— Конституционным государством? А как же тогда быть с дамскими комитетами, которые подносят знамена офицерам запаса? А врангелевцы,[10] а македонские националисты,[11] а лига[12][13] — разве это не темные силы? О каком конституционном государстве вы толкуете?
— В эти дела лучше не суйтесь — обожжетесь! — ответил господин.
Второй чиновник прокашлялся, выражая нечто среднее между недоумением и неодобрением, стукнул тростью по плите тротуара и глянул вверх по улице. В корчме заиграла шарманка.
— Еще посмотрим, кто обожжется. Эти попрошайки, которые расползлись по провинции, пусть лучше чистят ботинки в Софии. Я таких профессоров, как этот, что болтает там… — злобно процедил первый, но цоканье подков проезжающей мимо пролетки заглушило его слова.
Над притихшим городом чернильно синело лунное небо. На противоположном холме, где густо белели теснящиеся друг к другу домики квартала Кале, лаяли собаки, женский голос пел что-то монотонное и унылое.
Костадину был противен этот разговор, напоминавший о недавнем происшествии с Добревым, а песня навела на мысль о встрече у мостика и разбудила ревность. Захотелось проверить, не сидит ли Христина вместе с Кондаревым; он вошел в казино и тихонько открыл дверь, ведущую в зал.
Зал был полон. На сцене за узкой высокой кафедрой меланхоличным медоточивым голосом разглагольствовал профессор Роге в. Он поглядывал на балкон, манерно жестикулируя своими маленькими руками. Черная, коротко подстриженная бородка, словно приклеенная к челюсти, придавала его лицу аскетическую мрачность. В первом ряду ему чинно внимали пожилые господа с облысевшими головами. Костадин разглядел массивный, густо заросший затылок К ондарева и немного в стороне Райну в ее новом бежевом пальто. Но Христины он нигде не заметил и, успокоенный, не обращая внимания на сердитые взгляды, вернулся к своему столику.
Чиновники ушли. Элегантный господин остался в одиночестве. Увидев Костадина, он встал, небрежно отодвинул стул и с улыбкой направился к нему.
— Мы с вами не знакомы, но я вас знаю и позволю себе подсесть к вам, — бесхитростно и даже дружески начал он. — Сегодня утром я заходил в лавку к вашему брату, но не застал вас. Моя фамилия Христакиев, я старше вас, надолго уезжал из города, поэтому не удивительно, что вы меня не помните. — Протянув свою белую пухлую руку, он уселся напротив Костадина.
Первое, на что обратил внимание Костадин, были губы, крупные, сочные, пунцовые. Над ними топорщились пушистые усики. На продолговатом холеном лице с тонкими правильными чертами синие глаза смотрели весело, но казались стеклянными — от них веяло холодом. Черная волнистая шевелюра шапкой покрывала безукоризненно правильный череп. Этого человека, к тому же еще статного, плечистого, можно было назвать красавцем, и тем не менее он вызывал такое же ощущение, какое испытываешь, глядя на изящную, но нечистую вещь.
Костадин наконец догадался, что перед ним сын известного в городе адвоката Христакиева.
— Должен сказать вам, что я много лет отсутствовал в К. Но это не столь важно, — продолжал Христакиев. — Важно то, что на вас я всегда смотрел с особым уважением, как на умного и самостоятельного человека. Люди, подобные вам, ныне редко встречаются. Болгария, господин Джупунов, кишит сейчас болтунами вроде тех, что тут сидели. Они ни над чем не задумываются и идут на поводу своего языка, как собака за хозяином.
Костадин с недоумением смотрел на своего собеседника, не понимая, к чему он клонит в своей небрежно веселой и быстрой речи. Христакиев заметил его смущение и поспешил на помощь.
— Я хочу сказать, что люди такого типа учатся в гимназии или заканчивают университет лишь для того. чтобы занять доходное место, и, не будь общественных институтов, они бы не знали, куда девать себя. Вот почему они хватаются за разные социалистические теории. Среди них попадаются жулики и бандиты, которые лобызаются с анархистами, есть и карьеристы, которые готовы за теплое местечко продать отца родного. Самые умные из них, конечно, мошенники. Я судебный следователь и много размышлял о психологии нашего интеллигента.
Костадин молчал. Христакиев пробудил в нем врожденную недоверчивость. Настораживало то, что этот фран?! заговорил с ним так открыто и непринужденно.
