- Говорит, что вызваны казаки.
- Предлагает немедленно разойтись...
- Угрожает репрессиями...
- Позвольте, какие репрессии? За что? За панихиду?
- Ужасная страна, ужасное правительство, ужасные порядки...
- Господа, Грессер вроде бы в чем-то уступил...
- Что, что? В чем уступил?
- Он, кажется, согласился...
- Да что там, в конце концов, происходит, господа? Нельзя ли пояснее?
- Наши пригрозили пожаловаться в синод...
- Ну и что?
- Связаться с европейскими газетами...
- Ну и что?
- Грессер согласился, что нельзя запрещать религиозные отправления...
- Вот видите, господа! Я всегда говорил, что на угрозу нужно отвечать угрозой!
- Что же дальше?
- Спорят, кричат...
- О чем?
- Сколько человек пропустить...
- Безобразие! Торговлю какую-то делают из панихиды, базар.
- Ура, господа, ура! Грессер согласился пропустить депутацию с венками!
- Сколько человек?
- Тридцать.
- А здесь не менее трех тысяч...
- Александр Ильич, вас приглашают в депутацию!
- Я не один, со мной сестра.
- Про сестру ничего не сказали.
- Тогда я лучше постою здесь.
- Число мест ограничено, Александр Ильич, всего тридцать кандидатур. Не обижайтесь.
- Я не обижаюсь.
Городовые отошли от ворот. Со скрипом разъехались громоздкие чугунные створки. Студенты, выбранные в депутацию, подняли венки над головами, медленно двинулись за ограду кладбища.
В толпе, оставшейся на площади, несколько голосов нестройно затянули «Вечную память». Мелодию тут же подхватили, и вот уже многие сотни молодых голосов повели холодящие душу и сердце высокие слова прощальной молитвы.
Аня и Саша стояли около самой ограды - почти на том же месте, на котором они стояли в тот день, когда хоронили Тургенева. Депутация с венками, предводительствуемая приставом, уходила между деревьями в глубину кладбища. Позади студентов, все время оглядываясь на оставшихся за оградой, словно опасаясь нападения со спины, шло несколько полицейских унтер-офицеров. Сапоги унтеров месили грязь на узкой тропинке между крестами и памятниками, скользили по могилам. Прижавшись лицом к прутьям решетки, Саша пристально смотрел вслед студенческой колонне, окруженной со всех сторон городовыми.
- Тургенев, Добролюбов, - услышала вдруг Аня тихий и горестный голос брата, - ведь это же история. А ее топчут сапогами... Неужели вся эта полицейская свора так уверена в своей силе, что не страшится оскорблять даже простейшие гражданские чувства? Неужели ничто не может поколебать наглой уверенности всех этих приставов и унтеров в своей безнаказанности?
Аня взяла Сашу под руку. Саша быстро повернулся к сестре. Лицо его было возбуждено, глаза лихорадочно блестели.
- Это же неестественно, понимаешь, неестественно, - свистящим шепотом заговорил Саша, - даже не пытаться дать отпора этому наглому насилию! Здоровая человеческая натура не может быть столь безропотно покорной. Всякая несправедливость, а тем более такая вызывающая, как сегодня, основанная лишь на превосходстве в физической силе, должна рождать у нормального человека чувство отпора, протеста, желание ответить теми же средствами!
Аня испуганно оглянулась. Вокруг были возбужденные молодые лица, никто никого не слушал, все говорили громко и одновременно. Голоса студентов, ушедших с венками за ворота и певших теперь «Вечную память» где-то в глубине кладбища, становились все глуше и глуше, все отдаленнее и отдаленнее.
- ...и по изложенным выше основаниям Особое Присутствие Правительствующего Сената определяет подсудимых
Шевырева, 23 лет,
Ульянова, 21 года,
Осипанова, 26 лет,
Андреюшкина, 21 года,
Генералова, 20 лет,
Волохова, 21 года,
Канчера, 21 года,
Горкуна, 20 лет,
Пилсудского, 20 лет,
Пашковского, 27 лет,
Лукашевича, 23 лет,
Новорусского, 26 лет,
Ананьину, 38 лет,
Шмидову, 22 лет,
и Сердюкову, 26 лет,
лишив всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение.
Сухо и кисло стало во рту. Земля пошла из-под ног. Руки сделались ватными, непослушными. Морозные иглы тронули кончики пальцев, колени...
