из «Эллера», он сказал:
— Хотел бы я послушать, что будут докладывать завтра Гамильтону и президенту о сегодняшнем вечере. — Монро говорил почти весело.
— А я хотел бы посмотреть, как Джефферсон будет представлять Женэ Его сиятельству.
Мы находились как раз против Рикетс-сэркус, когда полдюжины свирепых французских матросов налетели на нас с ножами из темной аллеи.
— Вы англичане! — крикнул один. Другой приставил мне нож к горлу. — Мы убиваем всех англичан!
— Вы убиваете американского сенатора, — сказал я по-французски, — и вас повесят.
— Ты говоришь по-французски как англичанин!
Один матрос полез ко мне в кармашек для часов.
К счастью, тут к нам подошла большая группа гостей из «Эллера», и матросы разбежались.
Мы с Монро разозлились и перепугались. Я хотел арестовать негодяев. Мы были почти уверены, что они с «Embuscade», который пришвартовался у причала на Маркет-стрит.
— Не надо. — Монро был осторожней меня. — Лучше не поднимать шума. Зачем играть на руку Гамильтону?
И мы не стали поднимать шум.
В то лето в Филадельфии царил настоящий террор, и дело Французской революции сильно от этого пострадало. В безбожном союзе с беженцами из Санто-Доминго (которых изгнали их рабы-негры) французская матросня грабила филадельфийцев во имя свободы. Был момент, когда казалось, что бандиты в союзе с недовольными свергнут правительство и отрубят голову Вашингтону. И хотя опасность была не так велика, как изображали Гамильтон и Адамс, Женэ удалось настолько подорвать популярность президента среди низших сословий, что Его сиятельство часто — неслыханное lèse-majesté [68] — освистывали в театре и на улицах. При всем своем глубоком, чуть ли не молитвенном благоговении пред собственной особой Вашингтон сумел сдержаться и предоставил петушку самому себя погубить.
Я встретился с мистером Дэвисом совершенно случайно в вестибюле гостиницы «Сити», где я ждал — как выяснилось, понапрасну — задолжавшего клиента фирмы. С деньгами теперь туго. Я уже два месяца не получаю жалованья. Потому-то я весь месяц и не появлялся у мадам Таунсенд.
Мистер Дэвис пригласил меня в бар, и бармен через свое оконце подал нам некое зелье из рома. В послеобеденные часы бар гостиницы «Сити» похож на клуб и у постоянных посетителей свои столики. Должен сказать, мне нравится эта прокуренная комната, где витает дух богатства и тайны, где преуспевающие дельцы чуть не шепотом говорят о деньгах и приглушенный гул голосов то и дело прерывается стуком ломика, которым бармен крошит лед.
Мистер Дэвис знал половину присутствующих, и его тепло приветствовали. Другая половина, надо полагать, тоже его знает, но не подает виду. Политические раздоры особенно обострились после апрельских волнений.
— Мы победим, Чарли. Тут нет сомнения.
Мистер Дэвис посмотрел на меня сквозь очки, которые увеличивают его большие честные глаза. Правда, через увеличительное стекло все глаза кажутся честными. Я Мэтту Дэвису не верю ни на йоту.
— Вы ведь внесете свой вклад, не правда ли?
Я заинтересовался и, как всегда, не смог этого скрыть. Из меня не получился бы заговорщик; начинаю думать, что и юрист из меня плохой.
— Мы ждем вашей книжицы, — подмигнул мне мистер Дэвис.
Я не успел спросить его, что, собственно, он имеет в виду и знает ли он о моей договоренности с Леггетом, — он переменил тему. Он стал расхваливать Генри Клея, которого якобы хорошо знал и считал верным последователем Джефферсона. Я перебил его:
— Когда начались разногласия между Джефферсоном и полковником Бэрром?
— Во время выборов тысяча семьсот девяносто второго года. — Тут-то я сообразил, что в повествовании полковника Бэрра — вроде бы подробном — деликатно опущены события тысяча семьсот девяносто второго года, когда Джорджа Вашингтона и Джорджа Адамса переизбрали на новый срок президентом и вице-президентом, а Джон Джей проиграл губернаторство Нью-Йорка Джорджу Клинтону. — Весь штат, вся страна в те дни благодаря Гамильтону были одержимы идеей Банка. Но ко времени выборов началась депрессия. Друг Гамильтона Дуэр обанкротился и попал в тюрьму. Федералисты пришли в отчаяние. Многие хотели, чтобы Бэрр стал их кандидатом. Гамильтон это пресек. Он убедил Джона Джея, верховного судью, участвовать в предвыборной кампании. Тот принял предложение и чуть не победил.
— С помощью Таммани-холла?
— Мы не могли ничем помочь. Мы оставались тайным обществом. Не упомню и двадцати смельчаков в тогдашних избирательных комитетах, да и те поровну разделились между Клинтоном и Джеем.
В бар вошел Нелсон Чейз. Увидел меня. Остановился. Потом подошел к нашему столику.
— У меня есть поручение к полковнику Бэрру. Где мне его найти?
Я вовсе не собирался говорить ему, что в настоящий момент полковник в Бауэри с Аароном Колумбом Бэрром.
— В Джерси-Сити, — сказал я.
Нелсон Чейз поблагодарил меня и ушел. Мистер Дэвис кивнул, мое вранье пришлось ему по душе. Он продолжал:
— Надо отдать должное Бэрру — через год после его избрания в сенат многие республиканцы уже смотрели на него как на будущего президента. Джефферсон сочинил план, как подорвать авторитет Адамса на посту вице-президента. Пусть единогласно переизбирают Вашингтона, но необходимо провалить или по крайней мере обкорнать Адамса. К удивлению Джефферсона, большинство проголосовало за полковника Бэрра, а вовсе не за него, Джефферсона. В конце концов состоялось совещание, на котором республиканское руководство, направляемое Джефферсоном, убедило Бэрра отдать свои голоса губернатору Клинтону при условии, что в тысяча семьсот девяносто шестом году Бэрр будет нашим кандидатом в вице-президенты.
— Когда Таммани-холл занялся политикой?
— Во время Французской революции. Ох, и кровожадными же якобинцами были мы в те времена! Гражданин Женэ стал нашим богом. Между прочим, прошлой весной в этом баре я его видел — располнел, состарился, разбогател! Из-за него-то храбрецы, которые не любили Французскую революцию, начали от нас отходить. К выборам тысяча восьмисотого года осталось всего-навсего около ста пятидесяти храбрецов, и те хотели, чтобы Джефферсон был президентом, а вице-президентом — Клинтон.
— А не полковник Бэрр?
— А не полковник Бэрр.
— Почему же все считают, что полковник создал Таммани?
— Потому что Таммани считают злом и Бэрра считают злом. Все зло едино. Вы же знаете людей.
Я не знаю людей; но начинаю узнавать.
Воспоминания Аарона Бэрра — VI
Джон Адамс сошел в могилу в полной уверенности, что летом 1793 года правительству не миновать гильотины. В самом деле, на торжествах 4 июля в Филадельфии прославляли гражданина Женэ и права человека вообще, и федералисты повсюду отступили на задний план.
В начале сентября 1793 года Джефферсон прислал мне в Ричмонд-хилл записку, в которой просил меня приехать в столицу, повидаться с ним. Я согласился, несмотря на эпидемию желтой лихорадки
