Воевода Полонский за взятки «показывал вымершими живых», освобождая от повинностей. Воровали приказчики и подьячие.
Петр вызвал Протасьева в Москву. Тот не отпирался, при первом же допросе «Великому Государю вины принес». Выяснилось, что адмиралтеец брал взятки с городов, приписанных к воронежским верфям, продавал за деньги доходные места.
Следы привели и в Москву. Стольник Колычев, Судного приказа, «уличен во взятке с Дивова в 20 рублей и бочки вина за освобождение последнего от наряда к корабельному делу в Воронеже».
Сыск длился недолго, все лежало на поверхности, никто не запирался. Царь послал бурмистрам указы, дабы они показали, с кого что взяли.
Протасьев не дождался приговора и «в тех же числах с печали и стыда в Москве умер». Воевода Полонский «бит кнутом и послан к Азову на плотах до указу». Стольник Колычев и Дивов «были биты плетьми»…
Каленым железом выжигая мздоимство, Петр размышлял, кого послать в Воронеж, советовался с Головиным:
— Так мне, Федор, кроме Апраксина, некого ставить адмиралтейцем. Дело новое, великое, казна денег не жалеет. Надобна рука твердая, знающая и честная.
Адмирал Головин ответил без колебаний:
— Лучше Матвеича корабельное строение никто не ведает. Воеводой был, морское дело любо ему. Токмо одному-то не потянуть, ладные помощники ему потребны. Одного знаю, стольник Игнатьев, в делах проворен, честен.
— Добре, Апраксину один товарищ сыскан. Определил я нынче все дела корабельные у Судного приказа отнять, а учредить в Москве Приказ дел адмиралтейских и главою в нем Григорья Племянникова поставить. Другой будет товарищ адмиралтейцу…
Спустя несколько дней, в среду на мясопустную неделю, в доме у посланника Гейнса стол ломился от мясных блюд, но никто и словом не обмолвился. Лев Нарышкин и Федор Головин, Григорий Головкин, Гордон и сам царь с Меншиковым уплетали и телятину, и жареного поросенка. Глядя на них, и Федор Апраксин нет-нет да и подцеплял вилкой кусок говядины. «Ладно, согрешу, подкрепиться бы, Великий пост не за горами». Водился за ним один порок, любил вкусно откушать.
Со вчерашнего дня Апраксина не покидало тревожно-радостное настроение. Накануне Федор Головин обмолвился о разговоре с царем. Как-то оно на деле сложится…
В начале пирушки Петр ушел из-за стола и удалился с хозяином в дальнюю комнату. Апраксин догадывался, о чем они говорили. На днях прискакал из Новгорода от брата Петра гонец и сообщил, что Август II объявил войну Швеции и двинул войска в Лифляндию. Царь сразу обеспокоился. С Саксонией был уговор выступать вместе, но саксонцы могли опередить русских и овладеть Ригой, а может быть, и Нарвой.
Окончив беседу с датским посланником, царь не сел за стол, а остался у окна и поманил к себе Апраксина. Выглядывавший из-за спины царя Меншиков заговорщицки подмигнул ему.
— Значит, так, Федор, — раскуривая трубку, сказал царь, — порешили мы тебя поставить главным адмиралтейцем заместо Протасьева. Под твоей рукой в Москве Приказ дел адмиралтейских определен, начальным там будет Племянников Григорья, слыхал такого?
Апраксин вытер со лба испарину:
— Ведом, государь.
— Оно и добро. Завтра же разыщи Протасьева, он занемог, от греха дела примешь у него, какие есть бумаги. Из Судного приказа привезут всю канцелярию, примешь по описи вместе с Племянниковым. Да все приходы-расходы проверь крепко. Я днями отъеду к Воронежу, доделывать «Предистинацию». Пора ее на воду по весне спускать. Ты долго здесь не мешкай, приезжай на Воронеж, там остальное обговорим.
Петр уехал, а на другой день начальник Разряда Тихон Стрешнев вызвал Апраксина:
— Слушай, Федор, государев указ. — Царь вменил Тихону в обязанность именные указы под роспись объявлять. — «Великий государь, — размеренно-певуче читал Стрешнев, — указал Адмиралтейские и Корабельные дела ведать Стольнику комнатному Федору Матвеевичу сыну Апраксину. А писать его во всяких делах Адмиралтейцем».
Первый раз слушал Федор царский указ о своей персоне. Но Стрешневу такие дела были в привычку. Сняв очки, усмехнулся:
— С прибытком тебя, Федор, на государевой службе.
— Благодарствую. Не откажи, Тихон, вечером ко мне радость поделить.
За трапезой опытный Стрешнев подсказал:
— Нынче государю донес, что указ тебе объявлен. Ты-то сам ему поведай. Петр Лексеич страх как уважает такие ведомости.