— Я уважаю вас более всего за то, что вы работаете вместе с братом и не гнушаетесь земли. Говоря по правде, я завидую вашей здоровой и полной жизни, — продолжал Христакиев, развалясь на стуле. — Я, господин Джупунов, люблю сильных людей, которые не гонятся за модой. Болгария сейчас нуждается в таких людях, потому что мы окончательно запутались, и неважно, кто в этом повинен — Рад ос л а вов или Малинов. Мы, как в басне Эзопа, доверились хвосту, и вот куда он нас завел. За границей смеются над нами: честные люди забились в свои углы и дали волю мужичью топтать нашу культуру. Страну отбросили на сто лет назад, профессоров разогнали, университет закрыт. А наш уважаемый профессор ездит с лекциями и пытается сделать политическую карьеру.
— Я не занимаюсь политикой, — сухо заметил Костадин.
Христакиев поднял бровь и поскреб пальцем по темени.
— Пока не занимаетесь, но вы не сможете остаться равнодушным к судьбе страны и общества, в котором живете. Весной ваш брат, когда основывалась газета «Слово»,[14] пожертвовал изрядную сумму. У вас с ним общее дело, значит, и вы тоже дали. Я считаю вас нашим человеком.
— Этого я не знаю. А если он и дал, то из своих личных средств, — сказал Костадин, удивленный тем, что Манол дал деньги на какую-то газету. «Кто знает, что он еще творит за моей спиной», — подумал он, с еще большим подозрением глядя на Христакиева.
— Брат ваш, господин Джупунов, умный человек. Если он помог нашему делу, то это на пользу вам обоим. Как бы вы ни старались стоять в стороне от политики, рано или поздно вам придется заняться ею. Неужели вы думаете, что закон о трудовой поземельной собственности[15] не затронет вас? А у вас земли не мало. Закон о налоге на недвижимое имущество[16] не даст вам расширить торговлю.
Вы еще не думали об этом. Но в этом мире нет обетованных островов.
Чем неопровержимей становились доказательства адвоката, тем сильнее в К ос та дине росло сопротивление, хотя он сознавал, что Христакиев прав. Его бесила улыбка этого человека, белые зубы под пушистыми усиками, щегольская рубашка с крахмальным воротничком и ощущение какой-то нечистоплотности.
— Уж не собираетесь ли вы втянуть меня в вашу партию?
— Я считаю, что вам нельзя стоять в стороне. Брат ваш сказал мне, что вы избегаете политических вопросов; вот я и решил сагитировать вас.
— В какую же партию вы хотите меня вовлечь?
— Не так важно, господин Джупунов, примкнете вы к Бурову[17] или Малинову. Все партии объединились сейчас в Конституционном блоке. Есть еще одна внепартийная группировка, назвавшаяся «Народным сговором».
— Я не стану записываться ни в какую партию, — заявил Костадин.
Христакиев свесил руки за стул и начал медленно раскачиваться взад и вперед.
— Воля ваша, но мне думается, что долго вам не устоять. Вы человек темпераментный. — Его стеклянные глаза с насмешкой оглядывали Костадина.
В зале стукнули распахнувшиеся двери. Люди хлынули на улицу: одни через казино, другие через двери читалища. Толпа заполнила всю улицу. Группа коммунистов во главе с двоюродным братом Костадина, Петром Янковым, адвокатом Генковым, Иваном Кондаревым, выйдя из казино, отделилась от остальных.
— Только теперь вспомнили о конституции! Французская буржуазия требовала свободы личности, чтобы торговать, а наша — чтобы устраивать перевороты! — слышался густой баритон Янкова.
Костадин не удостоил его взглядом, но с ненавистью посмотрел на Кондарева.
— Вы кого-то ждете? — спросил Христакиев и после ответа Костадина добавил:- Этот человек в самом деле ваш двоюродный брат?
— Да, но у нас с ним нет ничего общего, — сказал Костадин, тут же разозлившись на свою откровенность.
— Именно благодаря таким они создали партию, благодаря интеллигенции из нашей среды. Вы, наверно, не заметили, что ваша сестра, возможно, уже ушла. А милейший профессор, похоже, опять оскандалился. — Христакиев рассмеялся и протянул руку Костадину. — Мы еще поговорим с вами, господин Джупунов, но при других обстоятельствах. Спокойной ночи. — И Христакиев пошел, прокладывая себе путь в толпе, не интересуясь оживленными разговорами вокруг.
7
Райна уже вернулась домой. Когда Костадин зашел в комнату, она сидела на постели, над которой висел коврик с бедуинами. В руках у нее была гитара; пальцы скользили по струнам, словно вспоминая забытый аккорд. Светлый круг от лампы желтил побеленные стены. В комнате пахло гвоздикой — ее духами и пудрой.
