Мне показалось, что Альберт сожалел, когда пришло время возвращаться на юг. Он стоял на палубе, наблюдая, как исчезал вдали шотландский берег.
— Прелестная страна, мы должны побывать здесь еще, — сказал он. И я согласилась с живейшим удовольствием.
Мне было очень грустно, когда Лецен пришло время уезжать. Альберт наблюдал за мной с тревогой. Я уверена, что до самой последней минуты он боялся, что я найду какой-нибудь предлог оставить ее. У меня было такое искушение. Двадцать лет преданности не так легко сбросить со счетов; но в глубине души я сознавала, что это был выбор между Лецен и Альбертом — и я выбрала Альберта.
Более того, с тех пор, как было решено, что Лецен уедет, Альберт и я стали счастливее. У нас почти не было никаких разногласий. Мы очень сблизились. Наш отдых в Шотландии был изумителен.
Моя жизнь была связана с жизнью Альберта. Лецен знала это, поэтому она и уезжала. Но печаль тучей нависла над дворцом.
Наш последний день вместе! Мы обе это сознавали. Малейший пустяк вызывал у меня слезы. Сама Лецен была просто замечательна. Она понимала, что мне было лучше с Альбертом. Как немка, она понимала его. Я думаю, она бы восхищалась им, если бы не ревновала его ко мне. Она меня действительно любила… как и лорд Мельбурн. А любовь самоотверженна. Я это поняла. Когда я прощалась с ней, она сказала:
— Это в последний раз. Я не увижу вас утром, перед отъездом. Расставания всегда так печальны. Не нужно их продлять. Берегите себя, моя любимая девочка. Вы будете мне писать, а я вам. Я буду следить за вашей жизнью. Я знаю, вы будете счастливы, потому что вы сумеете сделать всех вокруг вас счастливыми. Вы — моя милая девочка, и я горжусь вами. Она обняла меня последний раз, я ушла к себе в спальню и заплакала. Утром она уехала.
Альберт был, несомненно, доволен; но он понимал мое состояние и сочувствовал мне. А вскоре я и совсем перестала грустить о прошлом, потому что обнаружила, что опять беременна.
В апреле следующего года у меня родилась дочь. Беременность и роды прошли на этот раз легче, наверное, потому, что к этому привыкаешь, подумалось мне. Хорошо, если бы так, потому что я, очевидно, была плодовита. За три года я произвела на свет троих детей.
Девочку назвали Алиса Мод, но, поскольку она родилась в день рождения герцогини Глостерской, ей дали еще и имя Мэри в честь герцогини.
После отъезда Лецен жизнь наладилась. Альберт досконально изучил домашний распорядок и достиг удивительной экономии. Многим из прислуги это не нравилось, поскольку при Лецен им жилось привольнее. Я знала, что в своем кругу они выражали недовольство. Бедный Альберт, он не пользовался у них популярностью, но неблагодарность часто бывает наградой добродетели.
На крестины Алисы нам пришлось пригласить дядю Эрнста, хотя я сделала это с большой неохотой. Он все еще оставался пугалом моих детских лет, и мне всегда было не по себе, когда он бывал в Англии. Он находился в состоянии постоянного недовольства, потому что он не унаследовал английскую корону. Но ведь я же не завидовала тому, что он стал королем Ганновера. Почему он не мог удовольствоваться одним королевством? Теперь между нами был конфликт из-за того, что он требовал драгоценности принцессы Шарлотты. Я надевала их иногда, потому что у меня было очень мало своих — меньше, чем нужно для королевы. К тому же я не видела причины отдавать их ему, и я отказалась. Но я думала, что он смягчится немного, если пригласить его в крестные.
В их числе должны были быть и моя милая сестра Феодора, и брат Альберта Эрнст, и тетя София.
Наконец я увидела свою любимую сестру: Феодора и я заключили друг друга в объятия; мы целовались, вглядываясь в лица друг друга. Потом я проводила ее в отведенную ей комнату, где, сидя на кровати, мы говорили и говорили без конца.
— Моя маленькая сестричка… мать троих детей! — воскликнула она. — Я не могу этому поверить. Я никогда не забуду тебя с твоими куклами. Живые куклы немножко от них отличаются, правда?
Как легко было говорить с милой Феодорой. Я могла поделиться с ней своим горем из-за Лецен. Она выслушала меня и все поняла.
— Я хорошо знаю Лецен, — сказала она. — Замечательная женщина, но с собственническими инстинктами. И естественно, что они с Альбертом невзлюбили друг друга. Тебе жить с Альбертом, милая сестрица… с ним и твоими детьми. Твоя семья имеет первостепенное значение. Она влюбилась в новорожденную, пухленькую и очень спокойную.
