— Значит, это ты — Магус? И притворялся еще и федаином?
— Я продаю реликвии тем, кто достаточно глуп, чтобы их купить. Ну и конечно же, я вынужден был защищать свои интересы! Отобрать карту у моей глупой сестры. Но я опоздал. Она оказалась у твоего брата. — Бельтран пожал плечами. — Может, он сделал копии?
— Ты еще и шпион?
— У меня нет ни веры, ни господина. Я никому не давал присяги на верность. Я кручусь, как могу, чтобы заработать на кусок хлеба. Одному я говорю одно, другому — другое. Я — продавец на базаре, только и всего. — Бельтран досадливо махнул рукой. — Ты только посмотри на этих идиотов. Я здесь из-за денег, потому что появилась реальная возможность сорвать огромный куш. А такое всегда сопряжено с большим риском. А что же твой брат и ему подобные? Мечтают о чудесах, мифах и бредят иллюзиями! Никакого вознаграждения в этой жизни, а что после смерти? После смерти не будет того светлого рая, на который вы оба надеетесь. Будет лишь тьма еще более глубокая, чем сейчас вокруг нас: тьма небытия.
Элеонора услышала позади Бельтрана какой-то звук. Она взяла себя в руки и успокоилась. Ей нужно отвлечь его внимание, потянуть время — может, появится какой-то выход из этой ситуации.
— Ты — шпион! — хрипло бросила она ему. — Ты продаешь сведения — и туркам, и византийцам. Это удавалось тебе легко: всего-то выехать из лагеря, встретиться с разведчиками врага и продать им сведения. Особенно до осады Антиохии. Ты наверняка знаешь Бальдура. Уж он-то тебя точно знает. Имени твоего он не выдал, но бросил Теодору свой ремень и сказал, чтобы мы повесили на нем шпиона, затаившегося в наших рядах. Как же я сразу не догадалась! Ведь ремень Бальдура по форме и цвету был очень похож на твой! И ты обязательно будешь висеть на этом ремне!
— Не думаю, — спокойно ответил Бельтран.
— Ты — тот загадочный всадник, Магус и одновременно федаин, — отчаянно говорила Элеонора, чтобы выиграть время. — Ты пользовался сумятицей боя, чтобы, замаскировавшись, проскользнуть туда, куда тебе было нужно. Свою должность у графа Раймунда ты использовал для того, чтобы навести подозрения в шпионстве на наш отряд. — Она резко рассмеялась. — Здесь ты не соврал: среди нас действительно был шпион — ты, хотя граф Раймунд об этом даже не подозревал!
— Я — как торговец, который переезжает с места на место…
— И убийца!
— Negotium auri, Элеонора. Деньги прежде всего.
— А сейчас почему ты здесь?
— Я слышал, как ты уходила. И засомневался, что Имогена мертва. Я не мог рисковать, и поэтому пошел проверить. — Бельтран поднял арбалет. — Твой глупый писец навлек смерть и на себя, и на тебя.
— Бельтран! — прозвучал из темноты чей-то шепот.
Бельтран повернулся. Арбалетная стрела, со свистом пронесшись в воздухе, ударила его прямо в лицо, глубоко пробив своим зазубренным наконечником кожу и кость. Оно мгновенно превратилось в кровавую кашу, зловеще сверкнувшую в мерцающем свете факела. Вперед метнулась чья-то тень. Блеснул нож и вошел глубоко в шею Бельтрана. Тот издал громкий булькающий звук и упал навзничь. В свете факела перед Элеонорой и Симеоном возник Теодор. Он наклонился, поднял голову Бельтрана за волосы — и отпустил.
— Я слышал, как вы шептались в шатре, — сказал он, вставая на одно колено и устремляя взгляд на Элеонору. — А потом вы оба вышли. — Теодор иронично усмехнулся. — Симеон, ты все время жаловался, как столетний старик. Я хотел было пойти с вами, но страшно устал. Когда же я устраивался поудобнее, чтобы уснуть, то вдруг увидел, что он, — Теодор кивнул на труп, под которым расплывалась лужа крови, — выскочил из шатра слишком быстро для усталого человека. Я почуял недоброе.
— Ты всегда его подозревал? — спросила Элеонора, с трудом поднимаясь на ноги.
— И да и нет, — пробормотал Теодор. — Бельтран был для меня загадкой. Он совершал мелкие ошибки, был не всегда последователен в своих действиях. Как, например, на днях выяснилось, что он знает о правителе Иерусалима и египетских войсках больше, чем следует. Он очень хотел стать членом «Братства Портала Храма», однако Гуго и Готфрид возражали из-за его отношений с Имогеной. Был ли он шпионом? — пожал плечами грек. — Возможно! До битвы при Антиохии каждый из нас имел возможность перемещаться от одной армии к другой. А тут еще эти федаины! — Теодор положил арбалет себе на плечо. — Мне было трудно предположить, что они были среди нас, так далеко от своего неприступного замка… — Он протянул руку. — Пойдем, пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Кто знает, может, завтра мы тоже окажемся среди них.
