Фернандо прислал срочное известие, что вооруженные до зубов португальцы перешли границу нашей страны. Город Пласенсия в Эстремадуре открыл захватчикам ворота, и там, в высоком соборе над рекой Херте, в компании изменника Вильены и его сообщников-грандов, Альфонсо Пятый и ла Бельтранеха объявили о своей помолвке. К счастью, они не могли обвенчаться, пока не получат папского соизволения на кровное родство.
Кое-что зная о ненадежности подобных соизволений, я составила страстное обращение в Ватикан — заявила о незаконности любых прав Иоанны на трон и потребовала, чтобы его святейшество отказался освящать ее союз с Португалией. Я добавила личную записку для кардинала Борджиа, который помог распутать ситуацию с моим собственным браком, пообещав ему достойное вознаграждение и нашу вечную благодарность, если он поможет убедить папу.
Используя Карденаса как посыльного между нами, мы решили, что Фернандо начнет наступление, пока я продолжу прочесывать страну в поисках дополнительных денег и рекрутов. Мне предстояло отправиться в Бургос, затем в Авилу, а после встретиться с Фернандо в крепости Тордесильяс, укрепленной и легко обороняемой.
Из Бургоса я выехала под страшным ливнем. Мне удалось завоевать верность города после почти месяца переговоров с упрямыми чиновниками, которые боялись, что мы с Фернандо узурпируем их давно устаревшие феодальные права. Я злилась, страдала от недосыпания, и мне не терпелось увидеть мужа. Вдобавок ко всему после нескольких лет засухи небеса, похоже, разверзлись, подобно перезрелому плоду, и излили накопившиеся воды на высохшую землю, наводняя реки и превращая дороги в потоки грязи.
Затянувшиеся ливни были не меньшей катастрофой, чем их отсутствие; скудный урожай сгниет на корню, задохнется в пропитанной водой земле. Будет еще один год без зерна, с голодом и восстаниями в городах. В данный же момент при подобном потопе мне требовались недели, чтобы добраться до места. Я вглядывалась в сплошную пелену, чувствуя, как прилипает к голове капюшон, а промокшая юбка — к бедрам, и мое негодование росло, столь же неистовое, как и погода.
Как мог Господь так поступить? Как мог Он отвернуться от меня? Когда Он поймет, что я готова положить собственную жизнь, служа Его цели, каковой наверняка является будущая слава Кастилии? Неужели я недостаточно страдала? Нешто на эту осажденную землю пролилось мало крови, пота и слез? Разве мы не пожертвовали нашими сыновьями, нашими женщинами, нашими средствами к существованию и самим миром? Чего еще Он от нас желал?
Чего еще Он мог желать от меня?
Я не осознавала, что кричу, пока в ушах не отдалось эхо моего голоса, за которым последовал яростный удар грома. Канела подо мной вздрогнул и заржал. Я повернулась к спутникам, смотревшим на меня словно на сумасшедшую.
— Majestad, — сказал Чакон. — Вы слишком устали. Пожалуй, нам стоит вернуться.
— Ни в коем случае! Мы едем вперед и не остановимся, пока…
От страшной судороги во внутренностях у меня перехватило дыхание. Я согнулась в седле, бросив поводья, и инстинктивно схватилась за живот. Казалось, будто меня изнутри раздирают чьи-то когти. Вероятно, я покачнулась и начала соскальзывать набок, поскольку какой-то еще не затуманенной болью частью разума услышала крик Чакона, который спрыгнул с лошади и бросился к Канеле, схватил поводья. Ко мне подъехала Инес, поймала меня, прежде чем я свалилась с коня. Собрав всю свою волю, я выпрямилась, хотя могла лишь держаться за рог седла, ошеломленная жестокостью приступа.
А потом я почувствовала изливающееся из меня липкое тепло. Взглянула вниз и, словно в тумане, увидела красные лепестки, расцветающие между ног. Теряя сознание от боли, я успела подумать, что ничего не знала, даже не подозревала, что могу быть беременна…
— У королевы кровь! — крикнула Инес. — Быстрее!
Тьма с ревом сомкнулась вокруг меня. Господь ответил на мой вопрос.
— Ваше величество, вам нужно отдохнуть, — сказал доктор Диас, наш придворный врач, поспешно приехавший в город Себрерос, где мы остановились всего в нескольких милях от Авилы. — Чтобы восстановить силы, потребуется около недели.
— Я не могу, — хрипло ответила я. — Фернандо… я ему нужна. В Тордесильясе.
— Его величеству сообщили о случившейся с вами неприятности. Он не желает, чтобы вы рисковали и дальше. — Диас отвернулся, словно сочтя вопрос решенным, и обратился к Инес: — Оставляю вам этот травяной отвар. Ей нужно принимать рекомендованную дозу в соответствии с расписанием. Если кровотечение возобновится, наложите повязку, как я вам показывал. Мне нужно ехать в Авилу за другими лекарствами, но я вернусь самое позднее завтра вечером.
