Ха! Хорошо провозглашать самостоятельность государства, которое тебе не принадлежит! Хитрый, но несложный агитационный трюк!
Винниченко задумался. А ведь над этим стоит поразмыслить… Разве не логично? Пускай бы немцы с австрийцами оккупировали и Украину, а тогда… Государство-то в таком случае будет того… буржуазным? Социал-демократу, что ни говорите, это неприятно: опять у власти — буржуазия!
Буржуазия!
Гм!
Разве он, Винниченко, не отдал себя делу борьбы с буржуазией? Кому столько раз доводилось бежать от преследования жандармов за границу? Кто перевозил оттуда боевую, направленную против буржуазии, литературу? Кто сам писал все эти прокламации, листовки, лозунги? Разве не он? Кто, наконец, первым ввел в украинский язык, строго научно придерживаясь лексики эпохи капитализма, самое это слово “буржуй” взамен устаревшего, эпохи феодализма, “пан”?
Но если рассудить, то разве так уж страшно, если б украинское государство было поначалу буржуазным? Винниченко даже пренебрежительно пожал плечами: историческая необходимость! Существуют же методы парламентской борьбы. Украинские социал-демократы возглавят украинский пролетариат и затем в своем родном, украинском государстве устроят революцию против буржуазии: русской, польской, еврейской и против своей родной украинской — все равно, она либо русифицирована, либо полонизирована. И — восторжествует царство социализма на родной украинской земле! Абсолютно логично… Словом, над этим стоит подумать…
Впрочем, для рефлексии у Винниченко уже не оставалось времени. Песня отзвучала. Теперь зачитывалась резолюция.
Резолюцию предварительно одобрили фракции украинских эсеров, социал-демократов, социал-федералистов, даже “фракция украинцев-внепартийных”. Теперь она была принята под громкие аплодисменты. Воздержались от голосования русские меньшевики. Против голосовали русские эсеры.
Решение было — сразу после закрытия съезда обнародовать эту резолюцию на площади перед исторической Софией.
Вслед за тем Грушевский предложил создать УГВК — “Украинский генеральный войсковой комитет” — главный при Центральной раде орган пропаганды, организации и упорядочения украинского национального военного движения. Точнее: штаб мобилизации украинской армии. Грушевский огласил и персональный список деятелей, которых только что, на объединенном заседании фракций украинских партий, предложено рекомендовать съезду в состав УГВК. Фракции заседали в перерыве, пока Винниченко ходил приветствовать мсье Тома. Первым по алфавиту в списке стоял Винниченко. И услышать это было очень приятно: пускай по алфавиту, а все-таки — первый! В армии он, правда, никогда не служил, будучи белобилетником — по фальшивому документу, изготовленному подпольным паспортистом. Тем более приятным было это проявление пиетета.
Но тотчас Винниченко снова досадливо поморщился: в списке был и Петлюра! Больше того: во главе УГВК Грушевский как почетный председатель съезда предлагал поставить… именно Петлюру! Винниченко прямо за голову схватился: Петлюра — украинский “главковерх”! Да не говоря о том, что он вообще прохвост, он же ни черта не смыслит в военном деле! Ведь он и не прапорщик даже — обыкновенный земгусар-ассенизатор! И ему — создавать украинскую армию? Нет, как хотите, а Винниченко на это никогда не согласится!
И Винниченко поднял руку, снова прося слова вне очереди — в порядке обсуждения кандидатур.
А Грушевский, выдвигая Симона Петлюру главой “Украинского генерального войскового комитета”, рассуждал так. Если во главе поставить военного специалиста, то — если это будет специалист крупный — он сразу же изымет армию из-под верховного руководства Центральной рады и, в частности, ее председателя. Если же главой станет какая-нибудь мелкая сошка, то немедля заведутся приспешники, пойдет склока в военном руководстве, и тогда тоже — прости-прощай украинское войско! А Петлюра приспешников среди военных иметь не может, поскольку сам не военный, — вот и будет крепко держаться Центральной рады и, в частности, ее председателя. К тому же, как человек вполне штатский, он на своем посту будет не слишком воинственным, a Грушевский всякой войны страшился, крови боялся и, признаться, в глубине души был заядлым пацифистом. Он размышлял: ведь вообще-то создание украинской армии нужно лишь для устрашения центрального Временного правительства, — чтоб был у Центральной рады в руках козырь для отстаивания своих требований. Поэтому армию надо организовывать шумно, пышно, с помпой и трезвоном. А подымать шум Петлюра всегда был великий мастер.
