— И все-таки почему ты пришел сюда? — тихо спросил он.
— Я должен был прийти, — ответил Бона. — Когда я увидел, как вы выходите из лагеря… я просто понял, что должен прийти.
* * *
На расстоянии половины дня пути, к югу от места засады Воисанна шла вслед за Асалом по звериной тропе. Большую часть утра они молчали, а он все время держал наготове саблю. Он молился за своих людей, которые бились с сиамцами, думал, как объяснит свое бегство королю, и постоянно вглядывался в джунгли в поисках возможной опасности.
Но сиамцев со времени нападения они больше не видели и не слышали, так что в конце концов Асал вложил саблю в ножны и начал негромко задавать Воисанне вопросы. Он расспрашивал девушку о ее семье, о ее мечтах и верованиях. В отличие от большинства знакомых ей мужчин, он не пытался, выслушав ее ответ, долго разглагольствовать, похваляясь своим жизненным опытом. Скорее ее ответы побуждали его задавать еще более сложные и волнующие вопросы. Он интересовался, о чем она думает, о чем спрашивает себя в ночной тиши.
В паузах между его расспросами Воисанна думала о том, что он вернулся за ней, бросив своих людей ради ее спасения. Если бы не он, ее участь была бы ужасной; скорее всего тот сиамский воин убил бы ее. Тогда она уже чувствовала дыхание смерти, и только спасшись, она поняла, насколько ей хочется жить. Хотя Воисанна верила в реинкарнацию, она страстно хотела познать радости своего теперешнего существования в образе молодой женщины, которая уже видела все самое страшное, что только может произойти в жизни.
— Почему ты пришел за мной? — тихо спросила она.
— Соскучился по твоим оскорблениям. Уж больно давно ты в последний раз называла меня собакой или трусливым чамом.
— Нет, я серьезно. Скажи мне, почему ты это сделал?
Он отодвинул нависший над тропой стебель бамбука; со лба его капал пот.
— Потому что, моя госпожа, во время боя я мог думать только о тебе.
Лицо ее расцвело в улыбке.
— И что ты думал обо мне?
— Я не мог вынести мысль, что тебе могут причинить вред.
— Но такое уже случалось со мной раньше.
— Но тогда рядом с тобой не было меня.
Она кивнула и в этот момент заметила отпечатки звериных лап в засохшей грязи. Хотя она и не умела охотиться, но догадалась, что следы эти принадлежат тигру.
— Там, в Ангкоре, — сказала она, — я готовила для тебя подарок.
— Правда?
— Да, это было ожерелье. Я украсила его кусочком нефрита. И все для того, мой господин, чтобы показать, как я к тебе отношусь.
— Мой господин?
— Ну, если я для тебя госпожа, то ты — мой господин.
Улыбнувшись, он повернулся и широким жестом обвел подступавшие к ним со всех сторон джунгли.
— И мы с тобой правим всем этим королевством? Этими растениями и животными?
— Да, мой господин. Это наши владения. Правда, наши подданные разбегаются от нас врассыпную.
Он рассмеялся, и этот смех удивил ее. Он был глубоким и гортанным, она никогда раньше не слышала, чтобы он смеялся.
— А как же наши троны? — спросил он.
— Пойдем, — ответила она, взяв его за руку. — Я тебе сейчас покажу.
— Сделай милость.
Она улыбнулась и повела его за собой, чувствуя необыкновенную легкость в ногах. Сначала Воисанна просто шла, но потом, устав от предосторожностей, она, продолжая держать его за пальцы, побежала по тропе. Он снова засмеялся, и она побежала еще быстрее, не обращая внимания на ветки, хлеставшие их по рукам, и тревожные крики обезьян над головой. Она бежала, как в детстве, — не с целью побыстрее попасть из одного места в другое, а чтобы ощутить радость движения, почувствовать бьющий в лицо ветер. Кусты по бокам расплывались, под ногами мелькали корни деревьев, а она все бежала, чтобы он увидел ее силу, чтобы понял, что она не боится неизвестности. Она все бежала и бежала, с фонтанами брызг перескакивая ручьи и не отпуская его руку. Ее переполняли радость, восторг, и было непонятно, происходило это из-за того, что она жива, или же потому, что они с ним остались наедине. Они уже оставались одни в его комнате, но от этой уединенности в джунглях веяло свободой и очищением. Никто не следил за ними, никто их не слышал. Они действительно были королем и королевой в этих бесподобных владениях.
От быстрого бега грудь ее тяжело вздымалась, на плечах блестел пот. Замедлив шаг, она пошла по ручью, который вел к глубокой заводи под большим баньяном. Отпустив наконец руку Асала, она бросилась в воду и нырнула. Прохладная вода наполняла тело энергией. Она позвала к себе Асала и весело захохотала, когда он ринулся было к ней, но затем вспомнил о своей сабле и быстро вернулся на берег, чтобы отцепить ее и прислонить к большому камню. Вскоре он был уже рядом. Она брызнула в него водой, попыталась уклониться от его немедленного ответа, а затем внезапно оказалась в его объятиях.
