Подобное – не самое деликатное – копание в постели Юлии достигло своей кульминации в 1961 году, когда мсье Эманюэль Бо де Ломени опубликовал в Париже манускрипт своего предка, неоднократно мною цитированного Людовика де Ломени. Ломени, автор серии брошюрок ценой в 25 сантимов под названием "Галерея современников, написанная Незнакомцем" (в буквальном же переводе: "человеком Ничто"), был постоянным посетителем святилища Шатобриана [Биография Шатобриана была одной из первых в этой серии] и, обретя доверие госпожи Рекамье, он сделался ее поверенным и хроникером. Понятное дело, что он тоже влюбился в нее, как и все другие, несмотря на то, что ей было тогда уже шестьдесят лет! Среди всего прочего он писал:
"Она любила Шатобриана. Меня же выбрала своим историографом. Жаль, что меня не было, когда она была молодой. А может оно и лучше? Ведь она слишком красива для меня. Она рассказывала мне историю собственной жизни, а мне пришлось играть роль бесстрастного исповедника. Как жаль, что она пытается быть для меня бабушкой. В ней столько очарования. И эта чудесная женщина поверяет мне дела, о которых никому даже не шепнула в течение 50 лет. А я должен поместить их в брошюрке стоимостью в 25 сантимов!" (Заметка от 1 мая 1841 года).
Заметки Ламени были напечатаны в ежемесячнике "Histoire pour tous История для вас" (октябрь 1961 года) з огромным заголовком: Разгадка наиболее увлекательного исторического спора. В результате, некоторые историки, как, например, Ги Бретон, автор серии Любовные истории в истории Франции, заявили, что "загадка госпожи Рекамье перестала быть загадкой". Ломени написал всего лишь, что Юлия дарила Шатобриана чувством, никогда он не писал того, что госпожа Рекамье была любовницей писателя. В связи с этим, достаточным доказательством признали ее такое признание, касающееся князя Августа Прусского: "Чего-то ему не хватало; у Шатобриана имеется все". Понятное дело, пруссаку могло не хватать такта, интеллекта, тонкости в обхождении и многих тому подобных вещей (сразу же после этих слов Юлия упоминает о тонкости Шатобриана), но Бретон со компания интерпретировал это по-своему – по их мнению, 60-летняя женщина раскрыла перед слушающим ее сопляком иной, стыдливый недостаток.
Чтобы поддержать свои инсинуации, Бретон привлек еще и мнение Эдуарда Херриота: "Я владею документами, подтверждающими, что госпожа Рекамье была абсолютно нормальной физически, и что Шатобриан получил тому материальные доказательства". Он только забыл добавить, что сам Херриот эти "документы" никогда не публиковал и никогда не говорил, откуда они у него взялись. Сразу же вспомнили низкопробные сплетни, родившиеся в 1806 году, говорящие, будто мсье де Монтрон… (текст не подходит для цитирования).
Хватит! Все это начинает подванивать. К чертовой матери с такими загадками и с их решениями "par force". Если французы желают развлекаться посредством гаденьких сплетен и порнографических интерпретаций исторических воспоминаний – их тоже к чертовой матери! Впрочем, то, что они с таким шумом желают доказать, является совершенно естественной вещью; ненормальной, как раз, является попытка доказательства. Какой смысл в том, чтобы своровать у прекрасной женщины ее самую скрытую тайну? Это более чем преступление – это глупость. Глупые мысли посещают каждого, но умный человек их умалчивает.
1780
ПОЛИНА БОРГЕЗЕ
1825
ДОН КАМИЛЛО И "ПРЕКРАСНАЯ ПОЛЕТТА"
– Из своего самого ужасного путешествия я привез величайшее сокровище, которое только может дать Аллах человеку – верную жену. И чтобы засвидетельствовать истинность слов моих, я покажу ее вам, друзья мои.
Он хлопнул в ладоши, и четверо невольников внесло женщину на обитом пурпуром кресле.
Те низко склонили головы, приветствуя хозяйку поклонами, затем начали с интересом к ней присматриваться, делая это с трудом, поскольку в комнате царил мрак. Затем они воскликнули:
– Синдбад! Но ведь эта женщина мертва!