...но ввиду обнаружения в судебном заседании особых обстоятельств, а именно:
в отношении Канчера, Горкуна и Волохова - их возраста, близкого к несовершеннолетию, их чистосердечного раскаяния и содействия следствию в самом начале дознания как в раскрытии самого преступления, так и в выявлении его участников;
в отношении Ананьиной - оказанного на нее сильного нравственного давления со стороны находившихся с нею в родственных и близких отношениях участников преступления;
в отношении Пилсудского - несовершеннолетия, собственного сознания, чистосердечного раскаяния и указания участников злоумышления;
в отношении Пашковского - отдаленного участия в преступлении;
в отношении Шмидовой - участия ее, не представлявшегося необходимым для совершения преступления;
и в отношении Сердюковой - собственного сознания, добровольного открытия таких обвиняющих ее обстоятельств, которые без ее признания не могли бы быть обнаружены, а также неопределенности полученных ею сведений о готовящемся злоумышлении;
ввиду обнаружения судом всех этих особых обстоятельств Особое Присутствие Правительствующего Сената находит возможным ходатайствовать через господина министра юстиции перед его императорским величеством о замене поименованным выше подсудимым смертной казни через повешение следующими сроками наказания:
Канчеру, Горкуну, Волохову и Ананьиной - каторжными работами на двадцать лет,
Пилсудскому - каторжными работами на пятнадцать лет,
Пангковскому - каторжными работами на десять лет,
Шмидовой - ссылкой на поселение в отдаленнейшие места Сибири,
Сердюковой - тюремным заключением на два года...
Все судебные издержки по данному делу, согласно 3 пункту 776 статьи устава уголовного судопроизводства, возложить на осужденных поровну, с круговой друг на друга ответственностью и с принятием таковых на счет казны при несостоятельности осужденных...
Представить настоящий приговор через господина министра юстиции на утверждение его императорского величества в отношении лишения осужденных
Ульянова Александра,
Горкуна Петра,
Пилсудского Бронислава,
Пашковского Тита,
Лукашевича Иосифа,
а также сына надворного советника Канчера Михаила
и кандидата духовной академии Новорусского Михаила,
первых пяти - дворянских званий, остальных - присвоенных им по их состоянию прав и преимуществ...
Приговор подписали:
Председатель суда первоприсутствующий сенатор Дейер - собственноручно.
Сенаторы:
Окулов - собственноручно,
Лего - собственноручно,
Бартенев - собственноручно,
Ягн - собственноручно.
Предводители дворянства:
тамбовский губернский Кондоиди - собственноручно,
санкт-петербургский уездный Зейфарт - собственноручно,
московский городской голова Алексеев - собственноручно,
за котельского волостного старшину Васильева (ввиду недомогания последнего) приговор подписал обер-секретарь Особого Присутствия Правительствующего Сената Ходнев.
Приговор скреплен свидетельствами
помощника обер-секретаря Шрамченко,
исполняющего обязанности прокурора при Особом Присутствии обер-прокурора Неклюдова,
товарища обер-прокурора Смирнова.
Составлен апреля 19 сего 1887 года в Санкт-Петербурге.
Депутация, возложив венки на могилу Добролюбова, вернулась на площадь перед кладбищем. Кто-то предложил в знак протеста против незаконных действий полиции и градоначальника организованно пройти по центральным улицам города. Энергия, сдержанная кладбищенскими воротами, оставалась до сих пор неизрасходованной, и поэтому предложение о демонстрации было принято с восторгом. Младшекурсники начали тут же что-то кричать, размахивать руками, бросать вверх шапки. Старшие пытались навести порядок.
- Тише, господа. Надо сделать все обдуманно. Иначе ничего не получится.
- Долой Грессера! Долой полицию!
- Господа, что за мальчишество! Может окончиться неприятностью.
- Ура Добролюбову! Ура Чернышевскому!
- Господа, господа! Будьте же благоразумны...
Начали строиться в ряды. Неожиданно оказалось очень много курсисток-бестужевок. Их «прятали» в центр каждой шеренги. Двинулись спокойно, организованно. Впереди шел университет, потом технологи, медики, лесники. Оставшиеся на площади городовые некоторое время растерянно смотрели вслед демонстрации, но, спохватившись, тоже построились и под командой пристава отправились вслед за студентами.
