class="p1">—
Угадал? Дома оставили?
— Да, — еще более испуганно выдохнул Стасик. — Но как вы могли догадаться?..
— Любезный, я не первый год служу по жандармскому ведомству. Правда, одного я всегда не понимал: почему агенты, как правило, тугоумны и так жадно любят деньги? Ведь вы же ради денег нам служите?
Стасик низко склонил голову.
— Нет, вы, ей-богу, наивный человек… — Ротмистр раздраженно пригладил темные усики. — Решили разбогатеть, а службы от вас — на ломаный грош. Глядя на вас, невольно убедишься, что марксисты кое в чем правы: от каждого по способностям, каждому по труду… Пожалуй, с сегодняшнего дня я начну вас субсидировать именно по этому принципу. Вы мне сведения, я вам деньги. А то вы с нас уже более чем достаточно получили. И в машинисты вас перевели, и домишко вот вы купили… Не слишком ли жирно? Вы не находите?
— Я буду стараться, — еле слышно выдавил Стасик.
— Да уж постарайтесь, — усмехнулся ротмистр. — Через два дня, самое позднее, я должен получить список.
И опять усмехнулся:
— Уверен, записи вы держите дома в комоде, под бельем. Правильно говорю?
— Правильно…
— Так вот, запомните… Под бельем в комоде ценности, как правило, держат лишь недалекие обыватели…
8
Пупырчатые бока круглой чугунной печки уже остыли, но в тесном подвале было душно. Пахло типографской краской и свежим деревом — пару недель назад стены обшили досками. Сам домик был куплен супругами Ольховыми как раз из-за удобного подполья и уединенного расположения домика. Деньги на домик Ольховы получили из партийной кассы.
Исаю Ашбелю было жарко от висящей над наборной кассой семилинейной керосиновой лампы, спина затекла от долгого стояния, но Исай с удовольствием ощущал в пальцах, приятную тяжесть свинцовых литер. Одна к другой — складывались слова. Слово к слову — складывалась гневная подпольная листовка.
Иногда Исаю казалось, что приказчиком в магазине Фоменко он работал когда-то невероятно давно… И еще иногда он ловил себя на мысли: вот закончит сейчас набор, чисто вымоет руки и пойдет домой, к Дарье… Ах, Томск, Томск… Как это все далеко…
Разогнув спицу, Исай размялся, сделав несколько резких движений. Борис Ольхов, пристроившийся в стороне, улыбнулся:
— Помогает?
— Еще как! Присоединяйся.
— Попозже, — от улыбки на щеках Бориса обозначались мягкие, совсем детские ямочки.
Опустив голову, Борис вновь склонился над печатным станком. Скрипнула крышка над головой, потянуло сквознячком. Исай поднял голову.
— Боря, Саша! Сколько же можно? — раздался звонкий голос Ирины, и в подвал, улыбаясь, заглянуло ее смешливое, с острым носиком и маленьким ртом, лицо: — Самовар уже на столе!
Борис ответил на улыбку жены:
— Погоди маленько, мы скоро.
— Никаких «скоро»! Сейчас же умываться и за стол! — нарочито строго скомандовала Ирина.
— Что ж, Александр, придется подчиниться, — посмотрел на Исая Ольхов.
Тот развел руками:
— Я не против.
На покрытом хрустящей белой скатертью столе самодовольно возвышался, сверкая начищенными медными боками и медалями, пузатый самовар, вокруг которого теснились чашки, тарелки, вазочки.
— У-у, прямо королевский ужин! — потер ладони Исай. — Так вы нас совсем избалуете.
Ирина рассмеялась:
— Трудно вас избаловать. Вы же с моим Борей ничего, кроме работы, не замечаете.
— Как это так? — деланно возмутился Борис. — Александр же оценил твое искусство. Не зря, видимо, я тебе преподнес на именины Толковую поваренную книгу.
— Вот и удивляюсь, как заметили, — снова рассмеялась женщина. А что касается твоего презента, то при наших средствах из шестисот простых и изысканных блюд я смогла освоить лишь пять, да и те из самых постных.
Борис с самым серьезным видом произнес:
— А что, у тебя прекрасно получается пшенная каша, которой ты потчуешь нас по утрам. Не правда ли, Александр?
— Лучшей я не ел! — подтвердил Исай.
За столом он чувствовал себя очень уютно. Ирина то и дело заботливо ухаживала за мужчинами, с ее лица не сходила улыбка, лучились карие с синеватыми белками глаза. Было как-то по-семейному тихо, только за стенами гудел в сугробах колючий январский ветер.
Заметив, что Исай задумался, Ирина обиженно проговорила:
— Саша, вы так и не попробовали варенья.
— Извините, — грустно улыбнулся он, посмотрел на женщину и уже в который раз с удивлением понял, что при всей внешней несхожести она чем-то неуловимо напоминает ему Дарью.
— Никаких извинений не принимаю, — накладывая в розетку пахучее малиновое варенье, шутливо проговорила Ирина.
Борис бережно укорил ее:
— Твоя настойчивость смущает товарища Кроткого.
— Разве Борис прав? — изумленно вскинула брови Ирина.
Исай поспешно заверил:
— Ну, что вы! — и, посмотрев на Ольхова, покачал головой: — Борис, ты не прав!
Кроткий поблагодарил хозяйку, поднялся из-за стола:
— Идем в подземелье?
— Да, надо идти. Дел еще куча, — заторопился Борис.
Ирина недоуменно посмотрела на них:
— Но ведь уже первый час.
— Мы недолго, — успокоил ее Борис.
Под утро Исай оторвал покрасневшие глаза от шрифта, обернулся к Ольхову:
— Борис, иди отдыхай. А то придешь в свою страховую контору и заснешь за столом.
— Скажу, что кутил всю ночь, — усмехнулся тот.
— Раз поверят, второй… Нет, надо тебе что-то решать со службой.
— На службе я хоть жалованье получаю… Ирина может не понять…
Исай решительно возразил:
— По-моему, ты преувеличиваешь. Ирина умная женщина и понимает, что совмещать подпольную деятельность со службой очень трудно. А насчет средств на жизнь не сомневайся — комитет поможет. Дело-то нужное делаем.
— Как-нибудь сам заработаю на жизнь, — вздохнул Борис. — Партийная касса не бездонна. Я все-таки четыре курса университета окончил. В конце концов, могу уроки на дому давать.
— Уроки — это еще куда ни шло, — согласился Кроткий.
Они поднялись наверх, осторожно, стараясь не звякнуть металлическим кольцом, прикрыли крышку подвала, набросили половичок и, ступая на носках, направились к своим комнатам. Однако все их ухищрения оказались тщетны.
— Наконец-то… Разве можно так изводить себя? — сонным голосом сказала Ирина и уже более бодро добавила: — Больше ни за что вам не поверю. Обманщики! Будете теперь ложиться спать по моей команде! Ясно?
Мужчины посмотрели друг на друга и засмеялись.
9
За ночь комната выстыла. Вскочив, Петр сразу кинулся разжигать печь. Почернела, закоробилась под спичкой бумага, запахло смолой, огонь весело охватил щепки, жадно облизал брошенные в печь поленья.
К приходу Соколова медный чайник, выданный хозяином, видимо, в качестве компенсации за постоянный холод в комнате, сердито и громко булькал. В толстостенной сковороде скворчало сало.
Раздался условный стук.
