— И вовсе нет, княже… Просто стойбище сменил, чтобы коням был свежий корм. Не ошибусь думая, что он где-то недалеко, и мы его найдём. А тем временем великие князья подойдут.
— Что ты советуешь?
— Дать людям и коням отдых для обеда. Когда подойдут князья — разом двинемся вслед за погаными. Одним нам зарываться нужды нет. Да и урон потерпеть можем великий.
Владимир согласился. Велел Шварну распорядиться об отдыхе.
Воины быстро спешились. Из дорожных мешков, притороченных к сёдлам, насыпали в походные торбочки овса и дали лошадям, а сами принялись грызть житные сухари, кто с солониной, а кто с вяленой рыбой.
Вскоре прибыли князья с дружинами и Кунтувдей с черными клобуками. После короткого отдыха Святослав распорядился выстраиваться в боевые порядки. Во главе снова стал Владимир, на левом крыле Рюрик, на правом — Всеволод Чермный с киевлянами, а конники Кунтувдея шли позади.
Первым тронулся Владимир. Его сторожа сразу поскакала на далёкое шеломье[84]. Впереди мчались Кузьмище с Ивашкой. Едва заметный, размытый весенней водой след вёл их всё вперёд и вперёд.
Дождь перестал, разошлись тучи и над необозримыми полями прихоролья блеснуло весёлое солнышко. Под его тёплыми лучами ещё веселее зажурчали ручьи, на холмах обнажилась, почернела земля, в воздухе по-настоящему запахло весной.
Кузьмище ехал по гребню шеломья, Ивашка левее от него, вдоль склона, откуда видна долина. Оба внимательно всматривались в даль, но нигде ничего — ни людей, ни коней, ни островерхих тёмных веж.
Так ехали долго. В сердце закрадывалась тревога — где же Кончак? Неужели повернул назад, в свои придонские степи? Или пошёл каким-то другим, по наитию избранным им путём на Русь?
Ивашка поправил за спиною лук, опустил копье на гриву коня и поднялся на стременах, прикрывая ладонью глаза от солнца. И вдруг даже охнул от неожиданности:
— Половцы!
За гребнем горы, в широкой долине среди рощиц лозняка и ольшаника бродили в поисках корма неисчислимые табуны коней. Под горою поодаль пылали костры, темнели вежи на широких санях, между ними слонялись, похожие отсюда на муравьёв, тысячи степняков.
Ивашка крикнул Кузьмищу, чтобы наблюдал за ворогом, а сам стремглав помчался к идущему следом войску…
— Княже, половцы! В долине стоят!
Владимир, сгорая от нетерпения, все-таки дождался Святослава, Рюрика и Владимира Чермного, развернул свой полк лицом к противнику и вытащил меч.
— А ударим-ка, братья, на супостата!
Въехав на гору, переяславцы широкой волной ринулись вниз. Следом за ними двинулись дружины других князей. Владимир мчался впереди. Его меч рассекал наполненный весенними запахами и влагой воздух, глаза князя сияли, сверкал на солнце его золотой шлем, а длинный красный шарф, связанный на счастье княгиней Забавой, развевался за плечами, как стяг. Позади него гулко гремел топот сотен и сотен копыт.
Стремительная, мощная атака русичей оказалась для половцев и для самого Кончака совершенно неожиданной. Она опустилась на них, как снег на голову. Никто и помыслить не мог о возможности нападения урусов. Каждый был занят своим делом: кто хлебал из закопчённого казана горячий бульон, запивая им сладковатую варёную конину и согревая промёрзшее за многодневный поход тело, кто чинил обувь или сбрую, кто свежевал коня, готовя мясо к ужину. Многие просто бродили по стойбищу без всякой цели. Поэтому появление русичей, что лавиной обрушились на степняков с горы, на какое-то мгновение всех ошеломило. Поднялся страшный переполох. Побросав все, половцы с криками мчались к коням, которые в поисках корма разбрелись по всему широкому раздолью лугов… Ибо чего стоит половец без коня? Без коня он — что кречет без крыльев.
Охваченные страхом степняки, оставив на произвол стойбище с юртами, вежами, казанами, бегали по лугу, падали, визжали, кричали… Кому удалось вскочить на коня, во весь опор мчались на противоположную сторону долины.
Кончак с тремя сотнями охраны сначала хотел вступить в бой, но увидев появляющиеся из-за гребня горы новые и новые киевские дружины, развернул коня и бросился наутёк.
Половцы бежали кто как мог: одни верхом, другие — увязая в снегу, пешком. Их догоняли и брали в полон, а тех, кто брался за оружие, рубили мечами или боевыми топорами, били палицами, кололи копьями.
Сотни пленных, табуны коней, множество саней с вежами, саблями, копьями, луками, казанами, стали добычей победителей.
