— Куда влечет меня судьба? — задался он вопросом.
Его лошадь не знала ответа и прянула ушами, пренебрежительно отмахнувшись от несъедобной риторики.
— Никуда, — отозвалась Аглая. — Она просто пытается тебя догнать.
— Что, снова самобытная сельская философия? — попытался отшутиться Федор.
— Ну если несамобытная городская не может ответить ни на один вопрос, — парировала Аглая.
Он испустил долгий выдох.
— Догнать, говоришь? И перегнать?
— Твои долги — твоя судьба. Они за тобой, и она с ними. Когда она догоняет — ты видел, что бывает.
— Не понял. Поясни.
— Тот мертвец под кустом.
— Снова не понял, — набычился Федор.
— Оглянись… Вон там, где ельник у ручья.
Он нашел глазами ели, густо облепившие скалистый пригорок. На фоне темной хвойной зелени не сразу, но угадывались бурые очертания знакомой фигуры в плаще с капюшоном. Он быстро отвернулся и в легкой панике спросил:
— Да что ж ей нужно от меня?
— Тебя ведет то, чего она боится. Ей это не нравится.
Федор ударил пятками в бока лошади, гикнул и понесся вперед, навстречу выползающему из ущелья облаку.
Вечером, помешивая в котелке суп, Аглая сказала:
— Завтра дойдем до Сартынги. Оттуда, наверное, уже недалеко.
Федор лежал на спальнике у костра и считал звезды. В горах они были ближе и казались размером с мелкие яблоки. От котелка распространялся деликатесный запах: Аглая не признавала супы-концентраты, которыми запасся Федор, и творила кулинарные изыски из того, что росло под ногами. Находила корешки, травки, кромсала мясистые стебли и листья, добавляла тушенку и заправляла молитвой. На вкус было непривычно, но после первой же порции Федор понял, что никакие французские повара не смогут затмить Аглаино искусство супа-из-ничего.
Вечер был уютный и безмятежный, дым от костра поднимался тонкой белесой жердиной. Федор отвлекся от звезд, будто с намеком подмигивающих, и посмотрел на Аглаю. Она стояла на коленках, склонясь над котелком. На ней были кожаные брюки и короткая куртка мехом наружу, которая напомнила Федору его недавние мысли о теплой, тесной берлоге, где так хорошо тереться бок о бок…
Он неслышно встал и подобрался к ней сзади, опустился на колени, положил руки ей на плечи. Подождал немного, боясь шевельнуться. Ничего не произошло. Его не шарахнуло невидимой дубиной и не ослепило молнией. Аглая отключила свою «боксерскую защиту» и ждала продолжения. Федор едва не потерял рассудок от такого развития событий. Поцеловав ее в волосы на затылке и прижав к себе, он превратился в желание, очень горячее и остро заточенное.
Аглая, извернувшись, влепила ему кулаком по скуле, стремительно отскочила. Федор пошатнулся, схватился за щеку. Желание разочарованно съежилось.
— Что это было? — спросил он ошарашенно.
— Пощечина, — взволнованно ответила она.
— Да? Мне показалось, это был хук справа.
Федор медленно растирал скулу.
— Прости, не рассчитала.
— Но почему?! — возопил он. — Зачем ты сказала вчера, что не будешь возражать против моих действий?
— Я не имела в виду это. Ты мне не муж.
Федор остолбенел.
— Ты… ты что… еще ни с кем?..
Аглая фыркнула и принялась помешивать суп.
— Только дуры торопятся сесть на кол.
— Ну, это же… — Федор пытался подобрать слова, которые были бы удобоваримы для нее. — Это слегка старомодный взгляд на вещи.
— Старые моды всегда возвращаются.
Федор не хотел верить ей и искал способ уличить.
— В таком случае, зачем ты пошла со мной в эти дикие горы? Разве это прилично для порядочной девушки? Одна, с мужчиной, какой кошмар! — Он зло изобразил женское истерическое кудахтанье.
— У меня нет таких подруг, которым нравилось бы обсуждать мою репутацию, — мирно ответила Аглая. — А тетке я сказала, что иду по маршруту с туристами.
Ее спокойствие передалось Федору. Он взял себя в руки и уже без всякого подтекста спросил:
— И все-таки, почему ты здесь?
Этот вопрос застал ее врасплох, или же она сама не знала ответ на него и придумывала на ходу.
— Почему? Потому что эта история не только твоя, но и моя. Там, в девятнадцатом году, осталось что-то недосказанное, незавершенное. И нам — тебе, мне — нужно это досказать, поставить точку… или точку с запятой. А может, восклицательный знак. Да и вся та война была одной большой недосказанностью. Одним на всех многоточием. Не знаю, как ты, а я это просто чувствую. Не могу жить с этой незавершенностью.
