— А как поступить мне с братом Адонией? — перебил Соломон.
Давид глубоко вздохнул:
— Как я могу советовать восстать на брата? Поступай с ним по мудрости своей. Только не принимай поспешного решения — родная кровь остается на руках всю жизнь, до самой смерти… поверь, я это хорошо знаю…
И сказал я в сердце моем: «И меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?» И сказал я в сердце моем, что и это — суета; потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто и, увы! Мудрый умирает наравне с глупым.
И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все суета и томление душ! И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает: мудрый ли будет он или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился и которым показал себя мудрым под солнцем. И это — суета!
И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем, потому что иной человек трудится мудро, с знанием и успехом, и должен отдать все человеку, не трудившемуся в том, в чем была часть его. И это — суета и зло великое! Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? Потому что все дни его — скорби, и его труды — беспокойство: даже и ночью сердце его не знает покоя. И это — суета!
Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это — от руки Божьей; потому что кто может есть и услаждаться без Него? Ибо человек, который добр перед лицом Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицом Божьим. И это — суета и томление духа!
Экклезиаст. Гл. 2
В последний день траура по усопшему Давиду Вирсавия разыскала Соломона в хранилище. Он вместе с писцами Елихорефом и Ахией разбирал царский архив.
Вирсавия удивленно посмотрела на сына.
— Я с большим трудом нашла тебя. Разве с архива должен начинать свое правление царь?
— Ты сейчас искала сына или царя? — улыбнулся Соломон.
— Больше царя, чем сына, если одно можно отделить от другого, — после некоторого раздумья ответила она.
— Ну, если больше царя, то встретимся в полдень в тронном зале. Я хочу еще немного здесь покопаться.
Когда Вирсавия вошла в зал, Соломон уже восседал на троне, окруженный многими слугами. Увидев мать, он велел внести малый трон и, отослав царедворцев, усадил ее.
Вирсавия улыбнулась Соломону.
— Зачем столько торжественности? — спросила она. — Я пришла просто поговорить.
Соломон пристально посмотрел на мать.
— Если хотят просто поговорить, не разыскивают лично целый день по всему дворцу, а посылают слуг, чтобы узнать, где находится царь.
Вирсавия потупила взгляд.
— Да, истинно говорят, что Соломон мудр не по годам! Исполнишь ли ты просьбу матери?
— Как я могу ответить — да, если не знаю, в чем просьба и по силам ли мне ее исполнить? Но если просит мать, то я могу смело сказать — да! Мать ведь никогда не попросит то, что принесет вред ее сыну, или то, что он не в состоянии исполнить? Говори, я сделаю все, что смогу.
— Вчера у меня был Адония. Он просит в знак примирения между вами отдать ему в жены Ависагу-сунамитянку. Говорит, что воспылал страстью к ней.
— Да? И когда воспылал — сейчас или еще при жизни Давида?
Вирсавия пожала плечами.
— Не знаю. Какое это имеет значение?
— Действительно, какое? — ухмыльнулся Соломон.
— Я думаю, что ты можешь это сделать… Ради примирения. Зачем тебе эта глупая девчонка? — настаивала Вирсавия. — Адония опасный человек, и я хочу, чтобы между вами не было вражды.
Соломон встал с трона, прошелся по залу.
— Не думал я, что, став царем, не смогу выполнить первую же просьбу моей любимой матери, — задумчиво произнес он. — А царство мое он у тебя не просил? — вдруг зло выкрикнул он — Ты не понимаешь разве, что Ависага нужна ему не более, чем тебе? Трон ему нужен, трон! Так давай отдадим его Адонии вместе с наложницей!
— Но почему?
— Потому, — жестом остановил мать Соломон, — что тот, кто владеет имуществом Давида, его женой или наложницей, в глазах народа владеет и троном! Половина военачальников, священников, чиновников и без того на стороне Адонии, готового в любую минуту поднять бунт против меня. Ависага не просто наложница — она согревала последние дни жизни Давида, и весь Иерусалим это знает! Поэтому просьба твоя к царю Соломону направлена против сына твоего Соломона. И я говорю тебе — нет!
Когда обескураженная Вирсавия ушла, Соломон позвал Ванею.
— Знаешь, о чем просила мать? — раздраженно спросил он. — Дать в жены Адонии Ависагу!
