Дружно застучали кувалды, выбивая клиновые брусья спусковых блоков…
Адмиралтеец лихо набросил шляпу набекрень и вразвалку подошел к ожидавшему у среза кормы Петру.
— Так что, господин капитан, порядок, можно приступать.
Апраксин с поклоном протянул ему кувалду с длинной рукояткой, взял сам такую же, и они встали по обе стороны от кормы, у последней подпоры, которая сдерживала вздрагивающую от порывов ветра «Предистинацию».
Затихли столпившиеся в стороне гости, примолкли сидевшие на укрытых коврами лавках их жены.
Головин сорвал с шеи белый шарф, чуть приподнявшись на цыпочках, поднял его над головой и резко опустил вниз.
— Стрелы вон! — звонко крикнул Петр и выбил клин.
Освобожденная махина, застыв на мгновение, будто нехотя тронулась и медленно заскользила в воду, убыстряя движение…
Загрохотали пушки, вспенившиеся волны выплеснулись на берег, окатывая присутствующих каскадом брызг. А «Божье предвидение», укрощенное якорным канатом, развернулось по течению и заколыхалось на воронежской волне…
Началось празднество. Заздравные тосты звучали на палубе корабля на берегу, вокруг стапелей, где обильно угощали мастеровых. Вечером над верфью и городом взметнулся фейерверк. Гости пили, хмелели, отсыпались и продолжали веселиться. Бояре и стольники радовались от души, любовались диковинкой:
— Неушто кумпанские кораблики будто корыта по сравнению с ним.
— Такая громада до окияна доплывет.
— Где окиян-то? Кругом степь да степь.
— Доплывет до Азова, а там море…
— А на море-то турок — не дурак, не пустит.
— Государь перцу им задаст…
— Все одно, зело пригож кораблик.
Хвалили новое судно не только доморощенные обыватели. Иноземные посланцы лазили по кораблю, трогали обшивку, спускались в трюм, смотрели, нет ли воды. Днище оказалось сухим…
Генерал-адмирал принимал поздравления и как начальник Морского ведомства, и как глава Посольского приказа. Разделил радость со своим украинским приятелем-знакомцем гетманом Иваном Мазепой.
«…О корабле, сделанном от произволения монарха нашего извествую: есть изрядного художества… зело размером добрым состроенный, что с немалым удивлением от английских и голландских есть мастеров, которые уже многих лет сие искусство употребляют, и при нас спущен на воду и щоглы подняты и пушек несколько поставлено».
Не преминул донести в секретном послании в Гаагу и датский дипломат Ван дер Гульст: «Будучи в Воронеже… мы видели спуск очень красивого корабля, построенного самим царем с помощью русских рабочих. Ни один иностранный мастер не приложил руку к этому делу».
Кончились праздники, потекли будни. Петр не уезжал, ставил на «Предистинацию» мачты, тянул на талях первые пушки, примерял их к орудийным станкам.
Апраксин докладывал невеселые вести:
— Осмотрелся я, Петр Лексеич. Лес-то воруют по-прежнему, особенно дуб секут. Мало сторожей, не поспевают…
Петр нервно дернул щекой, со звоном вонзил топор в колоду.
— Сторожей найми, с них спрашивай. Кто дуб сечет, тому голову посеку, указ готовь. Што еще?
— Беглых многовато.
— Заставы поверяй. Игнатьева пошли на дороги.
Петр схватился за топорище, выдернул топор.
— Вскорости отъеду я, сам видишь, надобно на севере дело заваривать, полки готовить. Ты здесь наладишь, спускайся к Азову, оберегай крепостцу. Таганрог обустраивай, за турком поглядывай.
Петр уехал в конце мая. К бурмистрам одиннадцати приписанных к Воронежу городов по всем лесосекам полетел указ адмиралтейца:
«Объездчики и караульные, которым заповедные леса приказано было стеречь, а по смотру в тех лесах явились их небрежением и слабостью, посечены дубовые леса, а иные по розыску оттого имели взятки и после розыска сидят и ныне на Воронеже и в разных местах, и тех объездчиков Великий Государь указал в тех местах, где сечен дуб, а они того не стерегли, за посечку дубную и за недосмотр их и за взятки на тех местах тех объездчиков-сторожей казнить смертию — повесить».
Били лесных сторожей плетьми, ссылали в Азов, а которых и казнили смертью, но лес все равно рубили, только теперь без их ведома. Крали в непогоду. Пищу-то готовить надо. В зиму избы топить да баньку — так веками повелось, иначе не прожить. Спустя два года уразумеет это и царь, разрешит выборочную порубку леса…
Появились и изъяны спешной, без опыта, постройки «кумпанских» кораблей. Исполняя волю царя, корабельную сосну пилили, из сырой тесали брусья, перетирали в доски и тут же пускали в ход, без просушки. Мастера-голландцы крутили головами, посмеивались, но Протасьев только покрикивал на них:
— Царь-государь повелел, не нам рассуждать, сказано строить без промедления.
