— Ульген, захвати шатер Алатея. Алтай и Ябгу, прорвитесь к мечу Ушкула!
Вскоре рубка переместилась в становище. Со всех сторон доносились вопли сарматских женщин и плач детей. Поистине гунны убивают, пока не насытятся видом крови. Врывались в кибитки. Тех, кто оказывал малейшее сопротивление, резали на месте. Девочек и молоденьких женщин связывали конскими путами, укладывали в повозки. Рядом втыкали стрелу, обозначающую, что у пленниц уже имеется хозяин. В эту же повозку бросали добытую утварь, одежду, посуду — все, что нельзя спрятать в походную сумку. Добыча — это то, ради чего воин идет в поход! Еще сарматы сопротивлялись, еще шла битва, а уже кое–где между воинами–гуннами вспыхивали ссоры. Там и сям слышались гневные окрики сотников:
— Эй, сын ослицы, ты оставил десяток? Немедленно возвращайся к своим, иначе возьму на аркан!
Диора сопровождали воины десятника Алтая, старшего над гонцами. Ратмир прикрывал друга щитом, отбивая стрелы и копья. И сам Диор орудовал клинком не менее ловко, чем когда–то силач Юргут. Вокруг звенела сталь, сталкиваясь со сталью. В лучах поднявшегося утреннего солнца везде громоздились трупы. Метались, призывно ржали лошади, лишившись хозяев.
Последняя схватка произошла на площади, возле обломков богатырского меча. Здесь оказался и Алатей. Он рубился, прикрывшись щитом, хрипло взывая:
— О кузнец Ушкул, спустись на своем крылатом коне, сокруши врагов!
Но тщетны были призывы. Огненный зрак солнца равнодушно всматривался, как уничтожали друг друга люди. Столь велика была жажда убийства, что едва ли бы нашлась сейчас сила, могущая остановить ужасающую резню.
Азарт боя владел Диором. Подскакав к площадке, он увидел, как взметнулся аркан длиннорукого Ульгена и пал на Алатея. Но рыжий сармат кинжалом успел перерезать его.
— Хай, Ульген, это моя добыча! — яростно крикнул Диор и метнул свой аркан.
Зацепив за толстую шею предводителя сарматов, рванул жеребца, волоком вытащил плененного вождя из свалки. Ратмир кошкой прыгнул на Алатея, вырвал из его ослабевших рук меч, оглушил ударом щита, связал.
Схватка на площади угасла. Гунны разъезжали между грудами тел, добивая раненых. Дым стлался над становищем. Горели повозки. Угры, весело перекликаясь, набивали переметные сумы добычей. Несколько воинов ловили лошадей с пустыми седлами. Обломки меча Ушкула втоптали в кровавую грязь ноги победителей.
Рыжий Алатей в разорванном кафтане, приходя в себя, уставился на Диора мутными от пережитого глазами.
— Вижу, ты узнал меня! — усмехнулся Диор. — Ты узнал того, кто не прощает обид! Ха–ха, из вождей снова в рабы!
Рыжий пленник рванулся к нему, но аркан Ратмира опрокинул сармата.
На площадь в тесном окружении охраны въехал Аттила. Из шатра Абе—Ака выбежал Ульген, крикнул:
— Хай, джавшингир, сундука с золотом в шатре нет.
Полузадушенный Алатей грузно встал на ноги, его покачивало.
— Проклятые гунны! — прохрипел он. — Вот что вам понадобилось от сарматов! Из–за жалких сокровищ вы уничтожили союзное племя! Боги не простят клятвопреступников!
— Ты ничуть не поумнел, Алатей! — презрительно усмехнулся Диор. — Боги прощали и не такое! Ты забыл, Как ради добычи ограбил Маргус?
Вдруг откуда ни возьмись на разоренное становище налетела огромная стая крупных ворон. Подобно туче, они застлали солнце. Тревожно каркая, мелькая в прорехах чадного дыма, они носились в воздухе. И вдруг разом взмыли вверх и пропали.
Диор посоветовал Аттиле распорядиться, чтобы отыскали поляну, на которой встречался с Хранителем Священной Памяти. Одна из сотен Силхана Сеченого, рассыпавшись цепью, довольно быстро отыскала тропинку, по которой когда–то шли Диор и Кривозубый. От молодой пленницы узнали, что старый жрец умер перед нападением гуннов.
Проезжая по тропинке, Диор почувствовал, что чего–то лишился. Он помнил, как ему было хорошо здесь в первый раз, как уютен был зеленый сумрак высоких трав, как резко и пряно пахли цветы. Теперь все было настороженно и сумрачно, а яркие цветы поникли, раздавленные копытами лошадей.