То, что произошло потом, удивило ее саму: она, не задумываясь, подалась вперед, стерла брызги с его лица и поцеловала его. Губы у него были мягкими, но она не замечала этого, как не чувствовала прикосновения воды, омывавшей ее грудь, или лучика света, ласкавшего ее плечо. Вообще ничего не чувствуя, кроме обжигающего желания, она притянула его к себе. Он приподнял ее, они оплели друг друга руками, ее груди крепко прижались к его груди. Ноги ее оторвались от песчаного дна, она стала невесомой. Склонившись к нему, она целовала его так же, как только что бежала, — в радостном возбуждении, с восторгом, рожденным надеждой. Он был единственным, что сейчас имело для нее значение, поскольку в нем она нашла то ощущение единения, которое некоторые люди называют любовью.
Неутоленное желание переполняло и захлестывало ее, она продолжала целовать его, крепко прижимаясь к нему. Застонав, она обхватила его ногами и еще сильнее прижалась к нему. Их движения становились все более неистовыми. Он покачнулся, но удержался на ногах и понес ее на берег, где попытался уложить. Но она стала на колени, не переставая целовать его. Он склонился над ней, и его губы двинулись сначала к ее шее, а затем к груди. Выгнувшись дугой, она, вцепившись в узел его волос, вскрикивала, когда он целовал и ласкал ее.
Они перекатились вправо, и она оказалась на нем. Руки его скользнули под ее юбку, сжав ее бедра у основания тугих ягодиц. Она застонала и поцеловала его сначала в губы, потом в шею. Рот ее приоткрылся, и она укусила его за плечо, словно хотела съесть его целиком. Сжимая ее все крепче, он шептал ей на ухо, как он хочет ее, как много дней и ночей мечтал о том, чтобы прикоснуться к ней.
Его слова понудили ее двигаться быстрее — мысли ее путались, но инстинкты требовали решительных действий. Они еще раз перевернулись, и теперь уже сверху оказался он. Разорвав шнурок, удерживавший ее юбку, он отбросил ее в сторону. Пальцы лихорадочно разбирались с собственной одеждой, и вскоре он тоже оказался голым.
Воисанна всегда считала, что перерождение придет к ней после смерти, но, сгорая в огне страсти, она чувствовала себя так, будто уже путешествует из одной жизни в другую.
* * *
К северу от них, но все еще на расстоянии дневного перехода от Бантей Срея, или Цитадели женщин, как это место называли в народе, Вибол, Прак, Сория и Боран сидели рядом и смотрели на останки лошади. Они поджидали кхмерских воинов, которые ушли вперед на разведку. Бедное животное, раненное двумя стрелами, похоже, было брошено всадником и само пришло сюда с далекого поля битвы, потому что никаких других следов сражения вокруг не было. Лошадь, лежавшая в густых зарослях папоротника, была то ли добита хищниками, то ли найдена ими уже мертвой, потому что на данный момент от нее мало что осталось. Стрелы были изгрызены и все в крови. Скелет уже был облеплен насекомыми, и очень скоро все это превратится лишь в груду разбросанных костей.
Пока мать прикладывала лечебную мазь к порезу на его предплечье, Вибол думал про эту лошадь, из-за которой всем им стало тягостно на душе. Казалось, что даже глубоко в джунглях и так далеко от чамов война все равно преследует их, крадется за ними по пятам, словно туман прохладным утром. И тогда как Вибол радовался, что лагерь кхмеров уже близко, его мать, похоже, с каждым шагом все больше теряла уверенность. В это утро она сказала ему, что они, как ей кажется, идут навстречу своей смерти и им нужно двигаться в другом направлении. Когда же она заглянула ему в лицо в ожидании ответа, он кивнул и сказал: значит, дальше он пойдет один.
Вибол верил, что ему на роду написано стать воином, а не рыбаком. Он уже попробовал себя в ремесле отца и преуспел в этом. Но когда пришли чамы, крючки и сети никого не смогли спасти. Чамы несли смерть людям, используя свою силу, используя силу, они избивали его, и точно так же, используя силу, их нужно было выгнать из Ангкора.
Вначале Вибол жаждал мести. Ему ужасно хотелось отомстить за свой народ и за себя самого. Но теперь он готов был драться за будущее, потому что считал, что, если не заставить чамов убраться из Ангкора, его близкие всегда будут бояться того, что ждет их впереди. Они никогда не будут чувствовать себя спокойно в присутствии чамов, как и он. И не только потому, что видел, что они сделали, какие страдания уже причинили. Жить в стране, где господствуют чамы, было все равно что ловить рыбу из лодки, полной змей, — рано или поздно кто-то из них наверняка укусит.