«Век живи, век учись. Оно и никогда не поздно, доброе познавать», — размышлял на следующий день новоиспеченный адмиралтеец.
«По соизволению твоему, — сообщал он царю, — премилостивейшего моего государя, указ о принятии адмиралтейских дел слушал и исполнять по воле твоей, государевой, то дело готов. Полагаюсь во всем в твою государеву волю. С сего означенного числа неделю спустя к тебе, государю, поеду. Раб твой государский Федор Апраксин. Покорно челом бью».
Провожали Федора всем двором. Он обнял мать, погладил жену, успокаивая:
— Крепись, Пелагеюшка, все обойдется, скоро на Воронеж тебя заберу…
Адмиралтеец, Адмиралтейство… Три-четыре года назад и вовсе незнакомые на Руси слова, они и теперь были внове даже для привычных к иноземному говору подьячих московских приказов. Дело, которое процветало во многих странах тысячелетиями, с библейских времен, поры постройки ковчега Ноем, становилось центром державной политики на древней земле потомков Киевской Руси.
Строили морские суда на Руси и прежде: в Новгороде Великом, в Запорожской сечи, на Дону и в Беломорье. Там сооружались суда для сиюминутных целей, без дальней перспективы, часто для прокорма или обыденных торговых дел. Третий царь из династии Романовых задумал создать флот для утверждения России на морских просторах, и прежде всего вооруженной рукой.
Но флота еще не было, его предстояло создать. Первый поход небольшого отряда, который по Азовскому морю, как будто удался. Турки вроде бы убедились в серьезности намерений русского царя. С другой стороны, никто не знал истинной цены боевых качеств этих нескольких русских кораблей. У турок же флот насчитывал около сотни подобных судов…
В Голландии и Англии царь своими глазами видал заведения, где сооружали сотни и тысячи торговых и военных судов. В Англии морскими делами управляло Адмиралтейство. Оно ведало и суммами, отпущенными на строительство кораблей, и готовыми к плаванию кораблями со всем положенным вооружением и подготовленным экипажем.
В России испокон веку строили избы и каменные дома для жилья, небольшие заводы, церкви да монастыри…
Боярская дума три года назад приговорила: «Морским судам быть». Приговор состоялся, а настоящих судов не прибавлялось, хотя деньги ушли немалые.
Ни в одной морской державе не строили морские суда в таком удалении от моря, как в России. Верфи создавали на реках, которые и в половодье не бывали судоходными. Корабли поэтому строились ущербными, мелко сидящими, плоскодонными. А таким в штормовом море делать нечего, захлестнет волна, перевернет. Пробовали делать и мореходные, с большой осадкой, но для проводки их к морю половодья надо ждать или сами корабли отправлять на понтонах-камелях. Мороки не оберешься, а делать нечего…
Первым, по всем параметрам морским, русским кораблем на стапелях воронежской верфи «весной 1700 года красовалась 53-пушечная «Предистинация». Задуманный и рассчитанный по науке, воплощенный в чертежах самим Петром, первый линейный корабль русского флота готовился к спуску на воду. Конопатчики, словно мухи, облепили борта. Где на стропилах, где подвешенные в люльках, колотили деревянными молотками-мушкарями по лопаткам-лебезам, вбивая и осаживая паклю в пазы обшивки корпуса. Плотники сплачивали доски, настилали последнюю верхнюю палубу.
На высокой надстройке кормы, высунув языки, в поте лица корпели резчики, создавая в деревянном обрамлении ажурную вязь украшений.
Федосей Скляев и Лукьян Верещагин, главные строители «Предистинации», лазили где-то в чреве корпуса, который раз проверяли надежность крепления несущих конструкций — киля, шпангоутов, бимсов.
Петр с топором стоял, облокотившись о фальшборт. Только что он подогнал очередную доску настила верхней палубы и сейчас отдыхал, сдернув шапку и подставив лицо ласковым лучам мартовского солнца.
Таким и увидел его издали Апраксин, прыгая по лужам, окружавшим помост стапеля.
— Здорово, адмиралтеец, — встретил его царь, — какие добрые вести привез?
— Так што, Петр Лексеич, пушки из Москвы третьего дня ушли с обозом, днями будут здеся. Блоки и юнферсы недостающие самолично проверил перед отправкой, тоже придут без задержки.
— Зело приятно, — устало улыбнулся Петр. — От Украинцева нет вестей? — И, не дождавшись ответа, махнул рукой: — Сам ведаю, покуда молчит. Ты не сегодня-завтра осмотрись, объезжай все верфи и в Ступине, на Чижовке, Паншине. Загляни на лесосеки, оберегай дуб. Помни, ты в ответе за весь край до Азова и Таганрога.