Первый морской караван с «Крепостью» кое-как держался на воде, доплыл до Азова. До сих пор половина галер стояла на приколе, починялась у Азова.
Царь осматривал «кумпанские» корабли вместе с Апраксиным, недовольно передергивал плечами:
— Кумпанства не зело сотворили кораблики плошие размером, недоброй пропорции и к тому же и худые крепостью.
— Оно так, государь, — соглашался Апраксин. Теперь, после назначения адмиралтейцем, он при людях обращался к царю по титулу. — Токмо работные люди ни при чем. Велели так начальные приказчики.
Петр покусывал губы, понимал, что сам порол спешку перед отъездом за границу.
— Возьмешь Крюйса и Реза, они дошлые. Пущай досконально обследуют каждое судно, к чему оно пригодно…
Проводив царя, Апраксин разделил все строящиеся «кумпанские» корабли на две части. Одну осматривал и оценивал Крюйс, другую Рез.
Кроме этих судов, на стапелях Воронежа англичане Най и Терпилий по чертежам Петра сооружали многопушечные фрегаты. Почти каждый день они досаждали Апраксину просьбами прислать плотников.
Редкий день обходился без тревожных докладов строителей.
— Бегут работные люди, адмиралтеец. Должно быть у меня семь десятков, а на верфи только две дюжины.
Апраксин казался спокойным, отвечал, посмеиваясь, Наю:
— Что поделаешь, Осип, служба у нас не сахар, к тому же и государев кораблик Скляев спешит достроить. Там, почитай, работенки не на одно лето.
Однажды утром прибежал взволнованный Федосей:
— Федор Матвеевич, беда. Утекли в ночь резчики. Васька Шпак да Гаврилка Скворцов с дюжиной товарищей.
Невозмутимость на этот раз покинула адмиралтейца, и он смачно выругался:
— Ну, погодите, треклятые. Ладно в зиму, в морозы, а нынче-то лето красное, грех бегать.
В тот же день приказал своему помощнику, стольнику Игнатьеву, действовать без промедления:
— Наряди, Петро, по ихним волостям стражу с урядником. Сыскать подлецов и возвратить.
А тут еще прислал царь из Москвы новое задание: строить по его расчетам брандера. Привезли письмо и чертежи корабельные подмастерья Фаддей Попов и Савва Удалов. Апраксин помнил их по Амстердаму.
— Какие такие брандера? — разглядывал чертежи Апраксин.
Попов ухмыльнулся:
— Вспомни-ка, Федор Матвеевич, голландцы их строили. Сие судно начиняется порохом, дабы неприятельский флот зажечь и на дно пустить.
— Все одно, их нынче некому строить.
— Тебе видней, перед государем ответ держать.
Англичане внимательно прочитали чертеж, похвалили:
— Разумно составлено по размерам судно, токмо делать его теперь не станем, надо закончить то, что начали.
Терпилий кивнул на торчавшие шпангоуты фрегата, а Най поддержал товарища:
— Ответствуй Матвеев государю, не бойся. Плотник будет, будет и работа.
Наконец-то пришли вести из Адмиралтейского приказа от Племянникова по розыску беглецов. «И из них Василий Шпак, Дмитрий Морозов сысканы и на Воронеж с женами посланы с подьячим Иваном Зюзиным, да с ним же посланы сверх росписи Ивашко Тютрин, а Михайло Мудовский не сыскан, взята жена его, а Ивашко Плешко не сыскан-де. Взята теща его. Андрей Гривцов не сыскан же, взята мать его и велел держать в приказе».
На верфи по одному-два возвращались плотники, их били кнутом, но не сильно, «не до мяса» и тут же ставили на работу.
Вечерами Апраксин с Игнатьевым по очереди обходили стапеля, проверяли сторожей — время жаркое, пора сухая, как бы пожара не случилось.
Возле землянок холостые и одинокие рабочие варили на кострах кашу, приносили на ватагу от целовальника полведра, а то и ведро водки. Отдыхали телом, услаждали души.
Мастеровые собирались в трактире, туда тянулись бессемейные офицеры, иноземные корабелы, англичане, голландцы, немцы, венецианцы. Офицеры обычно устраивались наверху, во втором жилье. В отдельной комнате иногда появлялись Крюйс, Рез, Най, Терпилий, Скляев, Верещагин, Игнатьев, Апраксин. Дома Апраксина, Крюйса, Скляева стояли рядышком, на взгорье. Они часто ходили друг к другу в гости. Но не прочь были и пообщаться в широкой компании, послушать то, чего не услышишь в казенном доме, на службе. Как водится, судачили о многом и по-разному и спорили иногда до хрипоты. Частенько препирались между собой вице-адмирал Корнелий Крюйс и шаутбенахт Ян Рез. Они и на службе почти каждый день сражались, доказывая каждый преимущество своих знаний в морском деле.
