– Я разбил его!
Но теперь уже она сама отнеслась к нему сурово, промолчав и дав понять, что он совершил грубую бестактность. И Веллингтон, ушел, повесив голову, словно побитый пес.
Странное дело. Госпожа Рекамье ненавидела Наполеона, здесь нет ни малейших сомнений. Она приказала Константу написать на него пасквиль, и Констант послушался. И все же… Где-то глубоко в ее сердце или мозге тлел загадочный, эфирный уголек уважения к корсиканцу; едва заметный, и все же… Когда во время пребывания в Италии она повстречалась с королем Неаполя, Иоахимом Мюратом, который как раз комбинировал, как бы выскочить из разбитой наполеоновской кареты и пересесть на повозку к врагам императора, она гневно воскликнула:
– Ведь вы же француз!
Мюрат побледнел, как будто его ударили шпицрутеном.
– Госпожа, потрудитесь понять, что я представляю интересы народа и страны, в которой правлю…
– Вы – француз, и всегда обязаны быть верным Франции!
Что означало – Наполеону, ибо, чем же иным была тогда Франция? К Веллингтону, который разбил ее величайшего врага, она отнеслась так, будто англичанин ужасно ее оскорбил. Чистая биология – капля любви в океане ненависти; капля величиной с море.
Веллингтон не сразу перестал просить ее милостей. Он не знал, что весь Париж немилосердно издевается над ним. Его некультурные попытки возбудили смех, а потом и отвращение. Впоследствии Людовик Ломени напишет: "Это животное после Ватерлоо мечтало о другой победе, на самом же деле было всего лишь уродливой и гротескной канальей".
В 1817 году умирает госпожа де Сталь. Для Юлии это странный момент. В ее жизни закончилось нечто большое, и в то же самое время родилось что-то еще большее. У смертного ложа госпожи де Сталь Юлия познакомилась с виконтом Франсуа Рене Шатобрианом. С ним она провела последние 32 года собственной жизни.
12
Первые годы знакомства с наиболее выдающимся французским писателем той эпохи – это период уже окончательного упадка едва воскрешенной фортуны банкира Рекамье. Проведя развод с мужем (в этом месте апологеты госпожи Рекамье чувствуют себя дурацки, ведь развелась она с нищим, что можно объяснять чувством к Шатобриану, но точно так же – и нежеланием снижения до плебейства собственного стиля жизни), в 1818 году Юлия переехала в заброшенный монастырь Аббе-о-Буа, где очень скоро появился и виконт. Наконец-то она нашла "арбитра собственной судьбы". Ей было 42 года, ему 51.
Через три года случилась временная размолвка, причем, на фоне… политики! Шатобриан, в прошлом посол Наполеона в Риме, после падения Империи сумел вернуть милостивое отношение антинаполеоновского режима брошюрой "О Буонапарте и Бурбонах", являющейся шедевром памфлетной демагогии. За это его наградили несколькими постами, в том числе и министерским (1822 – 1824 гг.), но роялистские ультра ни на мгновение не переставали отравлять его жизнь. И делали они это тем рьяней, что большинство принадлежало к членам "двора" госпожи Рекамье, он же сам радовался чрезмерными, по их мнению, милостями богини. Разъяренный Шатобриан потребовал от приятельницы, чтобы она разогнала на все четыре стороны всю эту свору, которую презирал за грубейшее подавление малейших ростков либерализма во всей стране. Юлия отказала и попыталась выступить посредницей. Напрасно. Тогда она выехала в Италию.
В путешествии ее сопровождал двадцатилетний, то есть, моложе ее на 20 лет, Жан Жак Ампер, сын знаменитого физика. Когда юноша признался ей в любви, она сделала вид, будто принимает признание как просьбу в руке стоявшей рядом племянницы. Ампер посинел, пал на колени и воскликнул сдавленным голосом:
– Но ведь я это не ей!
Впоследствии ему пришлось долго извиняться за подобную бестактность. Юлия простила и позволила обожать себя молча, после чего сводила парня с ума еще десять лет.
13
Возвратившись из Италии, она помирилась с Шатобрианом, который вскоре перешел в оппозицию и осел в тиши Аббе-о-Буа. В то время он писал: "Разочарованный и переполненный отвращением к неблагодарной судьбе, в этой пустыни обнаружил я живительный, будто дуновение свежего ветра, покой сердца, благодаря этой женщине, чистота которой вызывала, что все вокруг становилось чистым и прекрасным, вытекающим из глубокого чувства. Несчастья, посылаемые судьбой, нередко подавляли меня своим бременем, и я не был в состоянии заслониться перед ударами рока. Но пришло, наконец, время компенсации, и я понял, сколь дорога мне эта женщина, являющаяся источником всех моих прекраснейших чувств".
