- Я не жалуюсь, - сказала девушка-подросток, сестра маленькой Рабии. - Отец хочет всем нам добра...
Рабия, приподняв платьице, полезла в каменное корыто, и принялась весело топать босыми ножками по воде плескучей и подставлять розовые ладошки под струи, сверкавшие на солнце...
- Рабия! Рабия! - встревожилась старшая сестра. И даже привстала. — Что ты делаешь?! А если бы нас видели?!..
Мальхун отложила гергеф, потянулась к подруге и ласково погладила по плечу:
- Кому нас увидеть здесь? Успокойся. Дай ей порезвиться. Ведь как только она подрастёт, твой отец прикажет ей закрывать лицо покрывалом!..
Маленькая девочка меж тем вылезла из каменного корыта и убежала подальше, под деревья зелёные...
- Не говори плохо о моём отце! - сказала её старшая сестра, отводя руку Мальхун.
- Как я могу сказать плохое о нашем шейхе! - отвечала Мальхун мягко.
Девушки снова принялись за работу.
Должно быть, Мальхун захотела, чтобы её товарки не думали о её недавних словах; быть может, она пожалела об этих своих словах о шейхе Эдебали. Быть может, она сказала эти слова, не задумавшись... А когда она сказала, что здесь никто не может увидеть девушек, Осман опустил быстро лицо в ладони и сильно прижался к плоской кровле, будто девушки могли сами увидеть, разглядеть его! Он снова поднял голову и подперев ладонями щёки, глядел вниз... Осман думал о Мальхун, думал о том, что она не должна бояться, она никого не должна бояться! Есть у неё защитник!..
Мальхун запела:
Подле моего дома не ходи,
Не смотри на мою подругу.
Зачем не позволяют расцвести двум сердцам?
Зачем разлучают тебя со мной?
Она пела одна, не оставляя своего шитья. Остальные девушки слушали пение, также работая проворными пальцами...
Не нужно мне богатство земное, -
пела Мальхун.
Вот увижу, продаётся Коран,
Куплю моему милому,
Пусть читает святую книгу!
Пойду я по улице.
Покажу свой наряд.
Увижу моего милого.
Отдам ему душу мою.
Увижу его на крыше дома,
Подам ему знак рукой.
Принесу я в жертву за любимого
Душу мою и сердце моё...[239]
«Неужели она заметила меня? Но она глаз не поднимает! Нет, это всего лишь песня...»
А голос певческий девичий продолжал разливаться, переливаться:
Милый мой, мы с тобой красивы,
Уже видались мы с тобой в большом городе, в Конье.
Ой, боюсь, умрёт один из нас, а другой в живых останется!
Ой, сердце моё! Мой всадник - герой!
Берет своё копьё, идёт в края далёкие.
Мой всадник прекрасен в дни битвы и тревоги.
Ой, сердце моё! Гусь, журавль и утка летят!
А ты сказал мне: «Ты иди, а я приду!»
Прилетел журавль, сидит на лугу.
А ты ранил меня в самое сердце!
Ой, сердце моё! Мой всадник - неистовый всадник!
С судьбою в спор он вступил.
Стремя у него - бронзовое, копьё - золотое!
С судьбою в спор он вступил!..[240]
Затем девушки, должно быть, устали работать. Поднялись на ноги и ходили между деревьями, раскидывая руки, приподнимая на воздух маленькие розовые босые ноги... Потом они обулись, и маленькие их стопы спрятались в туфельках... Потом одна из девушек захотела плясать и все присоединились к ней... Пошли вереницей, полетели на воздух розовые и белые платочки, расшитые цветочными узорами... Девушки то брались за руки, то разнимали пальцы, кружились - каждая порознь... При этой пляске они пели громко:
На башне дворца я увидела милого,
На башне дворца я увидела милого.
Звёзды по небу рассыпались.
На башне дворца я увидела милого!
На башне разноцветной я увидела милого.
На башне разноцветной я увидела милого.
Звёзды по небу рассыпались.
Пляшите и пойте, веселите меня!..[241]
Наконец девушки утомились плясать, побежали назад к ямболии, упали, хохоча, на мягкое... Но тут раздался громкий стук...
- В ворота стучатся, - сказала Мальхун. И видно было, что она тревожится.
- Это, должно быть, моя мать, - сказала старшая сестрёнка маленькой Рабии.
Девушка-подросток встала и пошла в дом вместе с Мальхун, чтобы выйти к воротам.
