- Ты! Оставь её!
- Какое дело тюркам кочевым до наших девушек? - Парень оскалился на Османа.
Осман пропустил мимо ушей обидные слова. Только сказал:
- Оставь её! Или не видишь? Она с тобой не хочет говорить!
Парень отошёл, но всё ещё хорохорился и потому огрызнулся:
- Тебе что за дело до неё и до меня?
Когда он объединил её и себя в одной фразе, Осман разъярился, сам того не желая!
- Нет мне дела ни до кого! Я только спрошу её сам... - Повернулся к молчаливой Мальхун, не глядя на её лицо... - Скажи, девушка, не досаждает ли тебе этот человек, ты по своей доброй воле говоришь с ним?..
Казалось, вечность миновала, а не всего лишь несколько мгновений.
- Нет, Осман, сын Эртугрула, я не хочу говорить с ним, - отвечала спокойно Мальхун.
- Уходи! Оставь её! - Осман по-прежнему не глядел на Мальхун, обращался лишь к этому досаднику...
- Не для тебя ли я должен оставить её? - спросил тот глумливо.
Осман кинулся на него с быстротою барса, схватил поперёк тулова, вскинул мгновенно кверху, поднял над головой своей, и бросил на землю... Упавший лежал бездвижно, крови на нём не было.
Мальхун не произносила ни слова; стояла, опустив глаза.
- Ты можешь свободно идти, куда шла, - сказал Осман. - А об этом своём односельчанине не тревожься. Я его до смерти не убил.
- Я иду домой, - тихо, но без смущения отвечала девушка. - А за него я не тревожусь; я знаю, ты не убийца и никого не станешь ты убивать в Итбурну. А замуж за него я не пойду.
- Мальхун! Позволишь ли мне идти рядом с тобой до твоего дома?
- Иди, — отвечала она коротко. И не посмотрела на Османа...
Лежащий на земле застонал и попытался приподняться на локтях. Ни Осман, ни Мальхун даже не взглянули на него!.. Осман пошёл рядом с нею, ведя своего коня в поводу...
Он был счастлив рядом с ней! Но ему страшно было помыслить, что она не разделяет его счастья...
- Ты для меня пела песню? - решился спросить он.
- Песня есть песня! Не я сложила эту песню. А пела и вправду, потому что подумала о тебе. Но я в обиду себя не дам! И приняла я твою защиту не для того, чтобы поддаться тебе!
- Ты смелая! Как моя мать...
Они шли в молчании...
- Вот мой дом, - сказала она.
Приостановились у ворот её дома.
- Спасибо тебе за то, что защитил меня, - сказала она. - А сватовства его я не боюсь. Отец не отдаст меня.
- А если бы я прислал сватов? - Голос его дрогнул.
- Нет, - быстро отвечала она. - Не надо!
- Отчего не надо? - спрашивал он в нетерпении. - Боишься? Не бойся меня!..
- Я не боюсь никого.
- Нет, я вижу, боишься...
- Не тебя...
- Скажи мне, кто преследует тебя, кто тебе досаждает? Жизни ему не будет на земле!
- Нет, нет, нет...
- Я приеду снова, сюда приеду, скоро приеду!
- Я знаю, ты ездишь в Итбурну беседовать с нашим шейхом...
- Я приеду, чтобы тебя увидеть! Через одну седмицу приеду, не могу раньше! Я ведь вождь в становище, скоро на перекочёвку пойдём... Нет, я раньше приеду!.. - Он говорил, почти уже не сознавая, какие слова он произносит... - Я скоро приеду. Мне знать надо, что ты здесь будешь!..
- Урала! - Путь добрый! - Быстро проговорила девушка, схватилась за кольцо. Створка ворот подалась, Мальхун быстро вошла. Яркое платье мелькнуло клоком едва ли не кровавым в свете зари вечерней...
* * *
Осман вернулся в Итбурну через пять дней. Хотел тотчас кинуться в дом Мальхун, самому, без сватов, открыться её отцу... Но сумел сдержать себя, пошёл к мечети. Время послеполуденной молитвы миновало. В мечети Осман увидел только одного старика, читавшего Коран, раскинутый на широкой тёмной деревянной подставке. Осман не решался окликнуть его. Но старик сам обернулся на шаги. Он узнал Османа:
- О-о! Мерхаба, сын Эртугрула...
- Мерхаба! - Осман склонил голову.
- Ты не вовремя приехал. В селении пусто, все в поле. А шейх наш уехал.
- А когда вернётся, не знаешь ли ты, отец?
- Вчера уехал. Должно быть, вернётся сегодня, а то завтра...
- Спасибо, отец!..
Осман вышел из мечети, сел на коня и поехал к дому Мальхун. Всё складывалось к его выгоде. Но дома ли она? Быть может, и она ушла в поле? Но он всё же решил, что едва ли такое возможно. Ведь в тот вечер, когда он в первый раз увидел её, на ней была хорошая одежда, украшения хорошие, дорогие... Нет, семья её едва ли бедна! Едва ли ей приходится портить свою красоту полевой работой!..
