— А вот извольте послушать. Как вы без ноги ставши, первые дни очень беспокойны метались, то я решился Михайлу Матвеевича просить лекаря самолучшего к вам привесть. Посадил Фому камелек топить да за вами приглядывать, а сам взял все деньги, наши и от Осипа Васильевича наследственные, чтоб дохтору тому вперед сколько ни захочет отдать, да и пошел в крепость. Слышно было, главная квартира туда перебралась. Что видел, рассказывать не стану — радуюсь, что вы не видали… Сыскал я Михайлу Матвеевича, обещались самого дохтура Стаге привесть, денег не взяли, и побежал я обратно. Бегу по улицам, стараюсь по сторонам не глядеть. Вдруг останавливает меня гренадер пьяный. Трясет перед глазами мешком порядочным — как торбы конские для овса, гремит в нем деньгами, просит на ассигнации обменять. «Замаялся, говорит, брякотину тяжелую таскавши, дай бумаг сколько-нибудь». Сунул я руку в мешок. Смотрю — всё золотые, только не наши. Говорю: «Я тебе за все дать не могу, нет у меня столько». — «Дай, говорит, рублев двести бумагой, да и бери». Я опять: «То ж золотые!» А он: «Да таких тут цельны подвалы — захочу, еще наберу, а в ранце таскать накладно». Дал ему триста рублев бумажных, только полтораста нам оставил, взял мешок и пошел. Его-то потом выкинул, он будто в крови вымаран был. А тут, в Херсоне, меняю такую монетку на наших семь рублев серебром. Меняла говорит, будто она венецейская, потому ниже нашей идет… Вот извольте взглянуть. — Филя подал Сергею золотую монетку с изображением крылатого льва. — И всего их у нас нонче пятьсот двадцать две штуки имеется.
— Выходит, ты совсем мало гренадеру дал, — укорил Сергей.
— Мог бы и того меньше, — ответил Филя. — Тогда все за ассигнациями гонялись, никто золота, а пуще серебра брать не хотел. Город богатейший. На оружие дорогое, на шелка не глядели…
— А куда пленных оттуда погнали? — спросил Сергей, — Здесь, в Херсоне, есть ли? Поможем им из тех денег…
— Пленных? — потупился Филя. — Да правду сказать, Сергей Васильевич, не было пленных. Такая резня шла, что и вспоминать страшно…
— Но дети, женщины?
— И тех почти не брали. Дрались турки крепко, в каждом доме сеча шла. Ну и солдаты осатанели с морозу. Наших убитых, сказывали, больше тысячи было да раненых две тысячи, никак.
— А турок?
— Что про них, сударь, толковать?.. — сказал Филя хмурясь. — Слышал здесь уже, будто больше десяти тысяч побили. Но кто ж считал? В домах да на улицах навалом лежали…
Прогулки по Херсону. Вести из Петербурга. Вот где ты, Никола!
До пасхи оставалось полторы недели, когда Сергей начал ходить на костылях. Сначала по комнате, в халате, от кровати к окну. Оказалось так легко, что решил выбираться на двор. Филя засел зашивать низ левой штанины: «Чтоб не дуло», — пояснил он. Смазал и начистил сапог и башмак на уцелевшую ногу.
На другое утро впервые за четыре месяца Филя помог Сергею одеться и обуться. Допрыгал до скамейки, что стояла под его окошком. Поздороваться с Непейцыным из своей каморки вылез Тихон.
— Ты, ваше благородие, главно пазухи натруди, чтоб вроде юфти отмялись, — советовал он. — Я на костылях полгода скакал, так до сей поры тута мозоля. Ты по двору — туда-сюда, туда-сюда, как артикулы отмахивай. Что шибче нога целая да пазухи заноют, то лучше…
Сергей начал ковылять по двору, «обскакал» сад Леонтовича, взобрался в беседку на пригорке у забора и подивился обстоятельности построек подполковника. А когда вернулся, то подмышки, здоровая нога и особенно праздно висевший обрубок, действительно «шибко» ныли. Но на другое утро он снова был на дворе.
А через три дня была страстная суббота, и утром поехали говеть в крепостной собор. Сергей впервые видел улицы Херсона. Идущие вдоль Днепра или поперечные, сбегающие к реке, все были немощеные, обстроенные одноэтажными домиками с молодыми садами.
За высокими земляными валами крепости, по которым ходили часовые, за каменными воротами, окружая собор, стояли дворцы императрицы и Потемкина, арсенал, провиантские склады и цейхгаузы, гауптвахта с платформой для караула — все каменное, крытое железом. Собор был невелик: белый, строгий, обсаженный молодыми деревцами. На лугу перед ним — несколько могил с деревянными крестами.
