Она произошла во вторник Пасхи, 3 апреля 1537 года, в Кастель Сайт Анджело. Среди приглашённых, наряду с кардиналами, епископами и богословами, были парижские магистры, знавшие товарищей Иниго.
За роскошным пасхальным столом велись богословские диспуты. Ученики Лойолы удивили всех своим горячим рвением в сочетании с образованностью. Папа, растрогавшись, не только благословил их на паломничество в Святую землю, но и дал шестьдесят дукатов на дорогу.
Его примеру последовали другие члены Римской курии. В результате у «компании Иисуса» оказалось целых двести шестьдесят дукатов.
В день отъезда, 27 апреля 1537 года, папа призвал их к себе и выдал два документа: разрешение отправиться в Иерусалим и отпускную грамоту с подписью и папской печатью. Эта бумага позволяла тем из них, кто ещё не был священником, принять рукоположение от любого епископа, даже если они не подпадали под его юрисдикцию.
Но даже эти сказочные подарки судьбы не так поразили «общников», как доктор Ортис. Совсем недавно проклинавший Лойолу, он подошёл к ним, дабы передать «этому достойному человеку» просьбу пройти с ним, недостойным, духовные упражнения.
С какой гордостью, вернувшись в Венецию, все девятеро вручили деньги и ценные документы своему наставнику!
Им пришлось испытать жестокое разочарование. Лойола не только не обрадовался, но, похоже, испугался.
— Надо... распознать хорошенько, — пробормотал он, даже не развернув документы.
«Что случилось с нашим доном Игнасио? — с тревогой спрашивали они друг друга. — Неужели он передумал ехать в Иерусалим? Неужели мы зря ходили к папе?»
Иниго не подтвердил их опасений. Он пришёл в нормальное расположение духа и со свойственной ему энергией начал готовиться к отъезду. Полученным в Риме разрешением принять рукоположение он также решил не пренебрегать. В первое воскресенье июня, в домашней часовне Винченцо Нигусанти, епископа Арбе, он принял сан священника, официально став отцом Игнатием. Вместе с ним священниками стали все члены «компании Иисуса», кроме недавно примкнувшего Сальмерона. Последний оказался слишком молод.
В приподнятом настроении, с вещами и деньгами, они поспешили на пристань и узнали, что корабли в Яффу больше не ходят из Венеции. Такого не случалось уже тридцать восемь лет.
— Не понимаю! — возмущённо сказал Бобадилья капитану маленького судёнышка, сообщившему им сей печальный факт. — Как это: не ходят? Это ведь не запрещено законом. Вы стоите здесь на якоре уже месяц. За это время легко можно доплыть до Святой земли. Мы заплатим вам.
Капитан прищурился и покачал головой:
— Деньги в могилу не возьмёшь. В нашем море турки охотятся. Говорят, мы заключили против них тайный союз с папой. Не сегодня-завтра начнётся война. Какое тут паломничество!
— Вы знали об этом, дон Игнасио! — воскликнул Фавр.
Иниго пожал плечами:
— Вовсе нет.
— Но что же нам делать? — Франциск Хавьер растерянно, с отчаянной надеждой смотрел на Лойолу. Это выглядело комично, поскольку он был намного выше ростом своего наставника.
— Будем исполнять наш обет, — ответил тот. — У нас остался ещё год. Если за это время попасть в Иерусалим не удастся, значит, пойдём служить папе. Разумеется, мы не должны тратить время попусту. Разойдёмся по городам для проповеди, но только в окрестностях Венеции, далеко уходить не будем. В случае нужды быстро соберёмся снова.
...«Общники» разошлись кто куда. Лойола с Фавром и Лаинесом оказались в местечке с названием Винченцо и поселились за чертой города в заброшенном доме с пустыми проёмами вместо окон и двери. Весь день бродили, проповедуя и собирая милостыню. Город был небольшой, собранных средств едва хватало на муку, из которой они по очереди готовили.
В один из вечеров, как обычно, собрались ужинать. Очередь делать лепёшки выпала Иниго.
— Дон Игнасио, а какого вы мнения о Кальвине? — спросил Фавр.
Лойола, не отрываясь от размешивания теста, поинтересовался:
— А кто это?
— Вы не можете его не знать! Не верю! — возмутился Пьер. — Сколько мы спорили с его последователями!
— Он вроде Лютера, — напомнил Лаинес. — Его-то вы читали, дон Игнасио?
Иниго вылепил первую лепёшку и наклеил на закопчённую чугунную плиту полуразрушенного очага. Раздалось шипение, белый кружок задымился. Лойола палочкой ловко передвинул выпечку левее, где пламя уже опало, оставив после себя жаркие угли.