Ванея пожал плечами.
— Я бы дал ему в жены смерть! Я говорил, говорю, и буду говорить: Адонию надо уничтожить! Нельзя держать рядом с ложем скорпиона.
— Но он мой брат… и Давид завещал не трогать его.
— Ты знаешь, как я был предан царю Давиду, сколько раз подставлял грудь под копья, направленные в него. Поэтому имею право сказать то, что думаю. Так вот — Давид многое делал необдуманно, полагаясь больше на сердце свое и доблесть, чем на разум. Поэтому и наделал в жизни много ошибок. Ты же, прости меня, царь, не сможешь сравняться с ним в доблести. Но ум у тебя много выше доблести отца! Так что живи им и решай только сам!
Соломон удивленно посмотрел на Ванею.
— Да, трудно разобрать сразу, чего больше в словах твоих — искренности прямодушного воина или тонкой лести опытного царедворца…
Ванея махнул рукой.
— Понимай, как знаешь! Я так часто смотрел смерти в глаза, что не боюсь говорить правду, опасаясь наказания. Я сказал то, что думаю!
— Но Адония имеет много сторонников, да и в глазах народа он должен был наследовать трон по старшинству. Если убить его, может начаться смута, — если убить только его одного… — рассуждал Соломон. — Сколько человек в охране у Адонии? — жестко спросил он.
— Пятьдесят пеших наемников и два десятка конных.
— Пятьдесят и двадцать, — задумчиво повторил Соломон. — И у его окружения, наверное, еще столько же…
— Пусть это тебя не беспокоит, великий, — невозмутимо отреагировал Ванея. — Твои гиборим[7] справятся.
— Тогда сегодня ночью и всех разом, понял? — сжал кулаки Соломон. — Знаешь, кого с ним вместе?
— Еще как знаю! — оскалился Ванея. — Выкорчуем с корнями это гнилое дерево, великий царь!
— С корнями — это хорошо… — задумчиво произнес Соломон. — Авиафара не трогай! Он преданно служил Давиду и вместе с ним спас Ковчег Завета. Пусть идет из Иерусалима на все четыре стороны, Первосвященником ему больше не бывать! Ну, а с остальными — знаешь, как поступить… Да, и Семея гоже пока не трогай!
— Пока?
— Пусть поселится здесь, в Иерусалиме, под нашим наблюдением. Позже решим, что с ним делать…
* * *
Когда Ванея ушел, Соломона охватили сомнения. Тревога, родившаяся где-то глубоко в груди, быстро расширилась, расползлась по всему телу, отозвалась терпким холодком в онемевших ногах.
Правильно ли я делаю? Не много ли доверяю Ванее? То, что должно произойти этой ночью, повяжет меня с Ванеей навсегда, до конца жизни одного из нас, а до этого не буду ли я зависим от него… или потом Ванею — тоже? — подумал он. — Нет! — отверг мысль Соломон — Нет! Я царь, а не убийца. И смерть Адонии нужна не мне, его брату, а царю Израиля во имя мира и спокойствия в стране. И у меня хватит ума и сил удержать Ванею на том месте, куда я его определю!
Ванея был с Давидом много лет. Еще с тех пор, когда Давид, тайно помазанный на престол пророком Самуилом, прятался от царя Саула; с тех пор, когда они одержали великую победу над филистимлянами; с тех нор когда, скрываясь в горах, грабили и своих и чужих… Ванея, сын раба, погибшего на медных рудниках от непосильного труда, в очень короткий срок поднялся в армии Давида от простого десятника до начальника его личной гвардии. Безрассудный в бою и расчетливый в жизни, он сделал ставку на младшего сына Иесея еще тоща, когда судьба Давида в руках царя Саула была тоньше папируса и мягче воска. Давид был единственным шансом Ваней — шансом погибнуть вместе или вместе вознестись. Сын раба мог стать только рабом — так было в Израиле и так было везде и для всех, но только не для Ваней. Собственная жизнь для него стоила меньше, чем желание стать свободным и богатым. Ванея шел к власти не путем интриг и заговоров, он шел к власти путем жертвы собственной крови, расточительно теряя ее в набегах и битвах. И он сумел обмануть судьбу — стать не только командующим армией Израиля, но и самым доверенным царедворцем Давида и Соломона…