— Сюда, Сергей Васильевич, всех старших чинов из-под Очакова привезли, — пояснил Филя. — Там вон генерал Синельников, там полковники какие-то, а тут сам бригадир Горич…
Непейцын обошел могилы, прочел надписи и подумал:
«Тут все уравнялись, одинаково для потомков будут герои очаковские. Еще наследники казнокрадов памятники покрасивей поставят и возвеличат Синельниковых против Горичей…»
Когда, исповедовавшись и причастившись, Сергей доехал домой, то едва проковылял до постели, — так ныл, так болел еще не привыкший к движению тела обрубок.
— Лежите, сударь, теперь до вечера, отдыхайте, — посоветовал Филя. — А к заутрене, может, не в собор поедем, а в греческую церковь? До нее рукой подать, а вера вроде как наша. И еще в ихней церкви скамейки стоят, вы присядете.
— А ты откуда знаешь? — удивился Сергей.
— На неделе ходил, прикидывал, куда вас к заутрене везть.
Участок подполковника Леонтовича располагался на окраине слободки, где жили вызванные Потемкиным из Греции моряки и торговцы. Уже не раз до сидевшего у окошка Сергея долетал с улицы разговор на греческом языке. Проходившие мимо здоровались знакомыми ему выражениями: «Кали мера… Кали спера…» И часто слышал на разные лады повторяемое слово «хримата» — деньги. Тут все жили торговлей.
Вечером отправились в церковь. Пройти нужно было всего два квартала вниз к Днепру. Около церкви горели масляные фонари. Молодые деревца отбрасывали тени на белые стены. И здесь за алтарем виднелось несколько могильных крестов. Внутри было полно народа. Два ряда массивных колонн поддерживали выбеленные своды. Впереди на темном резном иконостасе поблескивали золоченые оклады икон. Вдоль стен и правда стояли скамьи. Усевшись, Сергей слушал непонятные возгласы священника и смотрел на молящихся. Женщины поместились по ту сторону средней дорожки, перед ним были только мужчины. Крепкие, с большими грубыми руками, которые они истово поднимали к загорелым лицам. Белоснежные рубахи, расшитые безрукавки, серьги в ушах. Всё, верно, шкипера да матросы — отважный народ. Вот они, греки, родичи Николы и Егора. Здесь им, видать, климат в самый раз. Как бы узнать, жив ли Адрианопуло? Говорят, бывает, что выздоравливают чахоточные. А Егора в этом году, наверно, выпустят в офицеры. Против шведов или сюда? Хорошо бы ему написать обо всем… И принесет почтальон письмо на Ждановку, рядом с их корпусом… Э, не надо об этом думать, даже мысленно имя ее произносить…
Непейцын снова принялся рассматривать греков. Вот молодцы, какую церковь построили! Ведь и городу самому меньше десяти лет. Надо будет днем прийти. Да, да, прийти, ну, приковылять и рассмотреть, что за статуи в нишах колокольни поставлены. Из сада Леонтовича видел. Евангелисты, наверно.
Когда шли от заутрени, Филя сказал:
— Иконостас резной, сказывают, с Кипра-острова привезен на корабле, тамошним резчикам заказывай. С родины ихней…
— А твоя родина, Филя, где?
— Моя под Тверью была, да теперь уж вроде в Луках или здесь. Где Семен Степанович, вы да Ненила — там и родина. И здесь, к примеру, можно бы жить — тепло, река большая, цены недорогие, да место, должно, нездоровое.
— Отчего так думаешь?
— Народ простой, слыхать, сильно мрет — матросы, солдаты…
Тихон открыл калитку и, когда похристосовались, сказал:
— В Софийской церкви были, ваше благородие?
— Как ты назвал? — переспросил Непейцын.
— Греко-Софийской зовется, — подтвердил инвалид.
«Вот и забудь о ней!» — думал Сергей, присев в своей комнате и глядя, как Филя зажигает свечи на праздничном столе.
— Зови и Тихона разговляться, — приказал он вошедшему Фоме.
С праздников Сергей взял правилом ежедневно выходить из дому. Подолгу колесил по участку Леонтовича. Походив по двору, присаживался передохнуть на край колодца, а в саду — на одну из каменных скамей, поставленных перед домом, или в беседке. Потом стал заставлять себя выходить в город. Заставлять нужно было потому, что уж очень жалостно на него смотрели встречные: такой молодой, а уж калека!.. Ну что ж, надо и к этому привыкать — новая нога не вырастет. И то сомнительно, удастся ли когда обходиться без костылей. Рана хотя и закрылась, но малейшее прикосновение к рубцу вызывало боль. Какая тут деревяшка!..
Филя предлагал сопровождать своего барина со складным стулом, но Сергей отказался. Понемногу удлиняя маршрут, сначала доходил до главной Екатерининской улицы, что шла от Пехотного форштадта до крепости, заглядывал в лавки, где торговали французы, итальянцы, греки и русские, потом стал отправляться в сторону верфи, где увидел стоявшие на стапелях и спущенные уже на Днепр корабли. Наконец добрался до крепости. Под внимательным взглядом все выглядело не так добротно. Земляные валы оползали, штукатурка трескалась, ржавые пятна проступали на плохо окрашенных кровлях.
