— Какие пустяки! — возразил Щеголев. — Почитаю за удовольствие выручить друзей из беды. Но как вам удалось выбраться из лицея, ведь сегодня будний день?
— Сунули в зубы церберу ваш четвертак — и мы на свободе! Свобода, о свобода, что может быть дороже тебя! — воскликнул Скоробогатый.
Пока лицеисты дожидались отправления буды, Щеголев осмотрел базар. С седла ему хорошо были видны большие и малые лавки, горы лежащих прямо на земле яркокрасных яблок, арбузы, виноград... Кругом стоял непрерывный шум. Блеяли овцы, мычали коровы, визжали свиньи. Моряки продавали пестрых попугаев. Исполинского роста негр держал на плече мартышку. Позади толпой стояли мальчишки. Бабы, проходя мимо чернокожего, крестились, пугливо смотря на великана, но тот ни на кого не обращал внимания.
Невдалеке, окруженный толпой зевак, бравый солдат о чем-то громко беседовал с ветхой старушкой. Щеголев прислушался.
— Вот ты воевать пойдешь, — говорила старуха, — братьев нашинских — славян ослобонять. Ерусалим-град, гроб господен от турок отнимать будешь. Побывала и я там, повидала святости всякой. Себе исцеление ног просила, ногами была сызмальства скорбная...
— И что же, бабка, помогло? — спросил солдат.
— Какое, голубь ты мой, помогло. Еще хуже стало.
— Обманули, значит, тебя святые? Али попы такие попались?
— Обманули, истинно обманули, вот те Христос, попалась.
В толпе засмеялись. Щеголев усмехнулся. Когда-то он тоже верил, что причиной частых войн с турками было стремление освободить «гроб господен», а не вопрос о проливах и свободном выходе русских судов из Черного моря.
— Это ничего, касатик, — продолжала тараторить старушка, — ноги-то скоро пройдут, как в могилу лягу.
— Да чего тебе о могиле думать! Чай, не старая еще. Ста лет нету?
— Нету, любезный, нету. К покрову девяносто исполнилось... А может, и вправду сто... Кто его знает, года-то мои... Помню, что турок уже два раза при мне воевали, а может, и все три... Только нет, два раза... Ну да ничего, теперь третий будет. Нынче обязательно завоюем, я вот и сон видела, будто...
Щеголев больше не слушал! Переполненная буда, в которой уже сидели его спутники, тронулась, и прапорщик поехал рядом.
Сиротский приют находился в самом конце города. Студенты оказались правы: дом приюта был в таком плохом состоянии, что казарму в нем устроить было невозможно.
...Обратно возвращались по оживленной Итальянской улице, с обеих сторон которой тянулись лавки, мастерские ремесленников, винные погреба.
— Почему она называется Итальянской? — спросил прапорщик.
— Здесь много итальянцев, — объяснил Деминитру. — Здесь многие из них нашли убежище от австрийской и папской тирании. Но у нас есть немало жителей и из других народностей. Вот, к примеру, улицы Большая Арнаутская и Малая Арнаутская — там живут арнауты, албанцы по-нашему; на Греческой улице живут греки, на Польской, главным образом, поляки, на Еврейской — евреи. Всех приголубила матушка Русь.
* * *Щеголев только возвратился, как вбежала Агафья и сказала, что к нему снова пришел «прежний казак».
— Ваше благородие требуют в штаб, — сообщил казак. — Велено прибыть сейчас же.
Прапорщик немедленно собрался.
В штабе он застал уже многих офицеров-артиллеристов.
— Зачем нас вызвали, не знаете? — спросил Щеголев.
— Назначенья на командные посты сообщать будут.
Сердце у прапорщика усиленно забилось. Он давно уже ждал этого назначенья. Только бы попасть на батарею, хотя бы помощником!..
Вошел полковник Гангардт.
— Господа! Командующий утвердил назначения на командные посты. Я зачту вам список офицеров, назначенных командирами существующих и намеченных к постройке батарей. Все указанные в списке офицеры должны немедленно отправиться по местам назначения и к вечеру представить мне доклад о том, что надлежит там сделать.
В комнате стало тихо.
— Согласно приказа его высокопревосходительства командирами батарей назначаются нижеследующие офицеры...
Гангардт назвал фамилии артиллеристов. Командиром Первой батареи был назначен подпоручик Винокуров; Второй — прапорщик Артамонов; Третья, которая считалась основой всей обороны, вверялась поручику Волошинову; Четвертая — прапорщику Крылову. Командиром батареи на Канатной улице назначался прапорщик Ильюшинов, Пятой — прапорщик Андрюцкий.