Скоро они вернулись вместе с женщиной, укутанной с ног до головы в покрывало тёмное. Мальхун была почтительна с этой женщиной, женой шейха. Мальхун предлагала ей присесть на ямболию и угоститься сливами. Но та отказалась тихим, но твёрдым голосом и торопила своих дочерей. После того, как они ушли втроём, ещё две девушки собрались уходить. Поднялись и все остальные.
Мальхун пошла проводить подруг. Осман увидел с кровли дома, как девушки подошли к лужайке с коновязью.
- Смотри, Мальхун! Хороший конь! Чей бы это?
Мальхун отвечала, что не знает, чей это конь. Видно было, что она смущена... «Она узнала моего коня!» - подумал Осман. А Мальхун, должно быть, гадала, узнали ли её товарки Османова коня. Могло так статься, что и узнали.
- Забери этого хорошего коня! - сказала одна из девушек.
- Я не знаю, чей он, - Мальхун ещё более смутилась.
- В Итбурну так не убирают коней, - сказала вторая девушка.
- Я ничего не знаю, - быстро отвечала смущённая Мальхун.
Товарки её ушли. Осман увидел радостно с кровли, как Мальхун ласкает морду его коня, гладит нежными руками. Осман легко прыгнул с кровли на стену, соскочил на ворота, и вот уже подбегал по улице к лужайке с коновязью. Мальхун увидела его и отпрянула от его коня...
— Здесь я! - сказал Осман. — Ты меня будто маковым соком - афионом - напоила. Только о тебе мои мысли. Ты будто куропатка нежная, но от меня, от сокола своего, тебе не уйти!
Мальхун отошла ещё подальше, посмотрела на Османа, голову наклонила и проговорила нараспев:
- Я - пичужка малая, как бы ты, сокол не растерзал меня своим клювом!
— Быть бы мне соловьём, быть бы мне кобчиком! — воскликнул Осман. - Сватов я пошлю!
Лицо девушки внезапно омрачилось:
- Нет, нет!.. Оставь меня... - И с этими словами Мальхун побежала, не оглядываясь, к воротам своего дома.
Осман легко мог бы догнать её, но не хотел никакого насилия в любви...
Он ехал медленно, выехав из Итбурну...
«Отчего же она не хочет, чтобы я посылал сватов? Как она припадала щекою нежной к морде моего коня! Отчего же она не хочет, чтобы я посылал сватов?..»
Подъезжая к становищу, Осман встретил девушек, они мчались на конях, сидя верхом по-мужски, с колчанами за плечами, с луками в руках. У иных сидели на больших рукавицах ястребы-перепелятники... Девушки радостно приветствовали Османа, он отвечал им приветливо... Они помчались далее, и он ещё слышал их голоса...
«Чем плохи наши девушки? И они ведь в юртах выросли, как я! Зачем же я полюбил чужачку, выросшую в доме с крепкой кровлей? Она терзает моё сердце, словно катил - убийца!..»
Он пытался убедить себя и не ездить более в Итбурну.
«Обо всём позабыл я! Сколько времени не показывался в Эски Шехире, в Инёню!..»
Невольно подумал он о своей матери. Ведь это матери улаживают свадьбы сыновей. Осман решился пойти в её юрту. Мать встретила его с большой радостью. Он, как полагалось по канонам учтивости, спросил её о здоровье, сказал положенные учтивые слова... Мать сама заговорила с ним о свадьбе. Она сказала, что многие его ровесники женаты уже, и сыновья Тундара женились. И братья Османа женились и уже имеют малых детей. Мать принялась выспрашивать его:
- Отчего ты не хочешь жениться? И тебе ведь пора иметь потомство! Твои жены будут твоим счастьем, радостью твоей. Твои сыновья будут защитой твоей!..
Осман молчал. Но мать не молчала:
— Какая неутешная любовь - кара севда — легла камнем на твоё сердце?
Осман решился и рассказал матери о девушке из Итбурну.
— А кто её отец и мать?
— Я о них не спрашивал. Мне всё равно, кто бы они ни были!
- А вдруг они - дурные люди?
- Всё равно мне!
- Ты с отцом говорил?
— Нет.
— Боюсь я посылать сватов без согласия твоего отца! Сам знаешь, каково у него со мной... — Она не удержалась и вздохнула тяжело. - Сам знаешь... Отец твой - кречет — тугрул! Боюсь я...
Осман сидел с опущенной головой. Сам он не решался сказать отцу о своей любви.
