Дальше с Петром произошло то, чего с ним не бывало никогда, — он недооценил противника. И без того немногочисленная армия была ослаблена отправкой кавалерийского отряда генерала Ренна к Браилову; туркам дали спокойно переправиться через Дунай. Следствием этого стало окружение на берегу Прута русской армии во главе с самим Петром (9 июля).
У великого визиря было 200000 человек, под началом Петра — едва 40000 . Отчаянность положения усугублялась тем, что нанятые царем иностранные генералы «объявили себя в первые люди в подлунной», а когда дошло до дела, обнаружили полную бездарность. Один из них, Янус фон Эберштед, подставил под удар турок всю русскую кавалерию; другой, фон Энсберг, проделал то же с частью пехоты. Царь приказал отступить к реке и прикрыть армию обозными повозками.
Несмотря на бездарность генералов и на возникшую в русском лагере сумятицу, три атаки турок были отбиты с жестоким для них уроном. К вечеру сражение прекратилось; турки принялись за рытье окопов. Но и положение русских ухудшилось: солдаты были утомлены битвой и зноем, боеприпасы истощились, а помощи ждать было неоткуда. За ночь к туркам переметнулось много дезертиров.
Царь на военном совете объявил, что наутро поведет армию в бой, но затем отменил свое решение. С ним творилось что-то непонятное. Очевидцы пишут, что он переживал какую-то душевную муку, переходя от припадков бешенства к отчаянию и мрачному безразличию. Судороги беспрестанно искажали его лицо. Видимо, гордость победителя под Полтавой боролась в нем с необходимостью заключения позорного мира. Сам он впоследствии вспоминал, что не испытывал ничего страшнее тех тревог, которые одолели его в эту ночь: он перебирал в уме все свои начинания, все усилия, затраченные на исполнение заветной мечты о выходе к морю, и с ужасом думал, что его делу суждено погибнуть вместе с ним.
Спустя некоторое время Петр вызвал к себе вице-канцлера Шафирова, вручил ему все наличные средства и отослал его к визирю, снабдив единственной инструкцией: мир во что бы то ни стало[78].
Ловкий Шафиров внес в ход событий тот чудесный перелом, который люди обычно приписывают спасительному вмешательству небесных сил. Всю ночь он раздавал взятки турецким начальникам и уверял их, что царь утром начнет атаку и скорее уложит всю армию и погибнет сам, нежели сдастся. Турки и сами испытывали сильные сомнения в счастливом исходе дела. Янычары, потерявшие во вчерашних атаках 7000 человек, отказывались возобновить нападение и требовали от визиря скорейшего заключения мира. Кроме того, получено было известие, что в тылу у турок генерал Ренн занял Браилов.
Балтаджи Мехмет-паша не был военным человеком. Он думал, что сделает достаточно, если заключит выгодный для султана мир. Напрасно Понятовский уверял его, что через день-другой русские сами сдадутся от голода: визирь заключил с Шафировым перемирие для выработки окончательных условий мирного договора.
12 июля договор был подписан. Петр обязался передать туркам Азов, срыть Таганрог и другие новопостроенные городки на побережье Азовского моря, отказаться от вмешательства в польские дела и возобновить выплату дани крымскому хану. О Карле в договоре не было упомянуто. Понятовский добился только подтверждения царем обещания не препятствовать возвращению короля в Швецию через Польшу.
Русское войско, не знавшее, что делалось в турецком лагере, с великой радостью выступило из западни к своим границам, сохранив артиллерию, знамена и обоз. Турки даже снабдили русских припасами.
Царь, вновь обретя бодрость и уверенность, спешил возвратиться к прерванным делам, утешая в письмах своих сподвижников, что хотя мир заключен и с большой потерею, но зато война на юге кончилась, а возместить потерянное можно выгодным миром со Швецией. Однако впереди его ждала еще не одна бессонная ночь.
6
Узнав об окружении русского войска на Пруте, Карл из Бендер помчался туда во весь дух. Он без остановки проделал 120 верст верхом, думая только об одном: царь наконец-то у него в руках!
То, что он увидел, ошеломило его: русское войско удалялось от турецкого лагеря под барабанный бой и с развернутыми знаменами. Ближайший мост через Прут находился в 12 верстах, но Карл, «ничего не делавший, как другие люди», по замечанию Вольтера, переправился вплавь на коне и поскакал через покинутый русский лагерь к туркам. Остановившись у палатки Понятовского, король выслушал печальный рассказ генерала о случившемся.
С раскрасневшимся от гнева лицом Карл бросился к шатру великого визиря.
