– Значит, берешься исполнить условия родичей невесты? – спросил Олег у шурина.
– Берусь.
Ингвар взглянул на Эльгу.
Тут уж она не могла не послать ему ответного взгляда.
– Только поспеши, – со вздохом попросила брата Мальфрид. – Не томи девицу. Если бы до Коляды успеть – тут бы и свадьбу…
Кое-кто переглянулся с усмешкой, Эльга приняла еще более независимый вид: пусть никто не думает, будто она уж очень «томится»!
Но бояре смеялись не над ней: всем уже было очевидно, что томиться и с нетерпением ждать свадьбы будет кое-кто другой.
Яркое варяжское платье и драгоценные уборы подчеркивали красоту Эльги – уже созревшую, но еще юную и свежую. Глаза как смарагды, зубы как жемчужины, румянец, будто нежный цвет шиповника, светло-русая коса, гладкой блестящей змеей сбегающая по плечу ниже пояса – казалось, сама Солнцева Дева не могла бы быть прекраснее!
А еще эти глаза напоминали старикам лучшие дни их минувшей юности. Даль времен стерла все неприятные черты Вещего: упрямство и непредсказуемость, хитрость на грани бесстыдства…
В памяти осталась только его удаль, смелость, удачливость, озарившая их молодость золотым светом побед.
Старые хирдманы искали его продолжение во внуке, но не нашли: Олег-младший предпочитал обустраивать уже завоеванное, а не раздвигать мечом державу до самого небокрая, что всегда убегает…
А теперь перед ними словно стоял залог его возвращения!
Они вернутся, эти золотые времена юности и победоносных походов! Вернутся, если новый молодой вождь завладеет этой золотисто-шелковой девой, глазами которой им улыбался откуда-то издалека их горячо любимый покойный вождь…
Начался пир.
Мальфрид велела подавать на стол, гости рассаживались по старшинству. Когда все пиво было налито, а угощение подано, Эльга вышла из гридницы и направилась в избу княгини: ей нужно было передохнуть. У входа окунув руки в лохань, она села на свою укладку и прижала влажные ладони к пылающим щекам.
Сердце билось, ее наполняло воодушевление, от которого хотелось петь. Она не желала показывать гостям свое сияющее лицо: еще вообразят, что она ждет-не дождется свадьбы!
Но нет, дело было не в свадьбе. Перед нею вдруг открылась какая-то сияющая дорога, но Эльга не могла сообразить, куда она ведет. Взгляды всех этих людей, зрелых мужей и опытных, прославленных воинов не просто выражали восхищение – они словно бы ожидали от нее чего-то, подталкивали на эту дорогу и обещали пойти следом.
Здесь ее ждало будущее, превышавшее всякое воображение.
Нечто иное, чем обычные ожидания невест, даже знатных: муж, хозяйство, дети… Челядь, скотина, припасы, вечное прядение и тканье, колыбельные песни…
Но что же?
Скрипнула и хлопнула дверь, но Эльга даже не обернулась.
Чужой сюда не войдет, значит, это или Мальфрид, или кто-то из челяди.
Но позади было тихо. А потом она всей кожей ощутила, что прямо у нее за спиной кто-то есть.
Чья-то рука коснулась сзади ее плеча. Она развернулась и вскочила.
Перед нею стоял Ингвар.
Его темно-красный кафтан с синим шелком был расстегнут до пояса – вечер ранней осени выдался почти жарким, и в наполненной людьми гриднице было душновато. На Эльгу повеяло теплым запахом его тела, и она отшатнулась.
– Чего ты здесь? – вырвалось у нее.
Наверное, Мальфрид разрешила ему зайти. А может, он и не спрашивал.
– Не бойся. Не укушу.
– Это кто же боится? – с вызовом откликнулась Эльга. – Зубов не хватит!
На миг она пожалела об этих словах: у него и правда не хватало двух зубов с правой стороны, одного сверху, другого снизу.
Ну и пусть!
– На тебя – хватит! – не смущаясь, ответил он, и она уловила угрозу: не в голосе, а просто в ощущении его внутренней силы.
Впервые Эльга видела его так близко.
Ссадина над бровью, ссадина на подбородке, привычно сбитые костяшки пальцев – следы недавней драки в Козарском конце. Шрам галочкой на переносице, заходящий на бровь – уже старый, побелевший. Еще один, такой же, виден белой чертой надо лбом, как просека в едва отросших после бритья волосах. Нос немного свернут на сторону, но не так сильно, как у Мистины: заметно, только если приглядеться.
Эльга отметила, что шрамы и ссадины идут этому лицу куда больше, чем цветной шелк и серебротканая тесьма.
– Чего ты пришел?
