Узнав о смерти Гизов, король Наваррский просто сказал: «Я всегда знал, что им не под силу справиться с задачей, которую они сами себе поставили, и я знал, что кто-то из них в этой борьбе погибнет».
Люди недальновидные уговаривали Беарнца воспользоваться ситуацией и объявить юг страны независимым княжеством, но он не поддался этому искушению. Понимая, что будущее его рода, как и будущее страны, зависит от того, сумеет ли он помириться со своим шурином, король Наваррский заверяет Генриха III в своей преданности и предлагает помощь в борьбе с мятежниками.
И король Наваррский ведет свои войска в бой; очень скоро они захватывают Ниор, Сен-Мексе, Луден, Шательро, Туар.
В начале марта Генрих, зажатый между сторонниками Лиги и протестантами, обнаруживает, что его королевство состоит из трех городов – Тура, Блуа и Божанси. Это было ничтожно мало даже по сравнению с владениями Карла VII в тот момент, когда появилась Жанна д’Арк.
Генриха III обычно упрекают в том, что после смерти Гиза он не вскочил на коня и не взял Париж силой, разбив сторонников Лиги. Но для этого была необходима хорошо обученная армия и такие солдаты, какими располагали Майен и Фарнезе, чьих воинов Филипп II был готов в любой момент бросить в атаку. Такая армия представляет сокровище сама по себе, а в королевских сундуках не было и ста экю золотом.
После отъезда Штатов 16 января д’Эпернон привел к своему господину две тысячи аркебузиров; несколько полков привели Бирон и д’Омон, но всех этих людей хватало лишь на то, чтобы обеспечить безопасность короля – они не могли отражать атак, когда протестанты угрожали им с другой стороны.
Генрих полагал, что лишенная своего вождя Лига скоро сдастся, но был вынужден признать свою ошибку. И вот он, такой богобоязненный, такой набожный – после Святого Людовика во Франции не было столь набожного короля, – видел, что против него восстает не только Церковь, но и весь католический мир, от Рима до Эскориала. Оставался лишь один выход – соглашение с протестантами. И на этот путь его толкало все ближайшее окружение.
И все же король колебался: он не мог забыть бесконечных восстаний гугенотов, их фанатизма и жестокости, их стремления к сепаратизму, алчности их вождей.
Даже Генрих Наваррский, которого он всегда защищал и которому помогал деньгами, неоднократно платил ему черной неблагодарностью; по крайней мере дважды он наносил удар в спину – в 1576 и 1580, – когда Генрих III находился в очень трудном положении. Более того, в душе Генриха все переворачивалось при мысли, что он должен будет официально признать ересь. Мог ли «старший сын» Церкви отречься от своих взглядов – человека и монарха? Убийство кардинала де Гиза, прелата наполняло его душу угрызениями совести, он дрожал при мысли, что может быть отлучен папой римским от церкви.
Со своей стороны, колебался и Генрих Наваррский: он не мог забыть об ужасах Варфоломеевской ночи, о своем страшном бегстве из Лувра, о трупах в Блуа. Помогли ему справиться с этим Дю Плесси-Морнэ и сам Шатийон, сын адмирала Колиньи. Морнэ 4 марта составляет от имени своего господина патетический манифест, клятву на верность королю. Генрих принимает посланца короля Наваррского, и переговоры длятся шесть недель.
Все было кончено, когда король, приказав молчать всем своим чувствам, кроме чувства долга, подписал договор, одним росчерком пера уничтожив братоубийственное соперничество, длившееся тридцать лет.
Сделав этот решительный жест, самый важный за весь период его правления, последний Валуа добровольно принес свою жизнь в жертву Франции.
30 апреля, когда Генрих размышлял, прогуливаясь по парку в Плесси-ле-Тур – своей новой резиденции, король Наваррский со своими людьми неожиданно появился на берегу реки, за которой стояли лагерем королевские войска. И чудо свершилось! Без предварительной договоренности, не ожидая приказов, обе армии соединились на берегу реки – и не было больше ни протестантов, ни католиков, остались лишь французы. Франция была спасена.
Это примирение могло изменить судьбу династии. В мае Лига потеряла два города, имевших большое стратегическое значение. Со всех сторон под знамена двух королей стекаются дворяне, к тому же ловкий посол Санси договорился о присылке пятнадцати тысяч швейцарцев, не затратив при этом ни гроша.