— Мне однажды дали почитать Эразма Роттердамского, — задумчиво сказал он, глядя на огонь. — Замечательный литератор, но уже на четвёртой странице я заметил, что книга вредит моей набожности. Больше я не читаю подобной литературы.
— Ничего себе! — возмутился Лаинес. — Но ведь наша задача, помимо прочего, побеждать еретиков в спорах. Это невозможно сделать без изучения трудов их вождей.
Лойола двумя палочками перевернул лепёшку, с удовольствием принюхался к аппетитному аромату.
— Мы назвались Обществом Иисуса, — произнёс он, — у нас нет иной задачи, кроме служения Ему. Можно прекрасно подготовиться к спору, выучить наизусть «труды вождей» и проиграть, не получив помощи свыше... берегите вашу набожность, друзья, это самое ценное в вас.
— Тогда зачем вообще получать образование? — проворчал Лаинес. Воцарилось молчание. Все трое сосредоточенно наблюдали приготовление лепёшки, стараясь сглатывать слюну понезаметнее. Наконец Иниго подцепил её теми же палочками и бросил на чисто вымытый камень, служивший им блюдом.
— Неужели пожарилась? — удивился Фавр, отламывая кусочек и дуя на пальцы. — Дон Игнасио, вы и здесь нас обскакали. Ваш хлеб самый вкусный, да ещё и готовится быстро. Дорогой Лаинес, при всём моём уважении к образованию — оно не определяет всего. Будь это по-другому, доктора наук не учились бы у нашего Игнатия и не предлагали бы сделать его доктором, прежде получения звания бакалавра.
— Так и есть, — признал Лаинес. — Но мне всегда очень трудно идти поперёк логики.
— Ортису было труднее, — весело заметил Фавр, — он ведь доктор, а не студент-недоучка.
— Кстати, как там наш грозный враг? — вспомнил Лаинес. — Уже начал практиковать духовные упражнения, правда, дон Игнасио?
Лойола не ответил, продолжая неотрывно смотреть на гаснущие угольки.
— Видения? — тихо, одними губами спросил Лаинес, переместившись на полусгнившую скамью за спиной наставника. Фавр кивнул. Посидев немного в молчании, они вдвоём вышли посмотреть на звёзды.
— Подумать только, от этих видений зависит теперь наша жизнь, — сказал Лаинес.
— Она зависит от Бога, — возразил Фавр, — просто кто-то умеет видеть Его волю лучше других.
Стояла осень — время самых ярких звёзд. Торжественные ризы Млечного Пути покрывали небо. Молчаливый и таинственный, виднелся в темноте среди ветвей чёрный силуэт заброшенного дома, с еле заметным красноватым светом в пустых окнах...
Пока «общники» проповедовали по мелким городкам, в Венеции на новоиспечённого отца Игнатия завели дело в церковном суде. Поскольку ни ереси, ни безнравственных поступков приписать ему не удалось, обвинители ограничились слухами о заочных аутодафе. Теперь, если верить клеветникам, изображение проповедника сожгли уже в трёх городах Испании и в Париже.
— Как же мне надоели эти суды! — в сердцах сказал Иниго, стукнув посохом так, что взметнулась гнилая солома, служившая ему постелью. — Придётся покидать наше замечательное пристанище.
Всю дорогу в Венецию он молчал. Только перед дверью суда сказал Фавру:
— Ну что ж, постараемся распознать...
Вышел он оттуда довольно скоро. «Общники» кинулись к нему.
— Всё как всегда, — мрачно сообщил он. — Меня призывали, оказывается, выслушать заключение о том, какой я хороший. Обвинения признаны «пустыми, напрасными и ложными». Какой смысл у всего этого, право, не понимаю...
За время, проведённое ими в Винченцо, обстановка на море не только не успокоилась, но даже сильнее обострилась. Говорили о скорой войне Венеции со всеми морскими мусульманскими державами. Несмотря на это, «общники» всё же пошли на пристань, дабы лично удостовериться в невозможности попасть в Святую землю.
Слишком большое количество кораблей у берега они увидели ещё от собора Святого Марка. Но отец Игнатий не успокоился, пока не прошёлся по прибрежным тавернам и не опросил всех встреченных капитанов.
До назначенного мая 1539 года оставалось ещё восемь месяцев. По истечении этого срока они должны были проститься с мечтой о Святой земле и начать прорываться к папе для будущего служения.
Лойола разослал семерых «общников» по университетским городам — в Падую, Болонью, Феррару и Сиену — с целью поиска новых кандидатов в Общество. Сам же с Фавром и Лаинесом отправился в Рим по приглашению доктора Ортиса.
