поднимаясь к слуховому окошку.
Добравшись до козырька, Казанова снова уселся на него верхом и принялся подтягивать к себе лестницу, которая постепенно двигалась в нужном направлении. Через некоторое время он смог ухватиться за первую перекладину и попытался просунуть лестницу в слуховое окно. К величайшему разочарованию, Джакомо увидел, что она вошла только до шестой перекладины и застряла. Он тихонько выругался. Не меньше часа он провел на этой чертовой крыше и все еще не нашел способа сбежать. Расстроенный и измученный, Казанова все-таки предпринял новую попытку. Он осторожно слез с оконного козырька и принялся толкать лестницу, никак не желавшую пролезать через узкую деревянную раму.
Джакомо собрал все оставшиеся силы: мышцы горели под кожей, покрытой потом, он едва не валился с ног. А когда лестница наконец-то поддалась, войдя в окно до последней перекладины, он потерял равновесие: нога соскользнула с опоры, и он полетел вниз.
Лестница провалилась в слуховое окошко, а Джакомо неудержимо заскользил по крыше, отчаянно, но безрезультатно пытаясь ухватиться ногтями за свинцовые пластины. Когда казалось, что все пропало, он внезапно вспомнил о своем самодельном инструменте, сунул руку в карман, выхватил железный прут и что есть силы воткнул его в стык между двумя плитами.
И наконец… остановился.
Казанова повис, ноги болтались в воздухе, а внизу виднелась темная, дурно пахнущая вода канала.
Тут уже и он не удержался и взмолился о Божьей милости.
Глава 49
Меры предосторожности
Государственный инквизитор смотрел на алые язычки пламени свечей. Комната была именно такой, как он просил: большая удобная кровать, пахнущее чистотой белье. На ужин подали великолепный пирог с овощами, а теперь его ожидала более чем привлекательная ночная программа.
Все развивалось наилучшим образом. Графиня отбыла в свой любимый Тироль, Дзаго доставил ему Гастоне Скьявона, который не замедлил дать чистосердечное признание касательно дуэли. Пока он еще не подтвердил, что именно Казанова убил Дзагури, но пара дней в камере тюрьмы Поцци обязательное развяжут ему язык. Тогда инквизитор наконец получит доказательства, позволяющие припереть к стенке заклятого врага, останется лишь официально запросить изменение меры пресечения с пожизненного заключения на смертную казнь. И прощай Казанова.
Гардзони сообщили о том, что дерзкий нахал надумал сбежать из Пьомби, но, слава богу, его план вовремя раскрыли. Инквизитор был уверен в том, что предпринять новую попытку Казанова никак не сможет, но все же предпочитал соблюдать меры предосторожности, чтобы не дать ему застигнуть себя врасплох. Именно по этой причине Гардзони поручил своим людям наблюдать за всеми портами и почтовыми станциями на материке. Особенное внимание он решил уделить станции Местре, отправив Дзаго и несколько стражников дежурить в трактире «У колокольни». Если вдруг — хотя вероятность этого и ничтожно мала — Казанова явится туда, они встретят его как подобает.
Пьетро Гардзони был спокоен: он не сомневался, что все предусмотрел, а потому решил не изменять традиции и отправился вместе с двумя другими государственными инквизиторами на материк, как они делали каждый год в канун Дня Всех Святых. Сам он остановился в Доло, в таверне, которую любил за хорошую кухню, а еще за то, что хозяин без лишних разговоров разрешал ему уединиться в комнате с одной из деревенских девиц с пышными формами, из тех, что рады стараться изо всех сил, лишь бы понравиться солидному господину, а потому согласны исполнять любые желания, не гнушаясь абсолютно ничем.
Собственно, этому приятному занятию Пьетро Гардзони сейчас и собирался предаться. В конце концов, semel in anno licet insanire [13], как говорится. Следуя этому принципу, раз в году государственный инквизитор, обычно столь сдержанный и благонравный, позволял себе насладиться радостями плоти.
* * *
Дзаго только что вышел из конюшни, где он и его люди оставили лошадей. Он распорядился, чтобы гнедому дали двойную порцию зерна, и, убедившись, что конь принялся за еду, отправился на улицу.
Дзаго не особенно нравилось торчать в богом забытом трактире «У колокольни», который, прямо скажем, не отличался особенным шиком. Точнее говоря, это была самая низкопробная харчевня, где подавали худшую рыбу и вино во всей округе, а все из-за невероятной скупости хозяина. Даже фамилия у него была говорящая: Кайя — «скряга» на венецианском наречии. Дзаго казалось, что трактирщик испытывает тайное удовольствие, подавая посетителям низкопробные помои. Однако таверна располагалась на первой почтовой станции после причала Местре, вследствие чего вечно была забита до отказа.
В отчаянной попытке убить время Дзаго зашел внутрь и сел за стол вместе с двумя гвардейцами, которых выделили ему в помощь.
Первый из стражников был высоким и худым как жердь, а короткие рыжие волосы торчали у него на голове, словно метелка. Коварный и мстительный, он обладал крайне вздорным характером, за что его прозвали Дезио [14]: все знали, что, как только что-то пойдет не так, а точнее говоря, как только ему захочется к чему-нибудь придраться, он не раздумывая начинает потасовку.
У второго гвардейца были пухлые щеки и объемное пузо, длинные каштановые волосы и глаза темные, как чернила. Он был крепким, широкоплечим, и сразу было ясно, что он силен как упряжная лошадь. Его-то Дзаго и решил отправить на улицу: раз уж им поручено следить, кто входит и выходит со станции, то нечего распивать вино и щупать служанок.
— Маскьо, иди отсюда, — раздраженно бросил он стражнику. — Надо следить за причалом: что за лодки туда приплывают и какие бездельники идут прямиком в конюшню. Вы что думали, я вас сюда развлекаться привел?
Широкоплечий детина без возражений вскочил на ноги, кивнул и поспешил к выходу.
— Там холод собачий! — заметил Дезио.
— Ага, — кивнул Дзаго. — Пойду погрею руки у очага. Ты выяснил, что здесь дают поесть?
— Фасолевый суп.
— И больше ничего?
— Еще есть тушеная ослятина с полентой [15].
— Годится. Закажи мне и того и другого. И бутылку рабозо.
Он просто обязан справиться.
Повиснув над пропастью, Джакомо понял, что должен собрать последние силы и каким-то образом залезть наверх, к слуховому окну. Чертова лестница, которую он втолкнул туда с огромным трудом, теперь представляла собой единственный путь к спасению. Однако каждое движение стоило Казанове неимоверных усилий. Внезапно поднявшийся ледяной ветер бил в лицо. Руки, все в ссадинах и царапинах, от холода почти перестали слушаться.
Джакомо ненадолго закрыл глаза, а потом резким рывком, из последних сил, сумел подтянуться и забраться на крышу. Распластавшись всем телом на холодной и скользкой, словно лед, свинцовой пластине, он