Взбешенный Майен попытался взять реванш. Узнав, что Генрих находится в Туре почти один, он спешит туда, чтобы захватить город и короля. По счастью, героическая оборона Крийона позволила протестантам справиться с мятежниками, разбить их вдребезги. И как в славные часы битв при Жарнаке и Монконтуре, исполненный признательности, Генрих в своем облачении лилового бархата, совершенно равнодушный к опасности, появляется среди солдат, подбадривая их.
С этого момента удача сопутствует ему – он одерживает победу за победой. Лига начинает распадаться. Майен пишет Филиппу II отчаянные письма, где говорит, что все рушится – партия распадается на глазах, солдаты разбегаются, от армии в восемь тысяч человек осталось только пять тысяч.
Те, кто не скомпрометировал себя слишком тяжелыми преступлениями, проявляют мудрую осторожность и, стараясь заслужить расположение короля, первыми покидают корабль Гизов. С июня путь перед двумя Генрихами был открыт – Майен вынужден укрыться в Сен-Жермен-де-Пре. И в субботу, 29 июля, Париж, последний оплот мятежников, был осажден. Король Наваррский размещает своих протестантов в Исси, а Генрих обосновывается в Сен-Клу, в роскошном загородном доме финансиста Жерома де Гонди. Долго держать осаду город не мог, и все полагали, что во вторник или в среду его величество вступит в Париж. Так, благодаря мудрости и дальновидности короля, война заканчивалась полным разгромом Лиги, поражением Испании и миром между католиками и протестантами, которым гарантировались все права.
Генрих не был жестоким человеком. Глядя на лежащий у его ног огромный город, который отплатил ему несправедливостью за любовь, король сказал: «Как жаль разрушать и терять такой прекрасный город!»
Покарав самых злостных зачинщиков, король хотел дать Франции мир, которого не знало уже целое поколение.
В городе несколько недель царила паника. И если бы не присутствие некоторых военачальников, хотя бы тучного Майена, парижане давно бы уступили и открыли городские ворота королю. Но против капитуляции были священники и мадам де Монпансье. Каждый день священники запугивали людей страшной местью короля, каждый день прихожане набивались в храмы, моля Господа совершить чудо.
В этот момент была опубликована булла папы римского, которой убийца кардинала де Гиза отлучался от церкви. Это означало направить на короля месть фанатиков.
На Генриха отлучение произвело огромное впечатление. Король Наваррский, с которым он поделился своим настроением, ответил, что теперь не остается ничего иного, как победить.
К мадам де Монпансье 30 июля явился королевский посланец и объявил, что король считает ее причиной всех бед и что «ее поджарят живьем». Не теряя присутствия духа, Монпансье возразила, «что на огне кончают те, кто предается содомскому греху, как Генрих».
В доминиканском монастыре, что на улице Сен-Жак, жил тогда двадцатидвухлетний монах, в прошлом крестьянин. Имя его было Жак Клеман, но все звали его капитан Клеман из-за его пристрастия к военному искусству. Это был жестокий, упрямый, недалекий молодой человек, полный предрассудков. Его наставники, в первую очередь приор, давно убедили юношу, что Господь уготовил ему особую долю. Ему даже внушили, что он обладал даром становиться невидимым. Жак Клеман был тайным орудием Лиги.
Когда королевская армия стала подходить к Парижу, Жака заставили предаваться медитации в комнате, роспись на стенах которой была способна довести до мистического экстаза. Находясь постоянно в одиночестве в этой комнате, юноша дошел до такого внутреннего состояния, которое было необходимо его наставникам. Возможно, ему подмешивали в пищу гашиш.
И вот однажды, когда Жак находился в этом экзальтированном состоянии, ему было видение. Он увидел прекрасную женщину, саму мадам де Монпансье. Герцогиня сказала, что Господь выделил его среди всех и призвал спасти церковь и Францию, уничтожить тирана! Пусть он не опасается за свою жизнь. В тот день, когда он отправится в путь, Лига арестует заложников, которые будут своими головами отвечать за его жизнь. К тому же, как только не станет Валуа, вся королевская армия разбежится. И после этой великолепной победы Жак Клеман будет осыпан почестями, получит кардинальскую шапку, и имя его, неразрывно связанное с этой победой, всегда будет бессмертным…
После того как мадам де Монпансье ушла, юношу начали одолевать сомнения, но 31 июля были схвачены триста человек по обвинению в умеренности и брошены в тюрьму. Клеман понял, что герцогиня сдержала свое слово. Но если она не обманула в этом, значит, она была права и во всем остальном?