Святослав сидел на коне в окружении бояр и воевод. Победа полная, и старый князь не мог скрыть удовлетворения.
— Хан, — обратился он к Кунтувдею, — догони-ка беглецов! Поймай мне Кончака! Приведи клятого на аркане! Вся добыча, сколько сможешь взять — вся твоя!
Хан глянул в долину и осклабился.
— Благодарю за доброту, княже, — и, что-то крикнув свите, вихрем полетел с горы.
За ним помчались черные клобуки.
Но ещё большей радостью для князя было известие, что взят в полон басурманин с его «живым огнём».
— Приведите-ка его сюда! — крикнул свите Святослав.
Басурманина привёл сам Владимир. Кузьмище с Ивашкой привезли вежу с «живым огнём», поставили на вершине холма.
Святослав внимательно осмотрел коренастого чернобородого человека средних лет, его огромный тюрбан и золотые перстни на пальцах, сурово спросил:
— Как тебя зовут?
Тот поморгал выпуклыми черными глазами, пожал плечами, мол, не понимаю.
Славута задал вопрос на языке половцев.
— Меня зовут Сулейманом, о великий шахиншах[85], - ответил тот.
Сулейман, конечно, не знал, кто перед ним, но золотой шлем и тяжёлое золотое ожерелье, что спадая на кольчугу, прикрывало шею, говорило о том, что его привели к правителю урусов. И он согнулся до земли в подобострастном поклоне.
— Это ты, как мне говорят, привёз «живой огонь» Кончаку из-за Обезских гор? — прозвучал новый вопрос.
— Я привёз, шахиншах.
— Покажи!
Тот снова поклонился и молча подошёл к саням, возле которых стояли Кузьмище и Ивашка, снял войлочное покрывало.
Святослав, Владимир, бояре с взволнованным любопытством смотрели на никогда не виданный ими лук-самострел, который в общем-то мало чем походил на обычный лук.
— Чем же он стреляет?
— Кровью земли, шахиншах, — и Сулейман взял из саней продолговатую глиняную трубку с пеньковым фитилём. — Она называется — нефт.
— Покажи, как это делается…
— Мне нужна помощь десяти воинов.
— Разве не пятьдесят?
— Как всегда, мой повелитель, всё неведомое и необычное люди склонны преувеличивать… Мне потребуется лишь десять человек, чтобы помогли натянуть тетиву.
Святослав кивнул. Подошли десять гридней.
Сулейман сначала снял шарф, разостлал его на мокром снегу, стал на колени, помолился на восток, потом положил одну трубку в деревянный жёлоб катапульты и нацелил его в поле. Показав воинам, как крутить барабан, который натягивал тетиву, высек огонь и поджёг фитиль. Потом ещё раз прицелился и дёрнул за деревянную рукоятку.
Резко тенькнула тетива, громыхнул, раскручиваясь, барабан.
Ни князья, ни бояре, ни гридни не успели и глазом моргнуть, как трубка молнией взвилась вверх, рассыпая искры тлеющего фитиля, а потом плавной дугой опустилась в долину и упала в снег, где взорвалась, разбросав вокруг себя дымное, красноватое пламя.
Потрясённый Святослав и стоящие рядом с ним не могли оторвать взгляд от огня, быстро растекающегося по склону. Отсюда казалось, что горит снег. Воеводы, бояре и гридни перекрестились.
— Славута, ты видишь? — спросил явно ошеломлённый князь. — Что случилось бы, если б Кончак осадил наши города?
— Сгорели бы дотла, — коротко ответил боярин. — Наше счастье, что мы успели погромить его сегодня!
— Спроси у басурманина, почему Кончак не пошёл сразу на нашу землю, а остановился на Хороле. Никак это понять не могу.
— Сначала он заболел, пусть бережёт его аллах, о шахиншах, а потом началась сильная оттепель.
Великий хан стал ждать морозов и хорошей дороги для коней, — ответил Сулейман.
— Действительно, нам сильно повезло, — тихо произнёс Святослав, а громче спросил: — Скажи мне, Сулейман, откуда берётся огонь в твоих трубках?
— Это горит нефт, шахиншах.
— Что это такое?
— Кровь земли… В нашей стороне есть места, где из глубоких трещин выступает, как из раны, кровь земли — нефт, что горит лучше и жарче, чем самое сухое дерево.
— И много ты её привёз с собой?
— Десять бочонков, мой повелитель. Этого достаточно, чтобы сгорел Царь-град — столица ромеев!
Святослав переглянулся со Славутой.
— Значит, Кончак хотел сжечь Киев?
— Так, мой повелитель, и Переяслаф и Куяф, — торопился откровенничать Сулейман. Он явно решил для себя, что Кончак теперь далеко, а Святослав близко, и от шахиншаха урусов зависит его дальнейшая судьба, потому и следует говорить все, что только знает.