Аббе-о-Буа было третьим по очереди (после парижского и римского) и уже последним литературным салоном госпожи Рекамье. Ламартин назвал его "Академией, чьи заседания проводятся в монастыре". Ампер и Баланш читали здесь свои стихи, Шатобриан – первые главы "Загробных мемуаров", Бальзак фрагменты "Человеческой Комедии" [Федора в "Шагреневой коже" является своеобразным отражением госпожи Рекамье], а Сент-Бев – "Историю Порт-Рояль". Свое пребывание в Аббе-о-Буа обозначили самые выдающиеся умы эпохи. Все заседания в аббатстве были пропитаны возвышенной атмосферой и своеобразным мистицизмом, обезоруживающими и притягивающими великих.
Госпожа Рекамье сделалась абсолютной владычицей этого королевства, и даже когда Шатобриан выезжал надолго (например, во время Июльской Революции, когда он из Женевы метал громы в "правительство трусов"), салон функционировал без каких-либо помех. Писатель нашел в Юлии великолепную подругу, помощницу (для него она тщательно вычитывала книги Тирса, Минье и Тацита), и, возможно, любовницу, хотя – пускай даже страшно ревнуя "придворную сволочь" – сам не сторонился любовных приключений. Сама Юлия сказала об этом позднее:
– В нем очень много благородства и деликатности. Он сделал бы все для любящего его человека. Тем не менее, мне он нередко делал больно.
Она сносила эту боль и дарила писателя чувством – огромным, наибольшим за всю свою жизнь. Выбирая его товарищем своей осени, Юлия Рекамье сделала выбор, который производишь, когда за тобой долгая, полная пережитого дорога. Лиз Тейлор как-то сказала: "Вкус устанавливается с возрастом. В течение двадцати лет мне случилось выходить замуж за мужчин, которых сегодня я не пригласила бы даже на обед".
Когда умерла жена писателя, появилась возможность брака. В авторстве этого проекта, который, собственно, ничем не кончился, они обвиняли друг друга, как бы стыдясь этой инициативы, будто та была их недостойна.
Так проходили годы. Время, которое не могло уничтожить красоты Юлии (в этом отношении она была вторым в истории Франции, после знаменитой куртизанки Нинон де Лакло, феноменом), не пощадило ее здоровья. Все чаще и чаще она чувствовала себя плохо. Так же и Шатобриан. Они похоронили поочередно Монморанси, Баланша, князя Августа и многих других, после чего остались одни с тишиной аббатства и с собственной старостью. Он парализованный, она такая же прекрасная, даже после того, как ослепла. Он временами что-то ей декламировал, когда же память его подводила, она, с мягкой улыбкой, заканчивала строку.
Шатобриан умер первым, 4 июля 1848 года. Не прошло и года, как после него, 11 мая 1849 года, в могилу сошла женщина, возбуждавшая в течение своей жизни столько страстей, что их хватило бы на целое поколение. Ее похоронили на кладбище Монмартр, у основания кедра, который она сама же и посадила.
14
В течение десятков лет историки спорили о том, была ли госпожа Рекамье любовницей человека, которого Шерер назвал "судьей ее предназначения", или же их соединяла только дружба. Сен-Бев, который, впрочем, без колебаний, упомянул про климат специфического обмана, царящего в Аббе-о-Буа, первым заявил, будто Юлия жила с Шатобрианом, но, поскольку большинство членов семьи и приятелей госпожи Рекамье в своих воспоминаниях провозглашали совершенно противоположное мнение, все постепенно склонились именно к последнему.
Зато спекуляций было сколько угодно. Почему госпожа Ленормант, выпустившая в свет переписку Шатобриана и госпожи Рекамье, и которая знала ой как много, произвела мелкую "ретушь", удаляя некоторые фрагменты писем? В трех своих письмах Шатобриан написал: "Не забудь леса Шантильи!" – и всякий раз госпожа Ленормант выбрасывала это предложение. Что такого произошло в лесу Шантильи? Почему это предложение не годилось для печати? Проявление сексуальной преданности? Любовная переписка обоих любовников была любимым чтением короля Людовика XVIII, которому копии (а может даже и оригиналы!) поставлял почтовый "Черный Кабинет". Данное учреждение создавалось с разведовательно-политическими целями, но монарху было наплевать на оппозиционность литератора, зато забавляла пикантность подглядывания за высокими чувствами. Специальный посланник ездил за виконтом по всей стране и шпионил за ним. В рапорте об одной из встреч Шатобриана в узком кругу (у графа д'Оргланде) разочарованный король прочитал: "Там говорили исключительно о политике". Но, время от времени, случался для него и маленький праздник. 20 марта 1819 года Людовику доставили следующее письмецо госпожи Рекамье: "Разве я люблю Тебя меньше, чем ранее? Дорогой мой, ты сам в это не веришь. И кто мне может помешать в моем собственном чувстве? Это не зависит ни от меня, ни от Тебя, и вообще ни от кого не зависит. Моя любовь, моя жизнь, мое сердце – все это твое". Нам даже не известно, добралось ли это письмо до Шатобриана; король неохотно выпускал из рук подобные вкусные кусочки. Для историков подобные кусочки были такими же вкусными.
