Пару минут она смотрела в стол, затем взяла свой бокал с вином, сделала медленный глоток и поставила обратно, но еще некоторое время сжимала пальцами тонкую стеклянную ножку, прежде чем отпустить.
– Есть еще одна вещь, которую тебе следует знать, – сказала Эдит и наконец взглянула ему в глаза.
И рассказала ему о выкидыше.
Когда Эдит закончила, Тома остался сидеть с раскрытым ртом.
– Я не догадывался, что ты была беременна, – проговорил он наконец.
– Понимаю.
– Но почему ты не сказала мне раньше?
– Не знаю… Не хотела…
– Я думал… после того, что случилось в Рождество… а потом ты вдруг отдалилась…
– Я боялась. И была расстроена. Может быть, даже сердилась на тебя. Наверное, это кажется бессмысленным, но я боялась быть с тобой.
– Я решил, что разонравился тебе.
– Да, знаю.
– Хм… – Он подумал. – Ты до сих пор сердишься?
– Нет.
– А что ты вообще сейчас чувствуешь?
– Когда теряешь ребенка, пусть и на таком раннем сроке, когда еще и ребенка-то почти нет, все равно это горе. – Она пожала плечами. – Но сейчас я испытываю облегчение, не буду отрицать. Я не хочу ребенка, Тома. То есть пока не хочу.
– Конечно. – Он притянул ее к себе и крепко обнял. – Ты могла рассказать мне. Ты можешь мне доверять.
Она молча кивнула. Это было ей известно.
Они еще поговорили немного. Тома показалось, что настроение Эдит улучшается. А ей рядом с ним было тепло и спокойно.
– А ты не хотела бы пережить что-нибудь опасное? – внезапно спросил он. Почувствовав, как напряглась при этих словах Эдит, Тома рассмеялся. – Я приглашаю тебя на представление «Дикий Запад».
Первого апреля 1889 года, сразу после полудня, месье Эйфель устроил на башне празднество для рабочих, которых было почти две сотни, в присутствии самых важных персон Парижа. Там был премьер-министр, весь муниципальный совет, многочисленные сановники – в парадных костюмах и цилиндрах, в сопровождении жен и детей.
Среди них, с удивлением обнаружил Тома, были месье Ней с дочерью. Очевидно, этот охотник из маленькой юридической конторы с помощью двух своих гончих, Благодарности и Преданности, загнал-таки дичь. Ортанс, в платье из синего шелка, сшитом по самой последней моде, была очень элегантна и, как обычно, выглядела бледной и странно чувственной, в то время как ее отец без устали внедрялся то в одну группу чиновников, то в другую. Тома не сомневался, что среди столь внушительного собрания ловкий стряпчий сумеет найти достойного претендента на руку дочери.
День был ветреный. Сквозь облака, бегущие по небу, проглядывало весеннее солнце.
Незадолго до праздника Тома сходил к одному портному на Монмартре, который шил мужскую одежду за цену, доступную художникам и ремесленникам. В результате у Тома появился костюм с коротким пиджаком, в котором он выглядел очень представительно. Конечно, в этот день Тома надел именно его.
Ровно в половине второго Эйфель и более сотни сановников приготовились к подъему на башню. К сожалению, лифты пока еще не запустили, однако это не заставило группу отказаться от намерения добраться до первой платформы. Один из депутатов боялся высоты, но даже он пошел наверх, завязав глаза шелковым шарфом.
Эйфель поднимался не спеша. То и дело он останавливался, чтобы пояснить ту или иную деталь конструкции и дать своим первым гостям возможность отдышаться.
На первой платформе в этом время еще шли работы по отделке кафе, кондитерской и двух ресторанов – русской и французской кухни; все эти заведения должны были открыться для публики через месяц.
Наиболее решительные из экскурсантов затем последовали за Эйфелем выше и преодолели длинный подъем на вторую платформу. И уж совсем небольшая горстка гостей добралась до самого верха. Там Эйфель поднял национальный флаг, и тот затрепетал на ветру в трехстах метрах над землей. По этому сигналу начался салют из двадцати пяти орудий, установленных на второй платформе.
Спускались они очень долго. Ветер усиливался, и Тома поглядывал на небо в ожидании дождя. Несмотря на погоду, все уселись за накрытые столы, где ждал праздничный пир из ветчины, германских сосисок и сыра. Если в меню и был намек на германские корни Гюстава Эйфеля, то он быстро забылся после того, как полилось шампанское и зазвучали патриотические речи.