Щеголев больше не слушал. Все места были уже заняты. Даже тыловые батареи, как Четвертая и Пятая, были отданы другим. Осталась одна-единственная — на конце Военного мола. По мнению Щеголева, эта батарея имела очень важное значение и уж никак не могла быть отдана ему.
И поэтому он не поверил ушам своим, когда, откашлявшись, полковник сказал:
— Командиром батареи, что на Военном молу помещается, коей присвоен нумер шесть, назначается прапорщик Щеголев.
Шумело в голове, радостно билось сердце. Едва различая перед собой дорогу, Щеголев почти бежал по бульвару. В ушах еще звучали последние слова полковника:
— Несмотря на кратковременность вашего здесь пребывания, вы сумели показать себя исполнительным и энергичным офицером. Поэтому генерал счел возможным доверить вам самостоятельное командование. Он выражает уверенность, что с поставленной перед вами задачей вы справитесь, как и подобает русскому офицеру! — Но дальше тон менялся: — Не скрою, что мы придаем вашей батарее весьма небольшое значение и даже полагаем, что в бою она участвовать не будет, поскольку море перед ней мелко и корабли близко подойти не смогут.
Эти слова несколько смутили прапорщика. Почему батарея не будет участвовать в бою? Для чего же она устроена? Впрочем, мало ли как могут сложиться обстоятельства!..
Подойдя к краю лестницы, спускавшейся к морю, Щеголев огляделся: вон там Военный мол, на нем длинный сарай, с боку мола причален пароход «Андия».
Сбегая по ступенькам, прапорщик громко запел. Вдруг он остановился. А что, если не справится и у него отберут батарею? Нет, нет! Он низачто не отдаст батарею.
— Справлюсь, спра-а-авлюсь! — кричал юноша, пугая чаек. Вокруг не было видно никого, и можно было дать волю своим чувствам. — Моя батарея будет не хуже других, а может быть, и лучше!
На берегу лежали лодки, висели рыбацкие сети. На песке валялись рыбьи кости, блестела чешуя. Было пустынно и тоскливо.
Щеголев подошел к основанию мола и направился по нему вдоль сарая. Вот, наконец, и батарея. Прапорщик взглянул и замер: вместо грозного бастиона перед ним были кучи камня, поросшие мхом, усыпанные ракушками и птичьим пометом. Между камнями виднелись четыре какие-то полуразрушенные повозки, в которых прапорщик с трудом узнал пушечные лафеты. В стороне стояла маленькая будка. И это все. Ни пушек, ни порохового погреба — ничего!
Вокруг пронзительно кричали чайки; завывал ветер, гоня низкие тучи; с шумом набегали волны. Одна из чаек уселась у самых ног прапорщика, поглядывая на него круглым красным глазом. Казалось, птица вот-вот насмешливо подмигнет. Почему-то она напомнила Щеголеву чиновника со звездой, присутствовавшего на совете у генерала. Прапорщик со злостью топнул ногой, чайка взлетела.
«Что же делать с такой батареей, с чего начать?.. Неужели и на Карантинном молу батарея в таком состоянии? Нет, не может быть! Ведь та батарея — полковник Гангардт ясно сказал — считается основой защиты города! А Четвертая — резервная. Но здесь, собственно, нет никакой батареи. Есть только место для батареи».
— Нет! — закричал прапорщик, грозя чайкам кулаком. — Не быть по-вашему. Не будете вы тут гадить мне на пушки, слышите? А батарея все-таки будет! Ба-т-а-р-е-я б-у-у-дет!!! — старался он перекричать шум ветра. Будет, будет, будет!!!
В окне будочки мелькнуло чье-то лицо, дверь приоткрылась, и из будки высунулась голова с пышными усами, сросшимися с бакенбардами. Увидя офицера, появился и сам ее владелец — широкоплечий, коренастый солдат. Он вытянулся, приложил ладонь к шапке.
— Здравия желаю, ваше благородие!
Ответив на приветствие, прапорщик спросил:
— А скажи, братец, где тут батарея?
В душе его теплилась еще какая-то надежда: а вдруг он ошибся и его батарея не здесь.
— Да это же она и есть, — кивнул солдат на насыпи.
— Это и есть Шестая батарея?
— Так точно!
— А где же укрепления, пушки?
— Не могу знать!
— А прислуга батареи?
— Прислуга здесь, — указал солдат на будку. — Эй, ребята! Вылезайте, их благородие требуют.
Из будки один за другим вылезли три солдата и пристроились к первому.
— Это вся батарейная прислуга? Что же вы тут делаете? Чаек караулите?
Самый молодой из солдат расплылся в улыбке. Но усатый резко оборвал его.
— Чего зубы скалишь! — И строго Щеголеву:— Никак нет, ваше благородие, чаек мы не караулим; мы есть солдаты четырнадцатой артиллерийской бригады, поставлены здесь для несения царской службы...
