Юсуф безотлучно находился при Халиле — тот объяснял, как будет устроена его новая жизнь, и расспрашивал о старой. Халил работал в лавке, жил в лавке и вроде бы ничем больше не интересовался. Все его силы были, по-видимому, посвящены лавке, он стремительно переходил от одного дела к другому, со встревоженным видом, торопливо и бодро перечисляя все мыслимые напасти, которые постигнут его хозяйство, стоит на миг передохнуть. Ты себя до рвоты доведешь, столько болтая, предупреждали покупатели. Не мечись так во все стороны, юноша, зачахнешь до времени. Но Халил усмехался в ответ и не замолкал. В его речи ощущался заметный арабский акцент, хотя суахили он владел свободно, а некоторую вольность в построении фразы ухитрялся выдать за вдохновение и своеобычность. Разволновавшись или разозлившись, он взрывался неудержимым потоком арабского, и тогда покупатели молча, снисходительно отступали. В первый раз, когда Халил проделал этот фокус на глазах у Юсуфа, мальчик рассмеялся от такого неистовства. Халил шагнул к нему и шлепнул ладонью точно по мясистой части левой щеки. Старики на террасе захохотали, отфыркиваясь, раскачиваясь и переглядываясь со знающим видом, будто давно этого ожидали. Они являлись каждый день и сидели на скамье, переговариваясь между собой, улыбаясь проделкам Халила. В отсутствие покупателей Халил полностью сосредотачивался на них, превращал их в хор, комментирующий его нелепую болтовню, вмешивался в их негромкий обмен новостями и слухами о войне со своими глубокомысленными соображениями и неотступными вопросами.
Юсуфа он неутомимо наставлял на путь истинный. День начинался с рассветом и не заканчивался вплоть до распоряжения Халила. Кошмарные сны, плач по ночам — глупость, и с этим надо немедленно покончить. Иначе решат, что его сглазили, и отправят к знахарю, тот прижжет ему спину раскаленным железом. Засыпать, привалившись к мешкам сахара в кладовке, — подлое предательство: а вдруг он обмочится и испортит сахар? Когда покупатель шутит, улыбайся, улыбайся вовсю, хоть лопни, улыбайся и не вздумай напустить на себя скучающий вид. «А что касается дяди Азиза, первым делом запомни: он тебе не дядя, — твердил Халил Юсуфу. — Вот что тебе надо понять. Слушай меня внимательно, кифа уронго. Он тебе не дядя». Так Халил называл его в ту пору: кифа уронго, бледная немочь, ходячая смерть. Они спали на земляной террасе перед магазином, днем служили продавцами. Ночью превращались в сторожей, закутывались в грубые ситцевые покрывала. Головы сближали, а тела, наоборот, отодвигали подальше, чтобы тихо беседовать, но при этом не касаться друг друга. Если Юсуф подкатывался слишком близко, Халил яростно отпихивал его. Вокруг вились комары, пронзительным писком требовали крови. Стоило покрывалу сползти, и комары сразу же слетались на грешный пир. Юсуфу грезилось, он видит, как их зазубренные сабли пилят его плоть.
Халил объяснил:
— Ты здесь, потому что твой Ба задолжал денег сеиду. Я здесь, потому что мой Ба задолжал ему — только он уже умер, помилуй Бог его душу.
— Помилуй Бог его душу, — откликнулся Юсуф.
— Наверное, твой отец не умеет вести дела…
— Умеет! — воскликнул Юсуф, он понятия не имел, как было на самом деле, но не мог допустить подобные вольности.
— Уж во всяком случае он не настолько плох, как мой марехему[11] отец, помилуй Бог его душу, — гнул свое Халил, не обращая внимания на протесты Юсуфа. — С ним никто не сравнится.
— Сколько твой отец задолжал ему? — спросил Юсуф.
— Неприлично задавать такие вопросы, — добродушно ответил Халил, а затем протянул руку и резко ударил мальчика по щеке, наказывая за глупость. — И не говори «ему», говори — «сеиду».
В подробностях Юсуф не разобрался, да и не видел ничего плохого в том, чтобы работать на дядю Азиза, пока не выплатит отцовский долг. Выплатит все — его отпустят домой. Только вот могли бы и предупредить перед отъездом. Он не запомнил, чтобы хоть словом упоминалось о долгах, и жили они вроде бы неплохо по сравнению с соседями. Он так и заявил Халилу, и тот долгое время молчал.
— Одно тебе скажу, — заговорил он наконец очень тихо. — Ты — глупый мальчик, ничего не понимаешь. Плачешь по ночам и кричишь во сне. Где были твои глаза и уши, когда они договорились продать тебя? Твой отец задолжал ему изрядно, иначе ты бы сюда не попал. Твой отец вернул бы деньги и ты остался бы дома, ел бы каждое утро малай[12] и мофу[13], да? Выполнял бы поручения своей мамы и тому подобное. Ты ему даже ни к чему тут, сеиду. Лишней работы нет…
Миг спустя он договорил так тихо, что Юсуф догадался: Халил не хотел, чтобы он услышал его слова и понял их:
— Наверное, у тебя нет сестры, а то бы он забрал ее.
