Говорю тебе, я был с ней! — сказал Халил. В наступившем молчании Юсуф слышал, как Халил негромко вздыхает, а потом он вдруг фыркнул презрительно: — Тебе это мерзко, вот как? А мне вовсе не мерзко и не стыдно. Я ходил к ней, потому что у меня была нужда в женщине, и она платила мне своим телом. У нее тоже есть свои потребности. Может, это звучит жестоко, но выбора у нас обоих не было. А что мне делать? Ждать, пока в меня влюбится принцесса — зайдет в наш магазинчик купить брусок мыла? Или прекрасная джинния похитит меня в ночь свадьбы и будет держать в подвале для своих утех?
Юсуф не отвечал, и после короткой паузы Халил вздохнул:
— Ладно, береги себя для своей принцессы. Но послушай, госпожа хочет тебя видеть, — сказал он.
— Нет! — устало запротестовал Юсуф. — Это уж чересчур. Зачем? Просто скажи ей, я не стану ходить в сад, если она этого не хочет.
— Опять ты про сад! — рассердился Халил. И дважды зевнул, прежде чем продолжить: — Сад тут ни при чем. Не о том ты думаешь.
— Я все равно ее не пойму, — чуть помедлив, ответил Юсуф.
Халил снова засмеялся.
— Ну да. Но она не говорить с тобой хочет — она хочет тебя видеть. Я же говорил, она смотрела на тебя, когда ты работал в саду. Я тебе об этом говорил. А теперь она хочет видеть тебя вблизи. Хочет, чтобы ты предстал перед ней. Завтра.
— Но почему? Зачем? — твердил Юсуф, сбитый с толку и словами Халила, и его тоном. В этих словах звучали тревога и поражение, как будто Халил смирился с некой неизбежной угрозой.
— Объясни же мне! — чуть не вскрикнул Юсуф. — В чем дело? Я давно не ребенок. Что ты мне готовишь?
Халил зевнул и придвинулся ближе, словно собирался тихонько что-то сказать. Но опять зевнул — еще и еще раз — и откатился в сторону.
— Объяснять долго, правда, длинная история, а я очень устал. Завтра, в пятницу. Я тебе все расскажу завтра, когда мы пойдем в город.
— Слушай, — велел Халил. Они побывали на пятничной молитве, побродили по рынку, не обменявшись ни словом, и уселись на парапете близ набережной. — Ты был очень терпелив. Не знаю, известно ли тебе хоть что-то, много ли тебе рассказывали и многое ли ты понял, так что я расскажу все с самого начала. Ты уже не ребенок, и неправильно скрывать от тебя такие вещи. Но мы так устроены — храним тайны. Лет двенадцать назад сеид женился на госпоже. Он был мелким торговцем, ездил на Занзибар, привозил оттуда ткани и инструменты, табак и вяленую рыбу, а туда возил скот и бревна. Она тогда только что овдовела, унаследовала богатство. Ее мужу принадлежали несколько дау, которые плавали вдоль всего побережья, доставляли всевозможные грузы. Зерно и рис из Пембы, рабов с юга, пряности и кунжут с Занзибара. Хотя она уже не была молода, ее приданое привлекало знатных и честолюбивых мужчин. На протяжении года она отвергала всех женихов, и о ней пошли слухи. Знаешь, как это бывает, когда женщина отказывается выйти замуж. Некоторые люди стали говорить, что она больна или обезумела от горя. А другие — что она бесплодна и даже что она предпочитает мужчинам женщин. Те женщины, которые передавали госпоже предложения о браке и приносили ее ответ семьям заинтересованных мужчин, говорили, что такой уродине задаваться не след.
А потом до нее дошли слухи — из среды деловых людей — о сеиде, который был на много лет ее моложе. В ту пору о сеиде все отзывались хорошо, так что вместо всех женихов со связями она предпочла его. Были деликатно переданы слова ободрения, из рук в руки перешли кое-какие дары, и через несколько недель они стали супругами. Не знаю, какое соглашение они заключили, во всяком случае, сеид взялся вести ее дела и добился процветания. От морской торговли он отказался, продал все корабли — и стал тем сеидом, какого мы с тобой знаем, купцом, путешествующим далеко вглубь страны.
Мой Ба владел небольшим магазином в деревне на побережье Мрима, к югу от Багамойо. Это я тебе уже рассказывал. И еще была моя Ма и два старших брата и сестра. Жизнь небогатая, братья часто нанимались работать на кораблях. Не помню прежних посещений сеида, возможно, я был тогда слишком мал, но однажды я увидел его. Мой отец разговаривал с ним так, как ни с кем другим. Мне ничего не объясняли, я был всего лишь мальчонкой, но я слышал, как родители говорили о сеиде после его отъезда. Ма говорила, он сын дьявола, а теперь им завладела дочь иблиса, или африта, или кого похуже. Он пес и сын пса… он колдует и
