Выбежал на середину поля арсий, поднял меч, вызывая желающего на единоборство. Не успел Савва арсия как следует разглядеть, Бажен от рядов отделился, вышел на поле. Начали они сближаться. С той и другой стороны воины каждый своего подбадривает. Молчит торговый человек Савва, с друга глаз не спускает. А Бажен идет спокойно, в руке топор на длинном топорище. Видит Савва, как взмахнули они разом, один мечом, другой топором, и рухнули на траву. И тут же зычно разнесся голос Мстислава:
— Потягнем, братья!
Запели стрелы смертельную песню, с железным лязгом обнажили воины мечи, и сошлись, ударились две стены, и началась сеча. Кричали воины, лязгала сталь о сталь, трещали копья, тревожно ржали кони. Князь Мстислав с дружиной врезался в гущу боя, свалил одного арсия, увидел Шаруканя. Темник в бой не ввязывался, сидит поодаль на коне в окружении телохранителей. Мстислав к нему начал пробиваться, но безуспешно, крепкий заслон выдвинули хазары. Повернулся Мстислав, успел жену заметить. Надежно прикрывают Добронраву дружинники. Тут перед князем арсий коня вздыбил, саблю занес. Мстислав удар отвел, что было силы опустил меч. Лопнула кольчуга, покачнулся арсий, сполз с седла, а Мстислав уже с другим схватился…
У Саввы копье обломилось, кинул в сторону, не помнит, откуда в руке шестопер оказался. Озлобился за Бажена, бьет направо и налево, не замечая устали, про страх забыл. А хазары с новыми силами лезут, визжат, гикают.
То они тмутараканцев потеснят, то те их, не видно конца битве. Еще у тмутараканцев большой полк в бой не вступил, и у хазар немало арсий стоят позади темника, ждут сигнала, чтоб ринуться в сечу.
Старый десятник Путята со своими дружинниками окружили княгиню Добронраву, сообща от хазар отбиваются. Здесь же знаменосец, княжий стяг высоко поднял, чтоб все видели, где Мстислав сражается. Рвутся хазары к знамени, какой-то арсий достал копьем знаменосца. Покачнулся тот, выпустил из рук древко. Радостно завопили хазары, но дед Путята успел подхватить стяг, крикнул:
— Крепка Русь! Крепка Тмутаракань!
Савва подхватил:
— Крепка-а!
И тысячи голосов закричали:
— Русь крепка-а-а-а! Тмутаракань!..
А в лесочке, где затаился засадный полк, молодой дружинник с дерева наблюдал за сражением. Его зоркие глаза высматривали все, что творится на поле. Он кричал стоявшему под деревом Усмошвецу:
— Вижу князя с дружиной! Во-он середь наших тмутараканцев верхоконные! А хазары-то словно тараканы лезут!
Слышат воины молодого гридня, тревожатся:
— Что там, Василько? Не пора ли, воевода?
Но Усмошвец будто не слышал их, задрав голову, спросил у гридня:
— Держатся ли крыла?
И немного погоди снова:
— Как чело?
Гридин едва успевал отвечать.
— На крылах никто никого не осиливает. А в челе наши хазар теснят!
Но вот голос гридня стал тревожным:
— Темник хазарский в бой своих запасных послал! Полк правой руки попятился!
За спиной воеводы по рядам шум прошел:
— Веди нас, Усмошвец, пока хазары наших совсем не смяли!
Но Ян, будто возгласы не его касались, окликнул стоявшего рядом гридня:
— Скачи к большому полку, пусть частью правое крыло прикроют!
Гридин поскакал, и вскоре дозорный увидел, как от стоявшего позади большого полка отделилась одна сотня, за ней другая, помчались навстречу хазарам. Дозорный закричал радостно:
— Держится правое крыло!
И замолчал ненадолго, затаился напряженно, но вскоре снова раздался его голос:
— От чела тысячник Роман к большому полку поскакал. Видно, с княжьим указанием… так и есть! Большой полк на подмогу челу двинулся.
— Так, — только и сказал воевода. — Теперь наблюдай за теми хазарами, что еще рядом с темником остались.
— И они тронулись! На левое крыло пошли!
— Не спиной ли к нам хазары на левом крыле?
— Спиной поворотились, воевода!
— Теперь слезай! — Усмошвец легко вскочил в седло, обнажил меч, повернулся к воинам: — Час настал!
Ломая ветки, вынесся засадный полк, ударил хазарам с тыла. Не выдержали они, побежали, а тмутараканцы преследовали их дотемна и множество арсий порубили.
С той поры ни один летописец не вспомнит и не напишет на своих страницах о некогда могучем народе — хазарах.