– Ты… ты зачем за приданым посылаешь: чтобы быть свадьбе или чтобы меня с глаз долой?
При своей неотесанности он был вовсе не глуп – заметил, какими глазами невеста смотрела на него при первой встрече.
– Ты знаешь норрёна мол[12]? – вместо ответа спросила Эльга.
– Йа висст[13], – несколько растерянно отозвался Ингвар. – А тебе к чему?
– Думала, ты здесь всю жизнь прожил, наверное, забыл. А в Волховце и в Ладоге сплошь варяги – там без него нельзя.
– Тебя ведь ладили за другого… за Дивислава зоричского. – Ингвар не пожелал уходить от разговора, ради которого явился. – Потому он и приданое перехватил. Ты чью голову-то хочешь – его или мою?
– Нужны мне очень ваши головы! – Эльга усмехнулась и повела плечом, дескать, вот безделица. – Плесковским моим родичам Дивислав больше глянулся: на дороге в Киев сидит. От Волховца нам толку мало: выход в море у нас свой есть, через Нарову…
– Где лиходеи засели?
– Вот их головы я и хочу. Пока за моего отца месть свершена не будет – ни за кого не пойду.
Все это время Эльга невольно пятилась, а Ингвар следовал за ней – кажется, тоже невольно, просто по привычке преследовать убегающую добычу.
Осознав, что уже прочно загнана в угол и выход на волю перекрыт темно-красным кафтаном с синей отделкой и серебряной тесьмой, Эльга вдруг сама сделала маленький шаг к Ингвару и положила ладони на его широкую грудь.
Он слегка переменился в лице: не ждал этого, но тут же почти безотчетно обнял ее обеими руками за пояс.
Однако она крутанулась вокруг его бока, выскользнула из угла, убрала руки и отскочила, подавляя смех. Растерянность на его лице ее позабавила.
– И без приданого свадьбе моей не бывать! – пропела Эльга, отходя к оконцу. – Я ведь тебе не полонянка! У меня одних рушников браных – сорок штук!
– Кожух, что ли, шить из них! – с досадой ответил Ингвар, понимая, что его дразнят, как дурачка. – Я вот тебе сорок шкур лиходеев ваших привезу!
– Привезешь – тогда пойду за тебя.
– Слово?
Ингвар вдруг протянул ей руку ладонью вверх, словно предлагал заключить соглашение.
Эльга опустила взгляд к его широкой мозолистой ладони. Обручение и его подтверждение, сделанное родичами, – это одно. Но он хотел знать, идет ли она за него доброй волей.
– Моего слова хочешь девичьего?
Она выразительно и насмешливо взглянула на жениха, не торопясь коснуться его руки.
– А нет – давай хоть поцелуемся!
Ингвар снова подался к ней и попытался схватить за плечи; но настороженная Эльга ожидала выпада и ловко увернулась, а потом бросилась к двери.
Больше она не даст загнать себя в угол!
Со всех ног она пронеслась через двор и ворвалась в гридницу.
Здесь уже вовсю шумел пир: расстегнув дорогие кафтаны до пояса, воеводы, бояре и кмети ели, пили, пихали друг друга обглоданными костями, загребали прямо горстью кислую капусту из широкого расписного блюда; кто-то уже пел походные песни.
В увлечении веселья Эльгу заметили не сразу. Она прошла к Мальфрид и взяла у нее кувшин, чтобы заново обнести воевод пивом.
Она надеялась, что среди этих раскрасневшихся лиц ее румянец не бросится в глаза.
Хотелось смеяться, будто она победила в трудной ярильской игре, требующей скорости и ловкости.
«Поцелуемся!» Ага, сейчас! Укладки привези сперва!
Но не сказать, чтобы мысль о поцелуе показалась ей неприятной.
Конечно, Ингвар не красавец: и росточком не вышел, и лицо простецкое, брови рыжеватые и зубов недочет, но…
И в чертах его, и в линии чуть покатых широких плеч было что-то привлекательное. Рохлей его не назовешь.
А что не справился с ней – так это кто еще сумеет!
Настали Дожинки…
Казалось бы, они и раньше приходили каждую осень, но за этот год все так переменилось, что и Дожинки сделались для меня чем-то совершенно новым. Даже не за год – за несколько месяцев, за минувшее лето.
Могла ли я год назад вообразить, что не просто выйду в следующий раз на ниву с серпом в руке – но выйду во главе целой толпы женщин куда старше меня, разодетых в лучшие наряды!
Что это я, совместно с мужем-князем, буду свивать Велесов сноп, одевать его в «божью сорочку», которую сама сшила и украсила, понесу его в святилище, возложу на камень, обрызгаю медом и трижды подниму чашу с зерном к ликам богов за целое племя зоричей!