— Я имею право вести войну и заключать мир, — спокойно ответил Балтаджи на его упреки.
— Но разве не в твоей власти было все войско московитов? — горячился король.
— Наша вера предписывает нам мириться с нашим врагом, когда он молит нас о сострадании, — важно возразил визирь.
— Предписывает ли твоя вера заключать невыгодные договоры, когда ты можешь предписать какие угодно условия? — не унимался Карл. — Разве не от тебя зависело отвезти царя пленником в Стамбул?
Визирь, выведенный из терпения тем, что его отчитывает гяур, находящийся на положении полугостя, полупленника, заметил с сухой иронией:
— А кто бы управлял государством в его отсутствие? Не подобает, чтобы все короли гяуров были не у себя дома.
Карл не нашелся что ответить на такую дерзость. С негодующей усмешкой он опустился на диван рядом с визирем, не сводя с него презрительного взгляда. Внезапно сильным ударом шпоры он разорвал полу халата Балтаджи, быстро встал и уехал назад в Бендеры.
Понятовский еще задержался в шатре, пробуя уговорить визиря поспешить вслед за царем, но наступил час молитвы, и Балтаджи, не сказав ему ни слова, пошел совершать омовение.
По возвращении в Бендеры Карл нашел свой лагерь затопленным водами Днестра. Шведы просили у него разрешения перенести палатки выше к деревне Варницы, но Карл не позволил им этого.
— Я не боюсь Днестра, — отвечал он на все просьбы.
Тогда солдаты стали уходить тайком. Карл упорствовал до конца, хотя вода уже омывала ему ноги, и покинул лагерь последним. Таким образом, на нем буквально исполнилось предсказание, сделанное любимому им в детстве Гедеону де Максибрандару о том, что ему предстоит борьба с водой. Теперь предстояло исполниться и второму предсказанию, сделанному отважному рыцарю, — о борьбе с огнем.
Ну, кто еще? Любой приму я вызов!
Во мне отвага тысячи бойцов.
Таких, как ты, сражу хоть двадцать тысяч.
Шекспир[80].
1
После наводнения Карл перенес лагерь в Варницы, где построил три каменных дома: для себя и своей свиты, для канцелярии и для Гротгузена, у которого часто обедал. Свой дом король против обыкновения великолепно меблировал, чтобы внушить туркам большее уважение. Солдаты разместились в деревянных бараках.
Строительством каменных домов Карл хотел показать великому визирю, что собирается оставаться в Бендерах, пока не будут удовлетворены все его требования. Балтаджи, не забывший разорванного халата, решил поскорее выпроводить наглого гяура вон. Для этого он лично снесся с австрийским правительством, прося для Карла свободного проезда в Померанию. Вена ответила согласием, и визирь послал в шведский лагерь трех пашей, которые должны были убедить Карла в необходимости покинуть Турцию.
Король, догадываясь о смысле их поручения, в начале аудиенции заявил им, что, если они предложат ему что-либо, позорящее его честь, он их повесит. Салоникский паша, который должен был держать речь, смягчил слова визиря самыми почтительными выражениями. Когда он закончил, Карл вышел вон, не дав никакого ответа; позже туркам от имени короля передали, что он требует наказания великого визиря и 100-тысячного конвоя для проезда через Польшу.
Балтаджи понял, что нажил себе смертельного врага. Он приказал расставить караулы по всем дорогам от Бендер до Стамбула, чтобы перехватывать письма Карла. А чтобы сделать короля сговорчивее, визирь уменьшил шведам таим, то есть провизию, которую выдавали иностранным гостям и дипломатам.
Королевский дворецкий пришел к Карлу жаловаться на скудость припасов. Узнав о распоряжении визиря, король сказал:
— До сих пор вы давали есть два раза в день; с завтрашнего дня я приказываю вам давать еду четыре раза.
Бедный дворецкий не знал, что делать. Пришлось под большие проценты занимать у ростовщиков и пойти с протянутой рукой к иностранным послам. В Стамбул был послан шведский офицер, чтобы обратиться за помощью к европейским купцам. Ему удалось миновать караулы, но купцы отнеслись к его просьбе холодно; только англичанин Кук одолжил 40000 экю.
Тем временем интриги в султанском дворце не утихали. Понятовский еще из турецкого лагеря на Пруте написал султану письмо, где обвинил визиря в трусости и измене. Один старый янычар, возмущенный уступчивостью Балтаджи по отношению к русским и, главное, подкупленный Понятовским, взялся вручить письмо лично султану.