* * *
На все Берестово душисто пахло созревающими яблоками, а на поле жали хлеба, бабы вязали снопы, ставили в стожки. Потом их перевезут под навесы, где зерно дозреет и его отобьют на току цепами, провеют…
Князь Владимир в такую пору проводил время в Берестове. В этот год он приехал в сельцо вместе с Борисом. Князь хотел побыть в страду с сыном, выйти вдвоем в поле, взять в руки серп, жать, вдыхая запах покоса, и слушать, как поют бабы, увязывая снопы.
В молодости Владимир проводил на поле долгие часы, но теперь его хватало разве что до полудня. Обедал Владимир из одного котла с косарями и в такие минуты забывал, что он князь…
С непривычки у Бориса болела поясница, но он держался, удивляясь, как легко орудует серпом отец.
Ядреная, бойкая на язык бабенка, вязавшая снопы вслед за князем, заметила со смешком:
— Не тот ты стал, Владимир Святославович. В прежние лета я за тобой едва поспевала, да еще на девок успевал засматриваться, а ноне плетешься, словно старый мерин. И статный-то ты был, и красивый, седни вылинял. Замени-ка, княже Борис, отца, чать, за молодым приятственней шагать.
И захохотала. Засмеялся и великий князь.
— Чать, не забыла, Матрена, мои ласки полуночные. Горяча была девка.
— Да уж как их забыть, когда ты тоже в соку был. Как ноне сын твой, красавец Борис. Вишь, девки на него заглядываются. Ты, великий князь, ночкой побереги его, ино девки наши его враз взнуздают…
На обед едва присесть успели, как издали увидели, гридин коня гонит. Борис заметил, указал отцу. Дружинник с коня прочь, подбежал к князю.
— Тмутаракань хазар одолела, — сообщил радостно.
К вечеру великий князь с Борисом вернулись в Киев и узнали, что новость из Тмутаракани привез кормчий Иван Любечанин. Он в ту пору сызнова побывал там и повидался с Мстиславом…
Собрались воеводы в гриднице и бояре ближние. Свечи на столах в серебряных подставцах горели. Смотрел Борис на отцовских сподвижников, постарели, в седине, а в суждениях разум и мудрость. Речь о том, как поведут себя печенеги. Предали князя Мстислава, теперь, покинувших тмутараканцев, где ждать их?
И все выступавшие к одному склонялись, в это лето ждать печенежского набега вряд ли. А воевода Александр Попович предложил, как только степь зашевелится, не дать орде рубеж переступить, первыми на печенегов двинуться.
— Разумно, — поддержал Поповича Блуд.
С ними согласились и другие воеводы и бояре. Будто урядились, как Владимир Святославович голос подал:
— Все то так, воеводы и дружина моя старейшая, об одном забыли, ужли простим непокорство Новгорода?
Воевода Стодол кустастые брови вскинул:
— Это как позабыли? Чать, на будущее лето двинемся.
— А печенеги? — раздался голос боярина Серафима.
— Что печенеги, — сказал Владимир. — Частью пойдем на новгородцев карать, иные Киев стеречь останутся.
Промолчал Борис. Да и как перечить, когда все великого князя поддержали.
Когда гридницу покидали, Блуд приостановился с Борисом рядом, спросил:
— Поди, жалко брата Ярослава?
И чего в словах воеводы было больше, сочувствия или насмешки?
* * *
Той ночью удивительный сон привиделся Борису. Он предстал ему не единой картиной, одно сменялось другим. И хотя знал Борис, что это сон, но проходило все как наяву…
Вот ударили набат, и Борис бежит к городским воротам… Повсюду люди, все приоружно. Смотрит Борис, с ним рядом Блуд семенит, хихикает.
— От Ярослава отбиваться будем, князь, от братца твоего?..
Взобрался Борис по крутой лестнице на дозорную вышку, а сам думает, ужли новгородцы подступили?
И чует князь, как колотится сердце. Пробудиться пытается, но сон цепко ухватил его. А Блуд шепчет:
— А ты, Борис, погляди…
С высоты дозорной вышки увидел он печенегов. Они переправлялись на плотах, плыли через Днепр на лодках, иные, держась за конские хвосты. А на стенах дружинники, люд, и все кричат:
— Орда пришла! Пе-че-не-ги!
По всему Киеву бьют била, трубят рога.
Смотрит Борис по сторонам, и мысль тревожная: «Где отец, почему нет великого князя?» И тут же вспоминает, что великий князь он, Борис. И ему делается страшно.
Пока Борис думал, как отражать печенегов, они уже переправу закончили и намерились двинуться на приступ. Словно крылья зловещей птицы охватили город.
По лугу скакали всадники, размахивали саблями, стреляли из луков. Наперед выехал печенежский богатырь, спешился, прохаживается, вызывает на единоборство. Борис намерился выйти к нему, но откуда ни возьмись появился Александр Попович, дорогу закрыл, говорит:
