вписывается в парадигму города, приносятся в жертву Ичсме в храме на вершине единственной трехступенчатой пирамиды, не очень большой, как ни странно. Простым смертным вход туда запрещен. По рассказам жрецов и редких счастливчиков, по самым разным причинам побывавших там и сумевшим вернуться, внутри стоит деревянная статуя бога, которая и выдает через жрецов предсказания каждому, одарившему ее. В общем, рай местечкового масштаба, управляемый чертями.
Из-за такого массового наплыва гостей постоялых дворов здесь было, наверное, больше, чем обычных. Пурик посоветовал остановиться у его знакомого по имени Качи. Это был полноватый мужчина, с виду помесь улыбчивого гедониста с бедовым клоуном. У него одиннадцать детей и все девочки — дошутился. Зато его небольшое заведение в идеальном санитарном порядке, хоть в госпиталь перепрофилируй. Шутки ради я поиграл в старшину роты, повозил пальцем в самых заповедных местах и нигде не обнаружил пыль.Находился постоялый на восточной окраине города, вдали от моря и реки, поэтому цены были ичсмские, то есть божеские. За келью с двумя деревянными ложами на каменных подставках, застеленными мягкими шкурами нестриженной викуньи, и корм ламы Качи брал в день всего по одному большому перу цвета от насыщенного желтого до оранжевого, или два разных оттенков красного, синего или зеленого, или пять маленьких любого из вышеперечисленных. Это второй, после морских раковин, местный денежный эквивалент. Наверное, перья идут на украшение одежды для знати. Бобы какао не заинтересовали хозяина постоялого двора. Как сказал Пурик, чем южнее, тем меньше интереса к ним, поэтому я обменял большую часть своего запаса на перья и морские раковины.
Увидев, сколько у меня и того, и другого, Качи стал улыбаться еще ослепительнее, если это возможно при его гниловатых зубах, из которых сохранилось меньше половины:
— Не желает ли господин девочек или какое-нибудь изысканное блюдо? — поинтересовался он.
— Ты своих дочек предлагаешь⁈ — удивился я.
— Как ты мог такое подумать! — возмутился он. — Для этого есть рабыни!
— Рабынями я брезгую, а вот от девочки не отказался бы и заплатил хорошо, — на полном серьезе заявил я, решив проверить Качи на жадность.
Хозяин постоялого двора завис на пару минут, прикидывая, наверное, варианты, а потом глянул на жену, особу крепкого сложения и, судя по лицу, очень решительную, и произнес:
— Нет, только рабыни. Может, из соседей кто согласится, поспрашиваю.
Не знаю, ходил ли он с нескромным предложением к соседям или нет, но девочек так и не подогнал, так что спали мы с Гуамом одни, совсем одни.
С приготовлением пищи на постоялом дворе тоже все в порядке, что при таком количестве баб не мудрено. На завтрак нас накормили свежими, теплыми кукурузными лепешками, очень вкусными, и сырой рыбой, нарезанной маленькими ломтиками, сильно наперченной и смешанной с мякотью тумбо. Это местный фрукт, растет в горах, причем тот еще «фрукт»: снаружи по размеру и цвету похож на банан, внутри — на дыню с более мягкой, съедобной кожурой и такой же ароматный, только запах напоминает… в общем, как сказал бы чукча, на дыню совсем не похоже, а мякоть по вкусу — смесь кислой красной смородины со слегка сладкой грушей, и тоже имеется полость с семенами, кислыми, освещающими, как у маракуи. В будущем плоды станут крупнее, утолщится слой мякоти, а сейчас одни семена, которые лучше помогают в жару. В Перу похожее блюдо с лимонами или лаймом вместо тумбо будут называть севиче.
После трапезы я поинтересовался у хозяина постоялого двора:
— Сколько берут за предсказание будущего?
— Смотря с кого. Ты богатый человек, значит, не меньше десятка раковин или топорик, — ответил Качи.
Топориком называют бронзовую пластинку — местную денежную единицу для крупных сделок, по форме напоминающую расплющенный топор без рукоятки. На всякий случай я взял и бронзовую пластинку, по весу превышающую его, и морские раковины.
Город, в отличие от постоялого двора, не тянул на роль образцового в плане чистоты. Сточные канавы местами, особенно на окраинах, были открытыми и смердели мерзко, особенно во второй половине дня, когда жара набирала обороты. Везде валялся мусор, несмотря на то, что по улицам бродили полусонные уборщики с корзинами и мешками, похожие на зомби. Эти люди обязаны были отработать определенный срок за какие-то мелкие правонарушение, поэтому и не перенапрягались. Осужденный спит, а срок идет.
Возле пирамиды образовалась длинная изогнутая очередь из желающих узнать свое будущее. Судя по связанным из шерсти, покрашенной в разные цвета, накидкам, напоминающим пончо, и головным уборам с маленькими наушниками, сейчас подогнутыми вверх, большую часть составляли горцы. Местные, как и другие обитатели прибрежной низменности, где сильных холодов не бывает, накидки носят редко и предпочитают шляпы из сизаля или других растений, а шерстяные делать с полями, хотя бы спереди, чтобы защищали глаза от солнца.
Принимали, как догадываюсь, младшие жрецы, на головах которых было что-то типа чепчика из хлопка, обшитого маленькими разноцветными перьями. Младший — это ранг, а не возраст, потому что одному было лет под сорок. Выглядел он смышленым. Может быть, из-за того, что волосы спереди были выбриты, из-за чего лоб казался выше и, как следствие, лицо умнее. Впрочем, мудрец старается выглядеть глуповато или хотя бы странно. Так больше шансов, что не забодают дураки.
У меня с советских времен аллергия на очереди. Я простоял в них дольше, наверное, чем на вахтах в море. Лень одолевала бы любопытство, если бы меня не заметил этот пожилой младший жрец.
— Эй, чужестранец, иди сюда! — крикнул он, призывно замахав рукой с неприлично маленькой, прямо таки детской ладонью, глядя на которую я подумал, что бог шельму метит.
От жрецов исходил странный запах, словно прокопчены дымом от сгоревшего можжевельника, который в этих краях я пока не встречал. Может быть, костерчик чадит в храме наверху, куда они по очереди ходили, чтобы узнать предсказание Исчмы для заплатившего клиента. Пожилой глянул мне в глаза своими темно-карими и запнулся, потому что антипатия блымнула коротким замыканием. У меня с мошенниками разных конфессий на интуитивном уровне срабатывает взаимное отторжение, причем корёжит их, как чертей от ладана.
Отведя глаза, задавив раздражение и выдавив улыбку на черных пухлых губах, жрец задал вопрос:
— Ты хочешь узнать свое будущее, чужестранец?
— Да, но сначала прошлое, чтобы знал, насколько доверять предсказанию о будущем, — ответил я.
— Ты не веришь в силу бога Ичсмы⁈ — возмущенно до театральности воскликнул он, всё еще опасаясь встретиться со мной взглядами.
Меня на такой