— Нас здесь не будет, — сказала я.
Инес поднялась с табурета. Она просидела со мной всю ночь, пока я металась в лихорадке. Вид у нее был изможденный, но голос звучал твердо.
— Да, будем, — сказала она врачу, не сводя с меня взгляда. — Gracias,[32] доктор. Ступайте с Богом.
Он кивнул, надел шляпу и еще раз бросил на меня понимающий взгляд добрых карих глаз. Диас — как и многие наши лучшие лекари, из обращенных — обучался как еврейским, так и мавританским медицинским методикам. Он лечил мою дочь от случайной простуды и прочих мелких недомоганий. Сейчас же спас мне жизнь, хоть и применял врачебное искусство, запрещенное Церковью, чья господствующая доктрина гласила, что болезнь плоти, вызванную прегрешениями души, можно излечить лишь молитвой и покаянием.
— Вам нужно отдохнуть, — снова сказал он и вышел.
Придвинув табурет ближе, Инес выжала в таз, что стоял у ног, теплую, пропитанную травяным отваром тряпку и положила мне на лоб. Запах шафрана напомнил о детстве, о засушливых летних месяцах в Аревало, где отважно росла на свободе сорная трава.
Наконец, набравшись смелости, я спросила:
— Это был…
Инес вздохнула:
— Слишком рано. Не смогли понять.
Я взволнованно расхаживала по своим апартаментам в Тордесильясе. Окна высокой башенки выходили на деревушку, носившую имя замка, и широкое русло мутной реки Дуэро далеко внизу, а дальше, насколько хватало глаз, тянулось окрашенное в цвет охры пыльное плоскогорье. Где-то на этой равнине, в окрестностях города Самора, Фернандо сражался с Альфонсо Пятым и его войском.
Наша последняя встреча была самой короткой из всех, что я помнила. Презрев совет доктора Диаса, я отправилась в Себрерос ровно через два дня после выкидыша. Инес встревоженно суетилась вокруг, Чакон по-отечески возражал, Диас предупреждал о серьезных осложнениях, но ничто не могло изменить моего решения. Все, чего мне хотелось, — бежать из этой жуткой комнаты, от стен которой словно отдавалось эхом несбывшееся обещание, и гнать коня что есть мочи, чтобы вновь увидеть лицо любимого.
Фернандо ждал меня в цитадели. Я шла по булыжникам под затянутым грозовыми тучами небом и видела грусть на его ожесточившемся лице, в ввалившихся глазах. Я бросилась в объятия мужа, не обращая внимания на собравшихся вокруг солдат, чиновников, придворных и грандов. Прижалась к его пахнущей потом и солнцем шее и прошептала:
— Прости меня. Мне так жаль.
Он привлек меня к себе:
— Изабелла, любовь моя, луна моя, — что бы я без тебя делал?
Его нисколько не волновал ребенок — только то, что выкидыш едва не стоил мне жизни. Мы вдвоем направились в приготовленные для меня комнаты, украшенные моими гобеленами и мебелью, которые он приказал доставить из Сеговии.
— Зачем? — проговорила я, чувствуя подступившие к глазам слезы. — Такие расходы…
— Да ладно. Что значат еще немного мараведи?[33] — улыбнулся он.
С Исабель все в порядке, заверил он меня в ту ночь, когда мы лежали, обнявшись в постели, и прислушивались к нескончаемому стуку дождевых капель о стены замка. Она под надзором Беатрис и Андреса в алькасаре, где с ней ничего не могло случиться. Мы не говорили о надвигающемся на нас враге, об угрозе, от которой ничто не могло нас защитить. Мы ласкались и целовались, затерялись в запахе и прикосновениях друг друга и по молчаливому согласию больше не упоминали о потере, хотя оба остро ее ощущали.
Он покинул меня перед рассветом, облаченный в доспехи, во главе собранного нами разношерстного войска, что состояло из вассалов и слуг, добровольцев из отдаленных селений, возчиков, пажей, горожан, мелких вельмож и осужденных, которым заменили тюремное заключение возможностью сражаться за Кастилию. Проезжая по подъемному мосту над ущельем, под развевающимися знаменами с изображением наших стрел и уз, он обернулся и поднял руку в перчатке.
— Изабелла, mi amor! — крикнул он. — Жди меня!
И я ждала неделю за неделей, пока влажный июнь сменялся знойным июлем. Мне постоянно докладывали о происходящем курьеры, носившиеся в лагерь Фернандо и обратно; от них я узнала, что Альфонсо трусливо окопался за непреодолимыми стенами Саморы, отказался выйти и сразиться, хотя Фернандо вызывал его на поединок. Солдатам пришлось организовать осаду, копать траншеи и травить колодцы, пока припасы не подошли к концу и наступление, в которое мы вложили столько надежд, средств и сил, не начало разваливаться.
