Между тем старый полководец продолжал:
– Благодарю, что дождался моего возвращения в Пеллу и пришел в мой дом. Я хочу именно с тобой согласовать очень важные для государства вопросы. Для себя я их уже решил. Силы мои на исходе, протяну не более года. Чувствую это… Что ты думаешь о выдвижении Полиперхонта на пост регента?
Положив все еще крепкие руки в перстнях на колени, Антипатр ждал ответа.
Апама заметила, что слова Антипатра пришлись мужу не по душе, но он молчит, обдумывая ответ.
Селевк мысленно решил обсудить это предложение при первой же возможности с Птолемеем. Тем более, что времени было пока достаточно.
– Антипатр, твое недомогание пройдет. Не надо торопиться. Окончательный выбор принадлежит не нам, а войску. Полиперхонт – хороший, знающий свое дело военачальник, но не выдающийся, – уклончиво произнес он. – И не слишком умен и значителен, чтобы в такие смутные времена быть регентом.
– Я совершенно с тобой согласен, Селевк, – раздался голос Кассандра, который вместе с братьями в этот момент вошел в андрон.
Они вошли решительно, но с почтением и остановились.
Апама окинула взглядом сыновей Антипатра. Их было семеро. Все были рыжеволосыми и удивительно похожими друг на друга. Старшему, Кассандру, было за тридцать – ровесник Селевка. Младшему, Филиппу, чуть больше двадцати. В облике всех братьев было что-то хищное. От них словно веяло угрозой, хотя улыбки играли на их губах. Апаму поразило, что они казались единым целым, – значит, наверняка были преданы друг другу. Глядя на Кассандра, Апама подумала: «Коварен. Высокомерен. Властолюбив. Такой действительно мог отравить Александра. Но это мог сделать и каждый из братьев».
В создавшейся ситуации Селевка больше всего беспокоил Кассандр, который от имени отца уже управлял большей частью дел в государстве. Когда Селевк встретил Кассандра в Вавилоне на приеме у Александра, сын Антипатра, как и в юности, вызвал у него неприязнь. В те времена и Александр, и Птолемей, и Селевк ненавидели Кассандра. Но победа в Египте и доброе отношение Антипатра, который вернул ему Вавилонию, заставили Селевка взглянуть на Кассандра по-новому. Увидев его в доме Антипатра, Селевк вдруг понял, что теперь испытывает к нему больше симпатии. Да, конечно, достойны сожаления его тщеславие и высокомерие, его нескрываемая ненависть к царице Олимпиаде и всему царскому роду. Но что поделать: времена изменились и диктуют новые законы. «Ничто из того, что затуманивает ум, не должно управлять моими поступками. Особенно ненависть! – думал Селевк. – Кассандр наверняка поколеблет власть недалекого Полиперхонта и ввергнет нового регента в такие интриги, которые лишат всех наследников Александра царских привилегий и могущества. С приходом к власти Полиперхонта только что побежденная партия Пердикки снова поднимет голову. Интересы диадохов требуют предупредить эти события!» Селевк решил, что он возьмет Кассандра в свои союзники, тем более, что и Птолемей, женившись на его сестре, – если это произойдет, – будет его поддерживать.
Кассандр тоже стремился к сближению с Селевком и Птолемеем. Выдать замуж младшую сестру Эвридику за Птолемея было его предложение, которое Антипатр одобрил. Кассандру нравился Селевк. Он завидовал его спокойствию и сдержанности, которыми, к сожалению, сам не обладал. Поступок Селевка, отважившегося лично убить своего бывшего друга и соратника Пердикку, вызвал в душе Кассандра уважение к прославленному воину. Он твердо решил войти к Селевку в доверие и завоевать его дружбу. И, хотя Кассандр презирал варваров, он начал приветствие с похвал Апаме.
– Приветствую тебя в нашем доме, прекраснейшая гостья из иного мира! – с улыбкой сказал Кассандр жене Селевка и сам вызвался проводить ее в гинекей к сестрам.
Войдя в гинекей, Апама поздоровалась на безупречном греческом языке, что сразу вызвало в душе старшей сестры, Филы, уважение к персиянке.
Фила первой поднялась навстречу гостье, предложила сесть рядом с собой и выпить перед началом пира ароматный настой из лесных ягод и трав.
Все три сестры были очень разными. При этом они отличались и от замкнутых и суровых македонянок. Вдове Кратера Филе, казалось, сама судьба должна была обещать нечто большее, чем обычный удел матери многодетного семейства. Ее прекрасные волосы – длинные, цвета меда – были собраны в тугой узел на затылке. Нежная молочно-белая кожа не знала ни румян, ни белил. Прямой и тонкий нос был словно вылеплен самим Праксителем. Прекрасны были и задумчивые глаза цвета нежных фиалок.
