идеальным рождественским подарком в декабре 1974-го – того самого 1974-го, который Джеку, Мартину и Питеру пришелся по нраву, а вот Джеффри счел его беспокойным: на фоне войны Судного дня цены на нефть подскочили, профсоюзы поигрывали мышцами, ИРА убила в бирмингемском пабе двадцать одного человека, а в правительство выбрали лейбористов. Под влиянием этих событий Джеффри погрузился в хроническую тревожность, а фильм не показался ни достаточно увлекательным, ни достаточно запоминающимся, чтобы отвлечь Джеффри. Однако два с половиной года спустя вышел “Шпион, который меня любил”, и в той серии Бонд действительно бросился на выручку своей стране. Выход фильма и впрямь совпал с мимолетным солнечным проблеском всенародного оптимизма. Серебряный юбилей Королевы (двадцать пять лет на троне!
Двадцать пять!) отпраздновали с сувенирами, уличным ликованием и залихватским пением национального гимна – даже при том, что “Боже, храни Королеву” в исполнении “Секс Пистолз” едва не занял вершину хит-парадов. То, что эти две песни были у всех на устах одновременно, говорило о национальном характере нечто чудесно красноречивое. За празднествами последовали в начале июля два волшебных события: на Уимблдонском турнире, выступая за Британию в одиночном женском разряде, победила Вирджиния Уэйд, а Питер Агнетт сдал в восьмом классе экзамен по скрипке на “отлично”. Когда томным вечером ближе к концу того же месяца Джеффри с мальчишками забирались в бельэтаж кинотеатра “Одеон Нью-стрит”, им уже было весело. Народу в кинотеатре набилось битком. Взбодренная новостями последних недель, публика разразилась первым благодарным смехом – а также россыпью аплодисментов – всего через две минуты после начала показа, когда Бонд уже наслаждался первым своим соитием в этом фильме, а счастливице рядом с ним, сообщившей: “Ты мне нужен, Джеймс”, с сокрушенной улыбкой ответил: “Как и Англии”. Однако отклик зрителей на эту реплику ничто по сравнению с тем, что случилось дальше. Убегая от своих преследователей на лыжах и бросаясь со скалы в снежную пропасть, Бонд падает и того и гляди должен разбиться насмерть, но тут рюкзак у него за спиной раскрывается спасительным парашютом, и парашют оказывается – о радость, великая радость – громадным Союзным гюйсом. Публика в зале неистовствовала. Люди вскакивали с мест, вскидывали кулаки и громогласно ликовали, да так, что шум, вероятно, заполнив зал, выплеснулся на улицу. После этого каждый присутствовавший оказался во власти Бонда и дальнейшие два часа следил за миссией спасения мира с неотрывным, благоговейным вниманием. Когда в последней сцене Бонда и русскую шпионку-красотку извлекают из воды, запрятанных в стеклянный пузырь, в объятиях друг друга, томно целующихся, нагота их прикрыта лишь белым шерстяным покрывалом – и Бонд отвечает своему изумленному начальнику, что просто “держит британский хвост пистолетом, сэр”, – вот тут-то и раздался еще один взрыв утробного хохота и улюлюканья. Эта строка особенно восхитила Джека, в ней был призвук той особенной смеси качеств, которые в дальнейшем определили его во взрослые годы, – сочетание национализма и шутовства. (В дальнейшем, когда б ни хотел он намекнуть своим друзьям или братьям, что у него недавно случился секс, Джек всегда подмигивал и приговаривал, что “держит британский хвост пистолетом”.)
После этого “Лунный гонщик”, при всей его экстравагантности и колорите, ничего, кроме разочарования, подарить не мог. И действительно: на него Питер не пошел, став первым из братьев, кто отвернулся от семейного ритуала, объявив, что, по его мнению, Джеймс Бонд – это сплошной детсадовский джингоизм и что теперь он, Питер, предпочитает европейское камерное кино. А затем, в июне 1981-го, когда в прокат вышел “Только для твоих глаз”, взбунтовался и Джек – решил посмотреть его со своей девушкой Патришей в первую же неделю, предоставив поддерживать традицию Мартину с Джеффри. Что они все равно намеревались делать. Вопреки тому, что последние несколько месяцев он снова жил под одной крышей с отцом, Мартин ощущал, как они отдаляются друг от друга, а поход в кино казался хорошей возможностью эту брешь затянуть. Можно было бы вместе посмотреть фильм – как в старые добрые времена, – затем пойти выпить, а может, даже поболтать о Бриджет. А что, если под целительным влиянием Роджера Мура, мультяшного насилия, неправдоподобно красивых женщин и череды изысканно-игривых острот Джеффри отрясет с себя нынешнюю свою сдержанность и они смогут по душам и серьезно поговорить о том приятнейшем обороте, какой приняла Мартинова жизнь? Уверенно сочтя, что такая стратегия сработает, Мартин предложил вечер четверга ближе к концу июля. Отец согласился и взял два билета в кинотеатр в Солихалле.
* * *
Сеанс начинался в 18:45. Мартин прибыл вовремя и зашел в фойе кинотеатра, но отца нигде не было видно.
Через несколько минут объявилась некая молодая женщина. Она оказалась очень хорошенькой и смутно знакомой – и, к удивлению Мартина, двинулась прямиком к нему.
– Здравствуйте, – сказала она. – Помните меня?
Не имея крепкой памяти на лица, он поначалу безуспешно пытался нащупать имя. Но потом вдруг все сошлось.
– О… да… Пенни, верно?
– Верно. Мы познакомились в доме у вашего отца.
Отцова секретарша.
– Он, кстати, сам тут скоро появится, – сказал Мартин. – Вы тоже приехали кино посмотреть? Можете сесть с нами, если хотите, или… нет, вы, наверное, сами здесь с кем-то встречаетесь.
– Встречаюсь. С вами.
– Со мной?
– Джеффри пришлось остаться на работе допоздна. Он не хотел, чтоб билет пропал, и спросил, не соглашусь ли я сходить вместо него. – Вид у Мартина сделался… не то чтобы поникший, однако, несомненно, изумленный, и она добавила: – Он просил передать вам, что ему очень жаль. Он знал, что вы очень ждали этой встречи.
Мартин кивнул.
– Эх, ну что ж.
– Вы не возражаете? В смысле, что я приехала.
Тут Мартин осознал – чуть поздновато, – что он не очень-то учтив и не выказывает особой признательности: с ее стороны это было, как ни крути, любезно – появиться здесь, чтобы составить ему компанию. У нее, вероятно, были свои планы, а она их ради него отложила.
– Нисколько. Пойдемте в зал? С минуты на минуту начнут анонсы крутить.
Они вооружились попкорном и “Киа-Орой” [69] и нашли себе два свободных места в партере. Свет еще не погасили, в динамиках звучала фоновая музычка. Несколько минут они поддерживали натянутый разговор о пустяках. Мартин узнал, что Пенни живет рядом, в Дорридже, в банке работает с тех самых пор, как окончила школу в восемнадцать лет, квартиру снимает с двумя подружками, а о Джеффри отзывалась исключительно хвалебно – он нравится всем, кто с ним работает, сказала она, особенно женщинам, потому что всегда обращается с ними уважительно, не то что Энди, старший конторщик, тот вечно руки распускает. Мартин, в свою очередь,