Да и, в конце концов, нужно же кого-нибудь поставить во главе, чтоб не сунулся сам Винниченко, — этого Грушевский не стерпел бы.
Однако, считая себя испытанным дипломатом, особенно после недавней беседы с митрополитом Шептицким, Грушевский почел необходимым дать съезду разъяснения:
— Я предлагаю добродия Симона Петлюру в качестве главы УГВК потому, уважаемое собрание, что ни я, ни добродий Винниченко занять этот пост не имеем возможности: на нас лежит общее верховное руководство всеми сторонами великого дела возрождения нации — и в жизни внутренней и на международной арене. К тому же мы надеемся вскоре возглавить долгожданное правительство вожделенной украинской державы…
Гром аплодисментов покрыл слова Грушевского:
— Слава! Желаем державы! Жаждем правительства!
Под гром аплодисментов Винниченко опустил поднятую руку. Престиж его, выходит, не подорван. А Петлюра — что ж? В конце концов, кому-то и в самом деле необходимо возглавить, если он, Винниченко, обременен миссией верховного руководства всеми делами. Пускай уж будет Петлюра. Все-таки он снова признал себя социал-демократом. Значит, через фракцию — а председатель фракции он, Винниченко, — всегда можно будет прибрать его к рукам…
В зале тем временем в честь избрания главы будущей украинской армии дружно запели старинную:
Попереду Дорошенко
Веде своє військо,
Військо запорізьке
Хорошенько…
Ha этом войсковой съезд был закрыт.
Глава воинского дела на Украине Симон Петлюра взошел на трибуну и подал первую свою команду: делегатам съезда построиться воинским порядком и идти на площадь перед Софией — для торжественного обнародования решений съезда и для первого в новейшей истории Украины парада украинских войск!
6Делегаты крестьянского съезда уже дожидались на Софийской площади.
Толпа делегатов у здания присутственных мест выглядела пестро и живописно. Большинство составляли степенные хозяева, достойные представители уездных и волостных “крестьянских союзов”, в синих чумарках и плисовых штанах. Другие красовались в праздничных, городского покроя “спинжаках” поверх богато вышитых сорочек. Совсем мало было солдатских гимнастерок, еще меньше поношенных свиток — таких, скажем, как у Авксентия Нечипорука.
День выдался на диво ясный и погожий: ни облачка на небе, но и не жарко — с днепровских круч веял ласковый ветерок. Над цветами уже звенели пчелы. Радовалось сердце, и умиротворялась душа. На софийской колокольне бил большой колокол — редко, протяжно, как для службы божьей. Делегаты снимали шапки и набожно крестились. Крестился и Авксентий Нечипорук.
Софийская площадь в это утро выглядела торжественно, как никогда.
Вдоль зданий, от Рыльского переулка до самых стен Софии, ровными шеренгами выстроились готовые к параду шестнадцать рот 1-го Украинского имени гетмана Богдана Хмельницкого полка: роты были укомплектованы сверх нормы — по двести восемь казаков. Завтра такой полк очень легко переформировать в целую дивизию. Казакам только что созданного полка выдали новенькое обмундирование — из цейхгаузов российской армии, но с желто-голубыми петлицами, а на голову — ватные папахи со свисающим на манер старинного шлыка красным верхом. Полку предстоял сегодня торжественный акт. “Лыцарский обет”, то есть принятие воинской присяги.
Командир полка полковник Капкан гарцевал взад-вперед по площади. Наездник он был хоть куда; конь под ним — Дубровского конного завода. Одет был полковник в только что сшитый, старинного казацкого покроя, по образцам костюмерной театра Садовского, зеленый жупан из сукна для ломберных карточных столиков и в широченные красные шаровары из атласа для дамских вечерних платьев. На голове у него лихо сидела черная каракулевая шапка с длиннейшим красный шлыком, отороченным церковным золотым позументом, с золотою же кисточкой от штофных кресел на конце. Сапоги — красного сафьяна, с подковками, без шпор.
Вдруг полковник осадил коня, так что дубровский жеребец даже встал на дыбы и брызнул пеной через удила.
— По-зip![30] — подал команду полковник.
