Божью, Платон Архипыч. Вы вот отдыхаете, а мужики отправились громить кордон Ярцева…
— Надо же, — качнул головой Збитнев. — Второго дня сожгли сторожевую избушку, теперь опять за свое… Совсем осатанели.
Равнодушие пристава задело отца Фоку.
— Вы ж обязаны предотвратить.
— Обязан, — сокрушенно согласился пристав. — Только делать этого не намереваюсь.
— Это почему ж?
— И-и-и, батюшка! Это в вас гордыня взыграла! А у меня, знаете ли, нет желания, чтобы вы же меня и отпели в ближайшие дни. Ну ни малейшего нет такого желания…
— Это что ж получается? Убивать будут?
— Это их дело, — уже строго сказал пристав. — Они не ваш дом громят и не мой. Они в Кабинетское имение отправились, а там епархия Шванка. Разберется он как-нибудь с нашей российской расхлябанностью.
— А полиция?
Платон Архипович укоризненно улыбнулся:
— Ну, вы слишком многого требуете от меня, отец Фока. Даже в городе не могут совладать с бунтовщиками. А у них там и казаки, и пулеметы. А я? Что у меня есть?
Отец Фока решительно встал.
— Погодите, батюшка. Уж не на кордон ли вы решили ехать?
— Вот именно.
— Ну что ж… Ваша паства, вам ее и оберегать…
Через несколько минут под удивленными взглядами сотниковских баб отец Фока верхом проскакал по главной улице. Черная ряса развевалась и бабы долго еще обсуждали, куда ж это понесло неуемного священника?
11
По хмурым лицам дружинников Петр сразу увидел, что задание им очень не по душе. Но ни Кеха, ни Капитон не сказали ни слова. Просто сидели и молчали.
— Никто никого не принуждает, — насупился Петр. — Дело добровольное, но необходимое.
— Че ты нам мораль читаешь, — хмыкнул Кеха.
Капитон помялся:
— Мы, конечно, не отказываемся, но…
— Угрызений совести испугался?
— А че? — сказал Капитон. — И это дело важное. Только ведь как посмотреть… Может, этого придурка Стасика попугать хорошо? Такие шкуры всего боятся. Наверняка забудет дорогу к жандармам.
— Держи карман шире, — глянул на Капитона Петр. — Ты его припугнешь, он тебе всего наобещает, а потом сразу побежит в жандармерию.
Капитон неопределенно пробурчал:
— И такое может быть…
Петр сухо сказал:
— Ты его за человека принимаешь, а он враг. Понимаешь? Враг!
— Так-то оно так, — все еще сомневался Капитон. — Но ведь где-то и человек, существо живое…
— Заладил! — вспылил вдруг Кеха. — Этот твой человек нас жандармам продает! Его-то небось не заботит, загонят нас на каторгу или нет.
— Из-за этого Стасика, — поддержал Кеху Петр, — наши товарищи могут погибнуть. Причем самые лучшие… Ты даже не представляешь, как могут быть страшны обыватели, подобные Стасику. В Томске я своими глазами видел, что получается, когда они начинают чувствовать свою безнаказанность. Поверь мне, они никого не жалеют!
— Правильно! — подхватил Кеха. — А Стасик не просто обыватель, самый что ни на есть жандармский холуи! Слыхал, как Меллер с нашими товарищами расправляется? Никого не щадит. У него в поезде и виселицы, и гильотины, и станок для сечения имеются. Путевые обходчики после Меллера на насыпи трупы обезглавленные подбирают.
— Да знаю я, — посуровел Капитон.
— Чего же тогда воду мутишь? — бросил Кеха. — О деле надо думать.
— Мы никогда не были теми, кто подставляет левую щеку, получив удар по правой. Не были и не будем! — твердо сказал Белов. — Иуда должен умереть.
— Понимаю я, че вы меня уговариваете! — ощетинился Капитон.
— Никто тебя не уговаривает, — спокойно ответил Петр. — Пойми и то, что Стасик умрет не потому, что предает тебя, Кеху, меня, Тимофея, Полунина… Он наш классовый враг, который готов в любой момент нанести удар исподтишка! Если уже не нанес. Мы отдали себя революции. И свои личные чувства обязаны запрятать подальше. Довольно дебатов. У нас мало времени.
Кеха одобрительно хохотнул, хлопнул Капитона по широкой спине:
— Здорово он тебя!
Петр оборвал Иннокентия:
— Все. Не до шуток.
Лица дружинников стали сосредоточенными. Петр с силой провел ладонью по лбу, негромко сказал:
— После встречи с Тимофеем я прикинул, как все лучше сделать. Отведем его к лесопилке Чернышева, там и приведем приговор в исполнение.
— Толково, — кивнул Кеха. — В лесу выстрела не так слышно будет. Да и скрыться легче.
Обсудив детали предстоящей операции, дружинники вышли из дома и к семи часам вечера уже подходили к привокзальной площади.
Стасика не было видно. Кеха прошел в церковь. Капитон направился к ларьку, где торговали пирогами. Петр остановился у паперти. Среди редких прохожих он издалека заметил знакомую фигуру. Стасик шел, озираясь по сторонам, то ускоряя, то замедляя шаг. Приблизившись к паперти, он бросил на Петра пытливый взгляд, но не сделал попытки заговорить, а принялся прогуливаться поодаль с самым безмятежным видом.
Капитон тоже узнал жандармского осведомителя. Коротким кивком уведомил об этом Петра, неторопливо подошел к Стасику.
— Это я должен вас встретить, — тихо проговорил он.
Глаза Стасика опасливо ощупали Капитона, но тут же губы
растянулись в понимающей улыбке. Покосившись на подошедшего Петра, он вопросительно заморгал.
— У нас мало времени, товарищи ждут, — сказал Белов.
Стасик снова понимающе улыбнулся:
— Да, да…
Ему не объяснили, сколько человек придут на встречу, но, увидев двух рослых парней с не очень приветливыми физиономиями и третьего, который показался из дверей церкви, Стасик каким-то обостренным чувством вдруг понял, как мало эти парни годятся на роль провожатых.
Заметив его состояние, Петр прикоснулся к локтю Стасика, сказал спокойно и уверенно:
— Что же мы стоим?
Лихорадочно соображая, что предпринять, провокатор услужливо кивнул, но с места не сдвинулся. В полусотне шагов от них из-за извозчичьих саней выплыл городовой. Придерживая шашку, лениво оглядел площадь.
Петр перехватил взгляд Стасика и плотно сжал губы. Капитон улыбнулся:
— Так мы идем или нет?
Рот провокатора начал открываться в пока еще беззвучном крике. Кеха потянулся за револьвером, спрятанным на поясе. Но Петр глазами остановил его, выхватил из кармана складной нож, подаренный Высичем перед тем, как они расстались. Услышал показавшийся невероятно громким щелчок раскрытого лезвия. Почувствовал, как взлетела рука, словно и не его она вовсе, а живет свой жизнью. Удивился, как легко лезвие вошло в грудь Стасика, как раз напротив сердца. Увидел, как погас взгляд предателя и его погрузневшее тело осело на грязный, истоптанный множеством ног снег. Петра затошнило, в голове гудел колокол, и только через секунды он понял, что это бухает кровь.
Прохожие бросились врассыпную.
Тишина треснула от испуганных криков. Над площадью повисла