На рассвете 15 июля 1099 года от Рождества Христова Готфрид Бульонский и Раймунд Тулузский бросили свои армии на штурм иерусалимских стен. Как написала в своей хронике Элеонора де Пейен, безмятежность прекрасного утра вскоре была разнесена вдребезги скрипом скручивающихся в пружину канатов, громкими проклятиями, визгом колес, леденящим душу свистом зажигательных снарядов, камней, стрел и горящих вязанок. Треск и звуки ударов смешались со страшным грохотом битвы. Готфрид Бульонский, развернув свой штандарт с золотистым крестом, приказал двинуть в наступление огромную осадную башню. Защитники города, подтянув свои катапульты и баллисты, стали метать в крестоносцев горящие головни и вязанки, смоченные зажигательной смесью. Как написала Элеонора де Пейен в своей хронике, смертельная гонка началась: франки отчаянно пытались как можно быстрее подвести свою башню к стене, а турки и сарацины с таким же отчаянием старались сжечь ее, чтобы она не смогла приблизиться к ним вплотную. Черная стена дыма, рассекаемая метательными снарядами, окружила башню. Один раз чуть не убило Готфрида Бульонского. Пущенный наугад камень размозжил голову какому-то вельможе, стоявшему рядом с ним. Тот умер мгновенно. Готфрид, чудом избежав смерти, рассвирепел и начал мстить врагам, без устали посылая в них стрелу за стрелой из своего арбалета. Сквозь пролом во внешней стене башня постепенно подползала к основной линии обороны. Верх ее вот-вот должен был нависнуть над зубчатой стеной Иерусалима. Франкские лучники и пращники обрушили на обороняющихся убийственный шквал стрел и камней. Те отвечали зажигательными снарядами, но башня была хорошо защищена щитами, покрытыми влажными и скользкими шкурами. Головни и вязанки ударялись о них и скатывались вниз. Защитники города применили сифоны с греческим огнем. Те изрыгнули огонь, словно драконы, но внешняя часть осадной башни была пропитана уксусом, а дополнительные его запасы содержались в винных бурдюках, развешанных внутри. Мало-помалу башня продвигалась вперед. По обе ее стороны сгрудились лучники, посылавшие в противника стрелы, завернутые в горящий хлопок. Попадая в деревянные части крепостных конструкций, а также в лежащие вдоль стены мешки с соломой и промасленные канаты, приготовленные сарацинами и турками для борьбы с тараном, они поджигали их, заставляя защитников покидать парапет. Тут же к стене были приставлены штурмовые лестницы, а Танкред в это время послал отряд рыцарей, чтобы разбить ворота Святого Стефана.
Теперь защитникам города очень мешали пожары, полыхавшие на парапете: их дым и пламя ухудшали видимость и вносили сумятицу в действия. Воины «Братства Портала Храма» подставили к стене свою штурмовую лестницу, и член их отряда, Летольд Туренский, взобрался на парапет, став таким образом первым рыцарем, попавшим в Иерусалим. Башня подошла еще ближе. Готфрид Бульонский заметил две большие перекладины, выставленные турками для того, чтобы сдержать ее. Он быстро перерезал веревки, удерживавшие один из щитов, обитых бычьими шкурами, и тот упал на перекладины, образовав нечто вроде перекидного моста. Готфрид побежал по нему к стене, за ним в атаку хлынули потоком его воины, рубя направо и налево своими длинными мечами и проносясь, словно демоны, сквозь черный дым. Эта брешь в обороне была расширена и закреплена. Башня еще ближе придвинулась к стене. Неподалеку на парапете находились три ведьмы и рабы, поддерживавшие их; на них обрушился поток камней и стрел, мгновенно превратив их в кровавое месиво. Осадная башня уже нависала над городской стеной. Был выставлен перекидной мост. Десятки рыцарей перебежали по нему на помощь Готфриду. Защитники запаниковали и бросились наутек. Их оборона стала рушиться повсеместно. Гарнизоны на воротах Ирода, Святого Стефана и в других местах возле горы Сион просто разбежались. В стенах были пробиты бреши, и франки, словно неудержимая река мщения, ворвались в город, заполняя собой все площади, улицы и переулки. Пощады не будет! Смерть от меча постигнет и мужчин, и женщин, и детей.
Франки веером рассыпались по городу, словно жнецы, собирающие кровавую жатву. В одном месте сарацины и турки попытались дать последний бой, а вражеские лучники продолжали обстрел с крыш, но все уже было кончено. Правитель и остатки его египетской конницы укрылись в башне Давида и заперлись изнутри. Но франки прошли сквозь нее как нож сквозь масло, словно живые воплощения ангела смерти, словно черная туча убийственной ярости. Топоры и мечи опускались и падали до тех пор, пока фонтаны не стали красными, а белые стены не пропитались кровью. Некоторые укрылись в мечетях, полагая, что нашли там надежное убежище; однако они жестоко ошиблись. Наконец франки добрались до внутреннего двора храма Гроба Господня, где столпилось множество людей. Они приближались к ним, держа наготове мечи и топоры, но вдруг их предполагаемые жертвы быстро встали на колени, перекрестились и хриплыми голосами завели молитву о пощаде из канонической мессы: «Kyrie Eleison, Christie Eleison» — «Господи, помилуй нас, Христос, помилуй нас». Франки вложили в ножны мечи, коснулись голов этих армянских христиан и отправились дальше в поисках добычи. Они ворвались в огороженное пространство большого храма, где сгрудились сарацины и турки, чтобы сдаться в плен. Но их не стали пленять. К тому времени, когда закончилась резня, крестоносцы бродили по колено в крови, брызги которой долетали до конской упряжи.
