— Да вы не думайте, что там хуже, чем в нумерах. — Сказал он, проводя их в хлев. — Там в каждой комнате вповалку спят по шесть-семь человек на деревянных лавках. Вам-то даже комфортнее будет спать: лежанка мягче да и теплее — эва, как скотина-то тепла понадышала!
Едва хозяин ушел, Мария со стоном завалилась на сено и тут же разрешилась от бремени. Иосиф, как мог, помогал ей: перевязал новорожденному пуповину, обтер его немногими сохранившимися в относительной чистоте тряпочками, запеленал младенца в заранее припасенную простыночку и осторожненько положил в пустые ясли.
Скотина в хлеве взбудоражена была присутствием незнакомцев. Овцы и бараны сбились в кучку в противоположном углу хлева и противно блеяли, нахохлившиеся куры на шесте отряхивались, будто намокшие, и недовольно кудахтали. Одна только корова, меланхолично жуя сено, молча смотрела своими глупыми глазами прямо в люльку на спящее дитя.
Родился младенец поздней ночью в декабрьский день, буквально перед началом нового года: а шел тогда 753 ab urbe condita, то есть 753 год с основания города Рима…
Иосиф и Мария, склонившись над яслями, в которых лежал младенец, разговаривали между собой о том, что раз их мальчик — Божий сын, то и быть ему помазанником Божьим и править всеми еврейскими землями от Иудеи до Галилеи. Вот уж эти гордецы из колена Давидова подергаются тогда, подумал Иосиф, но тут же отогнал эту злорадную мысль, как недостойную праведного человека.
В это время, из трапезной залы вышел по малой нужде один из пастухов, возвращавшихся с пастбища на пересменок. Услышал он странные речи прибывших странников, увидел младенца, почивающего в яслях, и побежал опять к столу, где его собутыльники вели обычный разговор ни о чем, как это всегда ведется у полупьяного мужичья.
Прибежавший со двора пастух громко, но каким-то полушепотом, сказал, вытаращив глаза:
— Мужики!.. Там, ета, как ево… Помните мужик-то приехал с бабой-то брюхатой давеча? Так она, ета, таво, разродилась в хлеву. И гуторят мужик-то с бабою своей о том, что мол, сын у них от Бога!
— Да иди ты! Пил бы поменьше! Ясное дело, все дети — от Бога! От кого же еще? — сказал кто-то насмешливо.
— Не-е-а, правда! Они там все про род Давидов талдычат, жена мужа своего называет «сыном Давидовым»…
— А што, можа, и правда… — откликнулся другой. — Ведь идет же молва, что скоро народится новый пророк Божий, покрепче прочих. Он, грят, ужо и супостатов римлянских накажет, да и Аароновых приблюдков в узде содержать будет.
— Ну, да! Ведь не зря же уж второй день висит над Вифлеемом звезда хвостатая. Не иначе, как Божье знамение!
— А и впрямь, ждем не дождемся Мессию. Хоть бы уж скорее. Совсем жисти нетути. Как говорят, ни тпру, ни ну…
— А вдруг и взаправдашний сын Божий во хлеве? Ай, нам бы не сплошать! Надо бы младенца-то умаслить!
— А что как он вовсе и не Божий сын?
— А у тебя что, убудет что ли, дурень, если подарочек сделаешь? Если зря, так потеряешь немного, а если не зря — о-го-го!
— И то верно, — добавил кто-то, — убытка на два асса, а прибытку может быть на шекель серебра!
— Ладно, пойдем, поприветствуем родителей да подарочки какие никакие сделаем мальцу новорожденному. Ясное дело, что ничего не прогадаем…
И пошли пастухи во двор, и постучали в ворота хлева. Отворил им Иосиф, видит быдло какое-то полупьяное, стоят, с ноги на ногу переминаются. Тут один из них — тот, что во дворе мочился — и говорит:
— Примите дары наши скромные для сыночка вашего. Поздравляем с новорожденным! Дай Бог здоровьица сыну Божию да и Вам также.
И тут стали все класть на полочку около яслей, кто чем был богат: кто свиристелку, кто горсть фиг сушенных, кто кус брынзы овечьей… Изумился Иосиф: знать и этим людям Ангел Небесный вещал о сыне Божьем! Окончательно уверовал он в великое предназначение сына Марии. И вспомнил, что говорил ему самому Ангел Небесный: Прими сына Божьего, да снизойдет на тебя тогда благодать Отца Небесного!
* * *
Записавшись у римского писаря в счетном списке и пробыв в Вифлееме около недели, чтобы дать хоть немного окрепнуть мальцу, Иосиф с Марией направились обратно в Назарет. По пути они сделали остановку в Иерусалимском Храме Божьем, чтобы по закону Господнему, данному народу Моисеем, по происшествии восьми дней совершить над младенцем законный обряд обрезания и принести в жертву две горлицы. Как сказал Ангел Небесный Иосифу, так он и сделал: был младенец наречен Иисусом.
