Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

В последнее десятилетие века вершились великие дела, повлекшие спасение Святой Земли и сохранение идеалов крестовых походов. Первое десятилетие следующего стало временем гибели этих идеалов, оскверненных и запятнанных кровавой оргией, разыгравшейся с неслыханным размахом, когда алчность поставила золото превыше Бога.

начале тринадцатого столетия смерть и соперничество посеяли среди государей Европы полнейшую неразбериху, а заодно породили прекрасные возможности для невероятно честолюбивого нового Папы Иннокентия III. В 1199 году Ричарда Английского сразила в баталии шальная стрела. Его презренный браг /[жом заявил своп нрава на трон, но встретил конкурента в лице Артура, племянника Ричарда, тут же получившего поддержку короля Филиппа Августа Французского. Разгоревшийся в Англии конфликт мог запросто перерасти в гражданскую войну, что Филиппа вполне устраивало.

Тридцатидвухлетний император Генрих VI умер в сицилийском городе-порту Мессина, и затеянный им великий крестовый поход ушел в небытие вместе с ним. Его вдова Констанция, унаследовавшая королевство Сицилийское, поручила заботу о своем малолетнем сыне и заодно о своем островном королевстве Иннокентию III. В Германии шла гражданская война: брат Генриха Филипп Швабский предъявил свои права на корону императора, но Иннокентий III не согласился, отдав ее Отто Брунсвику, готовому действовать по его указке. Не прошло и года, как Отто отказался повиноваться Папе, за что и был отлучен от церкви и смещен с трона.

Папа Иннокентий III мало-помалу становился самым могущественным человеком Европы, вполне в духе его стремления раз и навсегда повсеместно поставить папскую власть выше светской. Его порадовано, когда граф Шампанский написал о своем желании организовать новый крестовый поход. Иннокентию идея пришлась весьма по душе, только бы крестовый поход возглавлял не король и не император – тогда крестовый поход будет папским, а командовать им будет легат или дворянин, получающий приказы непосредственно от Папы.

Главным ставленником Иннокентия, продвигавшим французский крестовый поход, был страстный и пламенный проповедник Фальк из Нюилли, славившийся своим красноречием и неустрашимостью. В своих проповедях он не трепетал и перед сильными мира сего, что доказал, громогласно бросив в лицо Ричарду требование расстаться с «дочерьми» – Гордыней, Алчностью и Похотью. (Когда же английский король согласился распроститься с ними, Фальку оставалось только задыхаться от гнева. Ричард предложил выдать свою Гордыню за тамплиеров, Алчность – за цистерцианцев, а Похоть – за епископов: вместе они составили бы идеальные пары.)

Обет крестоносца принял впечатляющий ряд дворян: Жоффрэ де Вилльгардуэн, маршал Шампани и летописец грядущего крестового похода; Симон де Монфор, в один прекрасный день возглавивший кровопролитный крестовый поход против еретиков во Франции, и Бонифаций де Монферра, брат Конрада, убитого перед самым восшествием на престол Иерусалимского королевства. С общего согласия и полного папского одобрения командовать крестовым походом должен был Тибальд, граф Шампани и Бри.

Когда военачальники встретились для разработки стратегии, им напомнили, что король Ричард вслед за другими полководцами, побывавшими в Святой Земле, назвал Египет уязвимым брюхом мусульманской империи. Да и с точки зрения тылового снабжения он сулил немалые выгоды, потому что важнейшие задачи доставки людей и припасов могли выполнять христианские корабли, сводя путешествия по суше к минимуму. Так что все единодушно постановили первоначальной целью сделать Египет. Группа из шестерых дворян с Жоффрэ де Вилльгардуэном во главе отправилась на переговоры с Венецианской республикой – единственной державой, располагавшей достаточным количеством судов для доставки многонациональной армии, отправлявшейся в экспедицию на будущий год.

Но прежде чем с приготовлениями было покончено, граф Тибальд умер. Знать постановила, что его преемником на посту командующего крестовым походом должен стать Бонифаций де Монферра – не только благодаря военному опыту, но и потому, что он приходился дядей принцессе Марии де Монферра, наследнице Иерусалимского трона, что послужило бы ручательством хороших взаимоотношений с баронами Святой Земли. А через месяц по смерти Тибальда в апреле 1201 года крестоносцы пришли к соглашению с Венецией.

Великий Совет решил, что к концу июня 1202 года Венеция предоставит транспорт для четырех с половиной тысяч рыцарей, девяти тысяч эсквайров и сержантов, двадцати тысяч пехотинцев и двадцати тысяч коней и снабдит всех провизией сроком на год. Сверх того Венеция предоставит пятьдесят военных галер с венецианскими войсками для защиты флота и борьбы на стороне крестоносцев в Египте. В качестве же уплаты город получит восемьдесят пять тысяч дукатов, а также половину всей добычи и захваченных земель. Ко всем, кто принял обет крестоносца, был брошен клич собраться в Венеции к июню будущего года.