Мудрый же Синдбад усмехнулся и сказал так:
– Глупцы! А как же иначе могла бы она быть верной (…)
("Из восьмого путешествия Синдбада-Морехода в "Арабских приключениях" Корнеля Макушиньского)
1
Второй красивейшей женщиной эпохи, равноправной красавицей, наряду с госпожой Рекамье, считали сестру Наполеона, Полину. Княгиня д'Абранте писала о ней: "Она была красивей всех женщин своего времени. Смотря на ее изображения, трудно себе даже представить, до какого совершенства доходила ее красота". И действительно, трудно. Нет сомнений, и здесь нам мешает отсутствие того самого пятого измерения, которое невозможно перенести на холст.
Несколько слов из "Воспоминаний" Анетки Потоцкой-Вонсович из семейства Тышкевич: "Княгиня Полина Боргезе была типом классической красоты, именно такой, какую представляют нам греческие статуи (…) Она занимала никем не оспариваемую позицию самой прекрасной, и никакая бы женщина не посмела соперничать с ней за яблоко, которое признал ей Канова, приглядевшись к ней, как говорят, без заслон". Вот здесь уже преувеличение. Дело не в заслонах, чего нет, того нет, но в яблоке, от которого ей следовала только половинка. Вторая половинка по праву принадлежала Юлии Рекамье.
Даже если они и не отличались степенью красоты, их отличало применение этой красоты. Юлия была королевой незаконченного флирта, а Полетта [Так Полину называли в семье; в Париже ее звали "Прекрасной Полеттой"] даже сама наверняка бы не смогла пересчитать свои флирты, записанные в ее дневнике до самой последней странички. Славу красивейшей она делила с другой, зато сомнительной славой наиболее безумной жрицы любви эпохи Ампира она владела самостоятельно. Никогда они не разговаривали друг с другом об этих делах, но подобный диалог представить несложно. Он был бы идентичен беседе Мистингуэтт [Известнейшая французская актриса кабаре] с молоденькой дебютанткой:
– Казалось ли тебе когда-нибудь, что земля крутится?
– Нет.
– Видимо, ты никогда не целовалась по-настоящему.
2
Родилась она в Аяччо 20 октября 1780 года и получила имена Мария Полина. В ее семье было еще семеро детей – две ее сестры и пять братьев, один из которых и стал причиной того, что вся компания вошла в историю. Братья под родовой фамилией – Бонапарте, а все сестры – под фамилиями собственных мужей. В случае нашей героини, это была фамилия второго мужа, князя Боргезе, в связи с чем, в энциклопедиях Полину следует искать под термином "Боргезе", а не под "Бонапарте".
Ее первого мужа, генерала Леклерка, в 1802 году на Санто-Доминго свалила желтая лихорадка. Полина при этом присутствовала, поскольку Наполеон заставил сестру сопровождать супруга в экзотической эскападе. Она забальзамировала останки своего "милого сопляка", положила в гроб прядь собственных волос, после чего уселась на судно "Сфифтшуэ" и к утру 1 января 1803 года вместе с мумией добралась до берегов Франции.
Вначале она поселилась во дворце Марбеф, принадлежавшем старшему из братьев, Иосифу. Днем спала, а ночью исчезала неизвестно куда. Семью это изрядно беспокоило, когда же по Парижу пошли слухи о "веселой вдовушке", семья вообще была ошеломлена. Единственное спасение виделось как можно более быстром новом браке, в связи с чем начали подыскивать кандидата. И это не мог быть первый встречный. Бонапарте уже успели превратиться из убогого корсиканского клана в династию, посему женитьба на офицерах "бога войны" перестала входить в расчет.
Наполеон предложил одного из своих миланских обожателей, 50-летнего графа Мелци д'Эриля, которого он сделал вице-президентом Итальянской республики. Но Мелци был убежденным холостяком, опять же – обладал приличной дозой интеллигентности и прекрасной памятью, в которой обитали воспоминания о знаменитых во всей Франции "загулах" Полины в Марселе и Париже, а также о ее весьма оригинальном понимании супружеской верности. В результате, Мелци деликатно, хотя и решительно, уклонился от оказываемой ему чести.
Но сразу же после того на горизонте появилась дичь более ценная несколько полноватый 28-летка с темными локонами и антрацитового цвета глазами, один из богатейших итальянских аристократов того времени, князь Камилл Филипп Людовик Боргезе. Началась большая охота, тем временем было решено вдовушку на какое-то время припрятать от общества, чтобы олень не всполошился.
– Я тут подохну, Лоретта, – жаловалась Полина княжне д'Абранте, – и если мой брат все так же будет мне запрещать видеть людей, я покончу с собой!
Муж госпожи д'Абранте, Жюно, слыша эти слова, заявил, что была известна Венера Медичи и Капитолийская, но вот Венеры Самоубийцы еще не было.