— Я тоже, — пробормотал Федор, ощущая себя умственно неполноценным. — Я тоже не люблю недосказанностей… Хотя мы говорим немного о разном.
Потирая горящую скулу, он подумал, что незавершенность в отношениях между мужчиной и женщиной может быть намного невыносимее всего остального. Особенно если прежде, в другой жизни, завершенность подразумевалась в самом начале отношений и не было никаких недомолвок, все происходило легко и необременительно. А здесь не только другая жизнь, но и как будто другой мир. Самым странным было то, что Федор не мог решить, лучше он или хуже, стоит ли научиться понимать его или нет.
…Сартынга бежала шумным потоком, стиснутым высокими скалистыми берегами, редко поросшими лиственницей. Красноватого цвета река спускалась с гор далеко впереди и катила навстречу путникам вдоль хребта. Красно-кирпичным оттенком щеголяли и скалы, обнаженные горные породы ниже границы снегов заливались на солнце легким румянцем.
— Киноварь, — объяснила Аглая. — Ртутная руда. Здесь ее много.
— Эти горы просто напичканы символизмом хаотического, революционного, — сказал Федор. — Представляю, какие занимательные мысли могли возникнуть у полковника Шергина, когда он шел в Беловодье через красные горы.
— Хаотического? — удивленно переспросила Аглая. — Никогда бы не подумала.
— Горы сами по себе — взбунтовавшийся хаос земли.
— Нет. Горы — это молитва земли к небу, — возразила она. — Кого горы манят на самый верх, тот слышит эту молитву и присоединяет к ней свою. Каждым своим шагом к вершине он молится о том, чтобы выдержать испытание. Чтобы не оказаться недостойным той чистоты, которая там.
Аглая показала рукой на снежные зубцы гор.
— Однако я уже чувствую себя недостойным, — удрученно сказал Федор. — После такого вступления ничего другого не остается.
— Ничего другого и не нужно. Если ты будешь чувствовать себя достойным, то никогда не поднимешься туда… Тебе известно, как выглядит та гора?
— Думаю, смогу узнать. Прапорщик Чернов довольно живо описал ее.
— На что она похожа?
Федор помедлил мгновение.
— На коронационные торжества Российской империи.
Но когда он увидел ее, то не сразу смог догадаться, что это она. В лучах падающего вечернего солнца гора полыхнула ярко-красным цветом, а снега на макушке заиграли розовым и бирюзовым. Ближе и дальше нее вершины горбились, уступая в росте, и казались блеклыми отражениями. Федор утомленно скользнул по ней взглядом и снова погрузился в свои мысли. Гора тем временем, пока сходило солнце, закуталась в пурпурно-лиловую мантию, расшитую серебром.
— Смотри, какая красота, — позвала Аглая.
Федор рассеянно покивал и предложил устраиваться на ночевку. Гора впереди взбила вокруг себя перину облаков и медленно скрылась из глаз. Ночью над ней висел круглый белый месяц, а Федору не спалось — мерещились движущиеся тени, шепот и тревожное щелканье, похожее на резкие звуки бича.
На рассвете он вылез из спальника, обошел кругом место ночлега, ничего не обнаружил. Затем разжег костер, чтобы согреться, сел и посмотрел на горы.
Теперь он узнал ее, будто с глаз упала пелена. В свежести раннего утра гора сияла бело-голубым сверху и изумрудным ниже. Федор окликнул Аглаю. Он позвал ее тихо, но она услышала и проснулась.
— Вот она — Царь-гора, — сказал он.
Какое-то время они смотрели молча, затем Аглая промолвила:
— Там живет Белый Старец.
— Он сидит у входа в свою пещеру под толстым и старым деревом, — добавил Федор, — и время от времени прикасается к своему посоху, чтобы продлить себе жизнь.
— Но не исключено, что этот седой реликт давно окаменел, — добавил он через минуту.
— Нет, — покачала головой Аглая. — Я слышала ночью шепот.
— Я тоже слышал. Думаешь, Белый Старец развешивал вокруг нас свои чародейские наговоры?
— Вовсе не думаю так, — нахмурилась Аглая. — Это духи гор. Им не нравится, что мы здесь. Они не хотят пускать нас дальше. Не хотят, чтобы мы увидели Белого Старца. Значит, он там.
— Прелестный силлогизм, — со вздохом произнес Федор, поднимаясь. — Нам надо идти. Если они встретятся нам по дороге, можешь не бояться — я поговорю с ними, и они поймут всю глупость своего поведения.