— Прекрасный ребенок, — сказала я. — Спокойнее, чем старшие. Я надеюсь, она станет утешением для меня.
— Викки очень умна.
— Да. Альберт очень ею доволен. Хотела бы я, чтобы Берти был другим. Только боюсь, что он вырастет ленивцем. Он только бормочет что-то про себя, кричит и бегает повсюду. Феодора засмеялась.
— Берти восхитителен, он просто еще очень мал. Хорошо иметь таких.
— Ты говоришь, как умудренная опытом мамаша.
Я смотрела на нее с любовью. В ней не осталось и следа былого изящества, она стала довольно полной, но Феодора всегда останется красивой из-за прелестного выражения лица, как бы светившегося изнутри природной добротой.
Она представляла собой разительный контраст с дядей Эрнстом, излучавшим недоброжелательство. Он прибыл поздно, когда церемония крестин была уже закончена. Я подумала, что он сделал это намеренно. Он выглядел еще более зловещим, хотя физически и менее способным осуществить какие-нибудь злобные замыслы. Он сгорбился, облысел и, очевидно, терял слух. Алиса вела себя превосходно во время церемонии, и все признали ее чудесным ребенком.
Я пережила несколько тревожных минут в детской, когда дядя Эрнст пожелал видеть детей. Очень странная просьба, если принять во внимание, что он никогда детьми не интересовался. Викки подбежала к нему со своей обычной непосредственностью.
— Где твой глаз? — спросила она.
— Потерян в сражении, — кратко ответил дядя Эрнст.
— Кто-то его забрал?
— Да.
— Зачем?
Альберт предостерегающе положил руку на плечо Викки. Я заметила его улыбку; что бы Викки ни делала, он все находил разумным и забавным. Ганноверский король отвернулся.
— А где мальчик? — спросил он.
Берти выступил вперед. Он ничего не сказал, и я увидела, как Альберт нахмурился. Берти был для него разочарованием, в особенности по сравнению с Викки. Я всегда напоминала Альберту, что Берти на год младше. Я испытала чувство страха, мгновенно охватившее меня, когда дядя Эрнст взял Берти на руки и уставился на него одним глазом. Он, вероятно, думал в это время, что этот мальчик — будущий король Англии, чего дядя Эрнст жаждал всю свою жизнь.
Я взглянула на Альберта и поняла, что он думал о том же. Я почувствовала, что все мы в детской чего-то ожидали. Это был очень тревожный момент.
Берти, однако, оставался невозмутим. Он смотрел, как зачарованный, на пустую глазницу короля.
— По виду здоровый малыш, — сказал дядя.
— Да, — отвечала я. — Он в отца.
— Непохоже, — сказал дядя Эрнст, — скорее в нашу породу. Викки смотрела на него нетерпеливо, потому что Берти привлекал к себе больше внимания, чем она, что было для нее непривычно.
— Я не просто Викки, — сказала она. — Я — принцесса-цесаревна. Но дядя Эрнст продолжал смотреть на Берти и не скоро спустил его с рук. Оставшись одни, мы говорили об этом с Альбертом.
— Он напугал меня, — сказал Альберт, — когда он взял Берти на руки и стал рассматривать. Он совершенно проигнорировал Викки и не обратил никакого внимания на новорожденную, хотя и выражал желание увидеть детей.
Альберт думал, что единственной причиной, почему Берти заинтересовал его больше, чем Викки, было то, что мальчик был наследником престола.
Несколько дней, проведенных с Феодорой, пролетели быстро, и она собралась уезжать. Прощание с Феодорой было печальным, но она не могла задержаться дольше.
— Мы должны вновь увидеться, — сказала я.
— Почему бы вам не приехать к нам? Я бы с таким удовольствием показала тебе моих детей.
— Может быть, — ответила я. — Недавно мы были в Шотландии… Альберт и я, без детей. Это был один из самых счастливых периодов в моей жизни.
— Тогда будем надеяться, — сказала Феодора.
В народе помнили о репутации дяди Эрнста и распространяемые им обо мне слухи, когда я была еще ребенком. Вскоре мы получили несколько писем, извещавших о заговорах с целью похищения детей. Сэр Роберт Пиль воспринял эти письма серьезно, хотя, по всей видимости, они были написаны безумными людьми. Мы получили даже письма, авторы которых дошли до того, что заявляли о своем намерении похитить детей. И все это из-за визита дяди Эрнста. Я раскаивалась, что пригласила его на крестины.
Все мы были встревожены. Альберт каждую ночь обходил детские сам, так как он никому не доверял.