Поляна была пуста. Только пенек торчал возле дуба. Старик, похожий на деревянную ветхую статую, исчез. Пусты были и ветви дуба. Воины принялись обшаривать поляну. Вскоре обнаружили яму. Сверху она была присыпана толстым слоем сухих листьев. Разгребли их и увидели огромный плоский камень. Арканами вытащили и его. Под ним оказался жердевой настил. Сняли настил — и вот он, сундук! Приехал Аттила. При нем сбили замок. Подняли тяжелую крышку. У Аттилы раздувались ноздри, как у римлянина Юлия, когда тот любовался золотыми изделиями. Многие даже прикрыли глаза: так ослепителен был блеск сарматского золота.
Когда вернулись в становище, Аттиле доложили, что тяжело ранен Чегелай. Стрела ударила его в незащищенное место — в спину, под шелковые завязи доспехов, пробила тело с такой силой, что наконечник вонзился в доспехи с внутренней стороны. Это означало, что убийца был из числа приближенных Чегелая.
Аттила и Диор подъехали к повозке, на которую уложили темник–тархана. Возле него находились Карабур, Силхан, знахари. Аттила приблизился к Чегелаю. Тот открыл потемневшие от боли глаза. На черных губах его от дыхания пузырилась кровь, стекая на подбородок.
— Где мой сын? — прошептал он.
Диор склонился над Чегелаем, сказал:
— Я здесь, отец.
— Где Уркарах?
— Уркарах наказан смертью, отец! Разве ты забыл?
— Я ничего не забыл… Ты не сын мне. От черного жеребца и белой кобылы не бывает рыжих жеребят. Это ты околдовал Уркараха и превратил его в волка. — Темник–тархан перевел взгляд на Аттилу, сказал: — Боги наказали меня… Я многим желал зла… Скоро я уйду на Небо! Прошу тебя об одном: отдай все, что мне принадлежит, Карабуру… На Небе я буду молиться за тебя…
— Я выполню твое последнее желание, Чегелай! — громко сказал Аттила. — И назначу темник–тарханом вместо тебя Карабура!
Карабур приосанился, расправил плечи. Силхан же, наоборот, понурился. Диор остался равнодушен. Чегелай ему больше не нужен. А богатство легче потерять, чем приобрести. Наживая богатство, наживаешь врагов. Диору нужно полное доверие Аттилы. Имея его, он будет иметь все.
Спустя короткое время Чегелай умер. Похудевшее лицо его посветлело и стало строгим. Наверное, его хорошо приняли на Небе.
Добыча оказалась велика: имущество сарматов, тысячи девушек, молодых женщин, детей. Бесчисленные стада, отары, табуны. Освободившиеся пастбища.
Аттила велел оставить в живых только младенцев в зыбках, раздав их бездетным гуннским женщинам.
— Мы научим их нашему языку и обычаям, — заявил он, — они станут гуннами. Тот, кто помнит язык матери, рано или поздно становится мстителем!
Что касается сарматского золота, Аттила собирался использовать его на подкупы. Но применение ему нашли позже. Когда Аттила умер, золото расплавили, смешав его с дакийским, византийским, римским, готским, месопотамским, франкским, бургундским, и из него, ставшего поистине вселенским, изготовили золотой гроб великому гунну. Гроб вождя спрятали так тщательно, что и спустя века не найдут его. И виновником тому окажется Диор, которого после победы Аттила немедленно отправил на поиски подземного дворца.
Глава 2
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДИОРА ВО ДВОРЦЕ
1
До Сармизегутты было пять дневных переходов. Но шли быстро. Голубая новенькая лента обвивала шапку Силхана, недавно назначенного тысячником и едва не ставшего темник–тарханом, а потому Силхан старался вовсю. При каждом удобном случае он приносил жертву тому, «кто создал небо и землю». Приношения были необычайно щедрыми — лошади, быки. Он велел гнать с собой целое стадо, ибо щедрость в подобных делах окупается сторицей.
Как–то на вечернем привале Диор спросил Силхана, не устает ли он, пожилой, быть целый день в седле. Тот воспринял вопрос советника Аттилы как намек на то, что Силхану пора в обоз, вытаращился, испуганно прокричал:
— Ха, в два года отец посадил меня на коня! С того времени и езжу. Не зад, а сплошная мозоль! Как тут устанешь? Я с любым могу потягаться! — и, прицелившись на увядшую от жара костра ромашку, лихо плюнул, попал.
Когда Силхан отправился проверять ночные дозоры, воспользовавшись его отсутствием, бывший гонец Ябгу, назначенный десятником телохранителей, завистливо пожаловался:
— Силхан не старше меня, а стал тысячником, как так? Ха, у него задница — мозоль! У меня тоже там мяса нет, все стер. Я всегда при Аттиле! Так старался, а никто не заметил. Чем Силхан лучше? Сеченым–то его прозвали недаром! Он монеты от дележа утаивал, за щеку прятал, тьфу! — Ябгу презрительно скривился. — Он жен своих бьет. Одну до смерти покалечил!