Юсуф промолчал, он выдержал долгую паузу, чтобы показать: последняя реплика Халила не вызвала у него недолжного любопытства, хотя на самом деле он заинтересовался. Но мать частенько ругала его за манеру лезть не в свое дело, расспрашивать о соседях. Что-то сейчас поделывает мама, подумал он.
— Долго тебе еще работать на дядю Азиза?
— Он тебе не дядя! — резко ответил Халил, и Юсуф дернулся, опасаясь очередной пощечины. Миг — и Халил тихо рассмеялся. Вытянул руку из-под простыни и стукнул мальчика за ухом.
— Усвой это поскорее, зума![14] Тебе это пригодится. Он не любит, когда нищие мальчишки вроде тебя называют его дядя, дядя, дядя. Он хочет, чтобы ты целовал ему руку и говорил «сеид». Это слово значит «господин» — может, ты не знал? Слышишь, что говорю, кипумбу ви[15], мелкое яичко? Сеид, так ты должен его называть. Сеид!
— Да! — поспешно ответил Юсуф, ухо еще горело от последней затрещины. — Только — долго тебе еще работать на него, прежде чем ты освободишься? Как долго мне придется оставаться тут?
— Пока твой Ба не выплатит долг или не умрет, — жизнерадостно пояснил Халил. — А в чем дело? Тебе что, не нравится тут? Он хороший человек, сеид. Он тебя не бьет, ничего такого. Если проявишь уважение, он за тобой присмотрит, чтобы с тобой плохого не случилось. Всю твою жизнь обустроит. Но если будешь плакать по ночам и видеть страшные сны… Выучи-ка арабский, тогда ты больше ему угодишь.
6
Иногда по ночам им досаждали собаки, бродившие по темным улицам. Псы передвигались стаями, хищные, настороженные, прятались в сумраке, в кустах. Юсуфа будил шорох лап на дороге, потом он видел свирепые силуэты тел — собаки пробегали мимо. Однажды он пробудился от глубокого сна и увидел четырех псов — они замерли неподвижно через дорогу от него и от Халила. Юсуф сел, растревоженный. Глаза собак — вот что напугало его больше всего, вырвало из сна. Блеск их казался безжизненным в бледном свете неполной луны, он выражал лишь один вид знания. В этих глазах мальчик увидел жестокое расчетливое терпение, цель которого — разорить, уничтожить его жизнь. Когда Юсуф дернулся и резко сел, псы взвизгнули и убежали. Но они вернулись на следующую ночь, постояли молча какое-то время, затем ушли, словно подчиняясь некоему плану. Так они приходили ночь за ночью, и их настойчивость возрастала с ростом луны. Каждую ночь они придвигались ближе, окружали росчисть, выли в кустах. Разум Юсуфа полнился кошмарами, страх смешивался со стыдом: он видел, что Халил вовсе не обращает внимания на собак. Если молодой человек замечал, как они подкрадываются, то швырял в них камень, и они удирали. Похоже, по ночам они приходили именно за Юсуфом. Во сне они поднимались на задние лапы, нависали над ним, длинные пасти слюняво разверсты, безжалостный взгляд скользит по его мягкому распростертому телу.
Однажды ночью они набросились — он знал, что это случится! — разойдясь веером, так что ему приходилось все время переводить взгляд с одного на другого. Было светло как днем. Самый крупный пес подошел совсем близко, встал на росчисти перед магазином. Напряженное тело гудело затяжным низким рыком, ему откликался тихий шелест лап — остальные псы расходились дугой по двору. Юсуф слышал, как они пыхтят, видел, как рты распахиваются в беззвучном рыке. Внезапно, сразу же, его внутренности раскрылись и потекли. Он вскрикнул в изумлении и увидел, как резко рванул вожак. Крик разбудил Халила, тот сел в тревоге, увидел, что собаки подошли совсем близко. Они утробно рычали, возбуждая в себе ярость, чтобы напасть. Халил выбежал во двор, вопя, размахивая руками, он швырял в обезумевших псов камни и пригоршни грязи, все, что подворачивалось под руку. Псы развернулись и сбежали, поскуливая, щелкая друг на друга зубами, как обычно делают напуганные животные. С минуту Халил постоял во дворе, выкрикивая по-арабски проклятия вслед удирающим псам, грозя кулаком. Потом бегом вернулся, Юсуф увидел, что руки Халила дрожат. Он встал перед Юсуфом и гневно потряс кулаками. Быстро заговорил по-арабски, поясняя смысл своих слов разнообразными сердитыми жестами. Потом развернулся и обвиняюще ткнул пальцем в ту сторону, куда убежали собаки.