* * *
Будучи еще во Храме, услышал Иосиф, как в народе говорили, что царь Иудейский, Ирод Великий, услышал что какие-то пастухи видели некоего младенца, который есть Мессия и который лишит Ирода царства. И еще услышал он, что якобы какие-то тайные Иродовы ищейки уже на пути в Вифлеем, где намереваются найти следы того младенца, захватить его и убить.
Услышавши это, Иосиф, не мешкая, посадил Марию с младенцем на осла и незначительными, убогими тропинками повез семью свою в Египет для спасения от Ирода. Шел Иосиф, поглядывая на Марию, сидящую на осле и мерно покачивающуюся в такт ленивым шагам животного, и подумал:
— Странно, однако же, устроена жизнь… Вот когда-то Иосиф Прекрасный, сын Иакова, который был сыном Исаака, который был сыном Авраама, был продан братьями-завистниками в рабство в Египет… А вот теперь и я — второй Иосиф — ищу спасения в том же самом Египте, из которого Моисей увел евреев сюда, на эту негостеприимную Землю Обетованную… Да, странно устроена жизнь! Так и мотает нас туда-сюда, как неприкаянных!
* * *
Удалось Иосифу и Марии избежать преследования Иродовых приспешников. Спасли они будущего Спасителя от неминуемой гибели: ведь по приказу Ирода, в Иудее убивали всех младенцев мужеского пола младше двух лет… Как сказано было, «убивать всех отроков, не мочащихся к стене».
И вернулся Иосиф со своим семейством в землю Израилеву только после смерти Ирода Великого, когда на троне царском в Иудее уже воцарился царь Архелай.
Вот такой долгий был путь святого семейства из Вифлеема в Назарет! И невдомек было Иосифу, почему же всесильный Боже не смог спасти сына своего более простым способом, например, убив Ирода. Ведь нагнал же он когда-то на целый Египет мор и мух песьих?
Ведь помог же он когда-то народу своему перейти Черемное море, расступившееся перед евреями? Ведь утопил же он многочисленное египетское воинство, когда воды того же моря вновь сомкнулись за благополучно прошедшими по его дну евреями? Ведь вывел же он толпу одичавших от сорокалетнего странствия людей в Палестину? Ведь все может Всевышний, ежели только захочет! Вот захочет ли…
Иосифу это было невдомек, а бывшая Дева Мария знала все, а потому была рада, что не проснулась в Иосифе гордыня, и не стал он надеяться на то, что Бог всяко спасет сына своего. Она-то понимала глубину поговорки: «На бога надейся, но сам не плошай!»
Мария не могла нарадоваться на сына. Был он весь в своего отца Юлиана — такой же кудрявый, светловолосый, с невинными голубыми глазами. И нос у него был прямой, продолговатый, без обычной иудейской горбинки. Мария часто радовалась, что Юлиан вовремя исчез из Назарета, ибо сходство Иисуса с ним было столь разительным, что каждый мог бы построить на этом любую фантазию, включая и ту, которая бы совпала с действительностью. Ведь не зря же злые языки придумали поговорку: «Не в мать, ни в отца, а в проезжего молодца».
Был Иисус, вдобавок, мальчиком смышленым. Шалить не любил, с погодками не знался, а больше читал всякие книги. Научился он читать лет семи от роду, благодаря практически безграмотному отцу своему Иосифу. Тот любил читать и перечитывать тору, водя пальцем по строчкам и бормоча себе под нос. Сначала любознательный малец, подглядывая через его плечо, потом стал садиться рядышком и следить за отцовым пальцем и вслушиваясь в его чтение вслух. Когда мальчик вдруг терял нить, то останавливал отца и просил повторить только что прочитанное. Вскоре Иисус читал уже намного лучше отца.
Иосиф боялся и любил сына. Он боялся его как сына Божьего, потому как не во всем и не всегда был согласен с Господом. Любил же он Иисуса, как родного, как первенца своего, хоть и зачат он был не им, а Святым Духом.
Да и то правда: тот ли отец, который родил ребенка, или же тот, который с ним нянчился, играл, учил его нехитрым житейским правилам, сидел у его колыбельки во время болезни? Особенно часто вспоминал Иосиф, как едва не погубили они с Марией своего первенца, когда бежали в Египет от Ирода Великого.
Мария, держа запеленатого сына, ехала на осле, которого Иосиф вел за уздечку. Шли они, в основном, вечерами и по ночам, когда не палило немилосердное солнце. Днем же отсыпались под развесистыми ветвями случайно попавшей одинокой чинары или же где-нибудь на дне балки в тени густого кустарника.