Судьба сулила Бонифацию де Монферра провести зиму в гостях у друга Филиппа Швабского в Германии. Разумеется, темой их разговоров зачастую становился Константинополь, потому что Филипп был женат на византийской принцессе Ирине Ангел – дочери свергнутого императора Исаака Ангела, обреченного на вечный мрак слепоты и заключение до самой смерти в промозглой темнице. О младшем брате Алексее она знала лишь то, что живет он не в заточении, а под домашним арестом с дядей Алексеем III, узурпировавшим трон.

Однако вскоре разлуке пришел конец: Алексей прибыл к сестре в Германию. Друзья помогли отроку проскользнуть на корабль, доставивший его на Сицилию, а оттуда – добраться к сестре. Теперь, когда престолонаследник Византийской империи стал их гостем, а под их командованием собралось огромное войско, выступающее на восток, Филипп с Бонифацием начали строить далеко идущие планы. Ненавидя греков, оба считали, что упускать такую возможность просто грешно.

Умы венецианцев тем временем поглощали собственные интриги, по части каковых они прослыли общепризнанными доками, никоим образом не желая крестового похода против Египта, поскольку последний отрезал бы их от тамошних центров богатой торговли. Если мысль о том, что правительство может подрядиться доставить войска в некую страну и тут же заверить правителей оной, что войска не попадут по назначению, кажется диковатой, надлежит поближе познакомиться с Венецией, ставившей во главу угла только интересы дела.

Еще с незапамятных времен, когда их вынудили искать убежища среди островов и лагун Адриатического моря, венецианцы уповали более на море, нежели на земную твердь. Экономика их опиралась не на земледелие и крепостных, как господствовавшая в те времена феодальная система, а на торговлю. В конечном итоге и правительство их составилось исключительно из глав крупнейших купеческих фамилий, образовавших Великий Совет. Упомянутый Совет избирал герцога (на венецианском диалекте прозывавшегося дожем), занимавшего сей пост пожизненно, но не самодержавно, ибо ничего не опасались венецианцы более, нежели власти одного человека над их городом-государством. Посему для надзора за дожем назначали Совет Трех. Сказанный властелин не мог самолично принять ни посла, ни даже гонца, и даже более того – ни написать, ни получить письма частным образом.

Установленный порядок блюли неукоснительно, и по всему городу расставлены были бронзовые львиные головы, в отверстые пасти каковых под сенью тьмы мог бросить анонимное обвинение всякий гражданин, имевший необходимость сообщить о любом усмотренном проступке против порядка. Галеру же, назначенную для вразумления приговоренных, которых приковывали к веслам цепями, подгоняли по Гранд-каналу прямиком к фасаду Дворца Дожей в назидание всему свету, дабы всякий узрел цену нарушения установлений Великого Совета.

Совет же в своем законотворчестве преследовал все одну и ту же цель: развивать, защищать и расширять торговлю. Поначалу венецианцы мало что значили в мире торговли, полагаясь по большей части на продажу вяленой рыбы и прочих даров моря, но после изведали о спросе на крепких рабов. И первым грандиозным расцветом экономика их обязана набегам на далматинское побережье по ту сторону Адриатики, дабы продавать пленных на невольничьих рынках Северной Африки. Там же они приобретали продукты, доставляя их по морю домой, чтобы продавать в Европе. Работорговцы угнали в плен столько славян, что название нации в английском языке обратилось в главное обозначение раба – «slave».

Кроме Венеции, центрами итальянской торговли были Пиза, Генуя и Амальфи, расположенные на западном побережье Италии и потому вначале отдававшие предпочтение торговле в западном Средиземноморье, так что венецианцы сосредоточили усилия в противоположном конце моря, куда приходили товары из далекого, загадочного и таинственного Востока. Поскольку Европа не могла предложить почти ничего такого, что пользовалось бы спросом на Востоке, Венеция обратилась к производству ремесленных изделий, и в первую очередь стекла. Когда же сие привело к открытию, что посеребренное стекло обращается в зеркало, они не пренебрегли ценной монополией, приняв законы по ее защите. Существуй в то время Соединенные Штаты и принадлежи честь открытия им, они ввели бы лицензии на используемые технологии и жестоко преследовали бы по суду всякого, кто самостоятельно нашел бы рецепт производства амальгамы «в обход копирайта», но венецианцы поступили проще, вполне в духе времени приняв закон, наказывавший смертной казнью всякого, кто открыл бы секрет серебрения зеркал непосвященному. Предание гласит, что как-то раз семейство мастеров зеркальных дел надумало покинуть город, дабы нажиться на своем искусстве где-нибудь в чужих краях. Совет же выслал шпионов, проследивших беглецов до самого побережья Атлантики, где их настигли и перебили поголовно.