Эйфель поблагодарил всех и объявил, что имена величайших ученых Франции будут написаны золотой краской на фризе первой платформы.
Премьер-министр поблагодарил Эйфеля и произвел его в офицеры ордена Почетного легиона. Затем все остальные поднимали тосты в честь инженера, друг друга и Франции.
Наконец разбушевавшийся ветер и угроза дождя заставили всех отправиться по домам, и тогда произошло одно маленькое событие.
Под первыми каплями дождя Тома уже шел в направлении моста Иена, когда на его плечо легла чья-то ладонь. И снова это был Жан Компаньон. Могучий старший мастер пожал Тома руку и дал ему небольшую карточку, на которой было написано название кафе.
– Там всегда знают, где меня найти, – сказал Компаньон. – Обращайся, если нужна будет рекомендация. – И ушел, прежде чем Тома успел поблагодарить его.
Всемирная выставка 1889 года официально открылась шестого мая. Посетители с восхищением взирали на необъятную железную башню, между опорами которой они проходили на экспозицию. На саму башню начали пускать только на второй неделе после церемонии открытия, но даже без подъема наверх выставка предлагала гостям массу интересных зрелищ, собранных со всех концов света. В числе прочего там даже была копия улицы Каира и египетского рынка с кофейнями, в которых подавали турецкий кофе и развлекали клиентов танцем живота. Территория выставки была столь велика, что для удобства посетителей запустили чудесный миниатюрный поезд, который ходил от Марсова поля до площади перед Домом инвалидов, где желающих ехать и дальше ждали восточные рикши.
Хотя выставка проводилась в честь столетия Великой французской революции и ее идеалов Свободы, Равенства и Братства, честь Франции требовала, чтобы посетителям также напомнили и о ее далеких колониях. А потому были организованы большие и диковинные экспозиции из Алжира, Туниса, Сенегала, Полинезии, Камбоджи и других уголков мира. Если у Британии есть империя, то у Франции тоже.
Эйфелева башня стала символом небывалой по размаху выставки, однако нужно признать, что воображение посетителей больше всего потрясли экспонаты павильона, который за собственный счет установил Томас Эдисон, а в августе и сам приплыл из Америки в Париж. Он представил на выставке ошеломляющие изобретения. Созвучные духу общих республиканских ценностей Америки и Франции, они показывали, как в ближайшем будущем современная наука принесет электричество, телефоны и другие замечательные удобства в дома не только богатых, но и рядовых граждан. Самым же удивительным из всех экспонатов был доселе никем не виденный новый фонограф с его цилиндрами для воспроизведения звука.
Огромные толпы американцев, прибывшие в Париж для посещения выставки, с гордостью отмечали, что звездами мероприятия стали, во-первых, тот человек, который построил для Америки статую Свободы, и, во-вторых, их соотечественник Томас Эдисон. Ну и конечно же, сам несравненный Буффало Билл, чье представление «Дикий Запад» начиналось в субботу через двенадцать дней после церемонии открытия выставки.
Накануне Тома поднялся на Монмартр, чтобы навестить родителей. Он поужинал с ними и сестрой. Люк работал вечером, и Тома решил остаться на ночь, желая дождаться брата.
Люк появился после полуночи, и, так как было тепло, братья вышли на улицу, чтобы поболтать под звездами.
– Сегодня днем я поднимался на башню, – сообщил ему Люк. – Она открыта всего два дня, и лифты все еще не работают, но мне хотелось посмотреть, что ты построил. – Он улыбнулся. – Большинство посетителей доходят только до первой платформы, но я добрался до второй. Выше публику пока не пускают. Угадай, кого я там встретил?
– Не знаю.
– Самого создателя башни. Месье Эйфеля. Он шел в свой кабинет наверху. Как я понял, он в хорошей форме. Он сказал мне, что каждый день поднимается на вершину.
– Ты говорил с ним?
Тома испугался, что из-за того трагического случая Эйфель мог нелестно отозваться о нем.
– Конечно. Он сам узнал меня. И пригласил подняться вместе с ним, если мне хочется. Конечно же, мне очень хотелось.
– Понятно.
– И я видел табличку, где перечислены имена всех рабочих.
– Ох! – вздохнул Тома. – Я тебе не рассказывал. Дело в том…
– Там было и твое имя.
Тома умолк на полуслове. Его имя? Неужели на башне работал еще один человек по фамилии Гаскон?
– Мое имя? Ты уверен?
– Мне показал его сам месье Эйфель. «Вот фамилия вашего брата, – сказал он. – И не забудьте рассказать семье, что видели ее здесь».