Апама, живя в доме Антиоха, поняла, что в Македонии самым большим достоинством женщины является сдержанность. Место жены ограничивалось пределами дома, роль – воспитанием детей и хозяйством. Но Филу это не устраивало, и Апама сразу почувствовала это. Она также поняла, что должна тщательно взвешивать все, что говорит.
А вот Никея явно готовила себя к роли безупречной хозяйки и матери. Она нехотя оторвалась от ткацкого станка, когда вошла гостья. Стены были увешаны яркими ковриками разных цветов: Никея сама ткала их. Рядом со станком на сундуке лежала тонкая голубая ткань – покрывало, заранее приготовленное ко дню свадьбы. О Пердикке она уже давно забыла думать, даже весть о его гибели не затронула ее души. Апама вспомнила Лисимаха: да, красивая будет пара. Свадьба должна была состояться совсем скоро. Селевк решил не дожидаться ее, предполагая к этому времени находиться по дороге в Вавилон.
В отличие от старших сестер, младшая, Эвридика, была черноволосой, кареглазой и смуглой. Однако, несмотря на это, всем своим обликом она напоминала старшего брата, Кассандра. Что-то сразу насторожило Апаму, которая умела с первого взгляда заглянуть в душу человека. Что-то в этой шестнадцатилетней суетливой девушке было не так. Она явно была менее образованна, чем старшая сестра, но значения этому не придавала. Сразу сообщила, что любит ходить в театр и на спортивные представления на стадиум, чтобы показать себя…
«Неужели умный и образованный Птолемей согласится взять ее в жены? Только ради родства с Антипатром и Кассандром. А если и согласится, то вряд ли будет с ней счастлив», – думала Апама, зная от Селевка, что Птолемей скоро приедет в Пеллу за невестой. Эвридика была тщеславной и самолюбивой – это было ясно из разговора: она говорила только о своих достоинствах. Апама в конце концов решила не думать о ней, но делала вид, что дорожит вниманием всех трех сестер. Она заговорила об Эврипиде и Медее, о Софокле и Антигоне, о поэзии Сапфо, удивляя сестер своей образованностью, заставляя их невольно чувствовать, что она не хуже. В беседе в основном участвовала только великолепно образованная Фила. Непоседливой Эвридике разговор вообще скоро наскучил, она с нетерпением ждала, когда всех позовут в андрон.
Каждая из сестер мысленно признала, что Апама ей нравится и что персиянка вполне может стать подругой. Апаму радовало сознание достигнутой победы. Ей нравилось знать, что она и лучше образованна и гораздо умнее Никеи и Эвридики. К гордой и независимой Филе она почувствовала симпатию и доверие, а главное, нашла в ней родственную душу. Фила была убеждена, что только скудоумным людям свойственно недолюбливать и презирать чужеземцев.
Персиянка наслаждалась победой: если умная женщина хочет чего-то добиться, она всегда достигнет цели.
Между тем беседа мужчин перед вечерней трапезой продолжалась.
Антипатр осыпал Селевка множеством любезностей.
– Этот человек низложил самого Пердикку, осмелившегося возомнить себя равным Александру. Сыновья мои, берите пример со славного Селевка.
Братья с интересом разглядывали Селевка. Они впервые видели его вблизи, но оценили ум в его глазах, заметили выразительность его жестов, решительность и волю его голоса. Кассандр вновь про себя отметил: «Сильная личность! Необходимо заполучить его в союзники».
Пока рабы разливали вино, Селевк случайно встретился взглядом с Иоллой и вспомнил трагический день, когда Александр осушил залпом кубок, наполненный до краев Иоллой. В тот же день великий полководец слег и больше не поднялся. Селевк вспомнил и царицу Олимпиаду и все ее проклятия на род Антипатра: «Сердце матери не обманешь. Хоть Олимпиада и мстительна, и интриганка, а понять ее можно…» Он отогнал от себя эти мысли, сознавая, что наступили новые времена и с этим необходимо считаться.
Антипатр поднял кубок:
– Пожелаем Селевку удач во всех делах на благо процветания его рода и могущества по праву вверенной ему теперь Вавилонии.
Все, кроме Антипатра, осушили кубки. Старый полководец только коснулся губами вина и поставил кубок на стол.
Однако обогнуть опасные рифы в казавшемся на первый взгляд мирном застолье не удалось. Кассандр вновь вспомнил о Полиперхонте. Мысль о том, что отец хочет назначить его после себя регентом, не давала ему покоя.