Осман подумал, что ведь это хорошо, то, что старик в мечети ничего не сказал о том парне, которого Осман бросил оземь. Стало быть, тот жив и цел... «И должно быть, и он никому не сказал обо мне, а что-нибудь выдумал, чтобы объяснить свои ушибы! И то! Кому охота признаваться, что его схватили, как дитятю на руки, и бросили оземь, как дохлую овцу!..»
Осман подошёл к дому Мальхун. Подальше, на лужайку, которую прежде не заметил, увидел теперь коновязь и привязал коня...
Ворота манили большим железным гладким кольцом. Оно поблескивало тускловатыми бликами... Можно было схватиться рукой, пальцами крепкими, и застучать... Но Осман смотрел на кольцо и не поднимал руку... Затем вдруг заложил руки за спину, сцепив пальцы, и стараясь ступать очень тихо, обошёл кругом дома... Из-за стены кирпичной доносились голоса. Внезапно Осман пригнулся резко И хищно, и без разбега вскочил на стену... схватился обеими руками... На одно мгновение задержался... И легко перескочил на крышу плоскую... Вдруг испугался, что его могут увидеть снизу, и быстро и легко растянулся ничком, подняв голову и подперев щёки ладонями...
Теперь внизу, перед его глазами, так хорошо, что он мог видеть всё очень ясно, хотя и издали, с высоты, раскинулся внутренний двор. Осман и слышал ясно все звуки, доносившиеся к нему...
Там, внизу, во дворе, окружённом стенами, уже расцвели пышные красные цветы. Стебли были тёмные, с тёмными зелёными листьями, Осман мог разглядеть колючки - шипы на тонких ветках. Сладкий дух цветочный летел прерывистыми волнами вверх, к нему... Осман всё вспомнил: детство, маленькая жёсткая рука матери, кисловатый запах колечка металлического и прижатый к его носу этот сладкий аромат... Гюль! - Роза!.. Дыхание жизни!..
Внизу, во дворе, журчит вода, чистая, блескучая. Спадает струями в корыто каменное, струясь из маленького, обделанного железом отверстия круглого в прямоугольной каменной плите. Такого Осман прежде не видал. Видал только каменные корыта, из которых поили овец. Но те корыта были куда меньше этого...
На мягкой широкой ямболии сидели девушки. Они были как цветы. И было удивительно и прелестно видеть их рядом с розами расцветшими! Они шили в пяльцах - гергефах; Осман прежде и такого не видал, в его становище не было гергефов у женщин и девиц. Широкий сахан поставлен был, до краёв полный сушёными сливами - джанками. Девушки протягивали тонкие руки, пёстрые и яркие рукава откидывались, тонкие пальчики брали по одной ягодке... Осман тотчас углядел Мальхун. Она для него была красивей всех. Да она и вправду хороша была...
Девушки переговаривались громко, звонко, певуче. Осман тщетно вслушивался, но, к своему изумлению, долго не мог понять, о чём же говорят девушки, на каком наречии... Но вдруг понял и едва не расхохотался, потому что они, конечно же, говорили по-тюркски, но после каждого слога в каждом слове прибавляли звук «з»... «Ай да девчонки! Придумали какую тайность[238]!..»
Девушки сидели, разувшись, поджав под себя босые ноги. Осман видел ясно их маленькие красивые туфли, оставленные подле ямболии...
- Тебе отец новые чехли - туфельки привёз! - сказала одна из девушек, обращаясь к Мальхун и указывая рукой на остроносые туфельки из кожи сафьяновой, украшенные серебряными звёздочками.
- Да, из Коньи привёз, - отвечала ровным голосом Мальхун.
- А я-то думала, - из Эски Шехира! - Товарка глянула на Мальхун лукаво.
Но другая девушка дёрнула первую за рукав, будто хотела остеречь.
- Из Коньи, - повторила Мальхун, не сводя внимательных глаз с шитья на гергефе.
- Мне тоже брат купит новые туфельки! - вступила в разговор третья девушка, совсем ещё юная, почти подросток.
Совсем маленькая девочка вдруг выбежала из дома, подбежала к большим девушкам и схватила маленькой ручкой из сахана несколько слив.
- Рабия! Рабия! - укоряюще воскликнула девушка-подросток.
- Оставь её, - попросила Мальхун. - Пусть дитя играет и резвится. У вас в доме всё устроено слишком уж сурово!..
Приглядываясь, Осман узнал маленькую девочку. Это была дочь шейха. «А та, что постарше, та, должно быть, её старшая сестра...»
- Я не жалуюсь, - сказала девушка-подросток, сестра маленькой Рабии. - Отец хочет всем нам добра...
