Сейчас лес был тих и совершенно безжизнен – ни тебе пения птиц, ни одного зайчишки, что удирает, петляя, обезумев от страха. Ни гордо шествующего оленя. Лишь всюду – бегущая вода: с камня на камень, с уступа на уступ, и тут же вспоминался Рим с его сотнями журчащих, вечно поющих фонтанов.
– Ты же здесь проходил, Гай! – подивился Кука. – И не можешь найти дорогу?!
Приск отрицательно покачал головой. По-прежнему ни намека на дорогу – сплошной лес, только доносился шум ручьев и маленьких водопадов. Разведчики перебрались уже через третий поток, миновали бегущий с каменистого обрыва водопадик – напились вкусной ледяной воды, отдохнули и двинулись дальше.
– Они заколдовали свою столицу да скрыли от нас в облаках, – предположил Кука.
Мрачный ельник вдруг сменился лиственным светлым леском – сквозь ажурную листву глянуло солнце, косые полотнища падали веером, хотелось подставить ладони и собирать этот свет, как невиданные сокровища. Приск был уверен, что видел прежде этот склон – пусть зимой под снежным покровом, – но видел. Значит, тропа где-то рядом.
Он вдруг остановился и в следующий миг подался назад, будто натолкнулся на невидимую стену. А потом рука, опять же невидимая, толкнула его в грудь, заставив отступить. Приск отшатнулся. Стрела пропела и ушла в заросли орешника.
Приск метнулся в сторону. Сорванные с ветвей листья еще кружились, пока он катился со склона холма, перед глазами мелькали кроны деревьев.
– Кука! – орал Приск. – Засада!
Вскочив, центурион столкнулся лицом к лицу с даком. Оба ударили разом. Заскрежетала сика[89] по лирике центуриона, а гладиус вошел чуть ли не по самую рукоять противнику в бок. Приск подался назад, новая стрела свистнула чуть не перед носом – он ощутил, как воздухом обдало лицо, – воистину дыханием смерти.
Приск не стал дожидаться нового выстрела – прыгнул с уступа. Рванувшее неведомо куда сердце, и тут же ледяная пустота внутри, земля ударила в ноги, злобно, со знанием дела подсекая. Приск перекатился, отпрыгнул в кусты, вопя от боли. И столкнулся с Кукой.
– В укрытие! – крикнул центурион.
Не сговариваясь, они бросились бежать. Им наперерез выскочил Тиресий – в руках отрубленная голова, он нес ее за волосы, кровь при каждом шаге обливала его калиги.
– Кто это? – бросил на ходу Приск.
– Новый знакомый.
Последним к ним присоединился Фламма.
Римляне выскочили к тому месту, где оставили лошадей. Как раз вовремя: дак наматывал на руку узду одного из скакунов. Ауксиларии лежали в траве и не подавали признаков жизни. Фламма выстрелил из лука, но промазал – угодил не в дака, а в попону коня, тот взъярился и встал на дыбы, чем все же сослужил римлянам службу: пока варвар уворачивался от ударов копыт, подоспели легионеры. Тиресий бросил отрубленную голову и ринулся на дака первым. Свистнул фалькс, но Тиресий успел пригнуться и тут же всадил гладиус под ребра противнику. Возвратным движением тот успел еще задеть римлянина, но дакийская коса лишь скользнула по шлему.
– Неужели этот косматый один всех наших перебил? – изумился Кука, оглядывая лежащих ауксилариев. Троих положили стрелами, четвертого – ударом фалькса.
– Надо вернуться, – предложил Фламма. – Возьмем в охрану сотню ауксилариев и…
– Думаю, их было всего трое, – перебил Грамматика Приск. – Пока мы бродили по склону, они перебили охрану подле лошадей, потом двое пошли за нами. Одного убил я, второго – Тиресий. Ну а третьего – опять же Тиресий – здесь. Так что нам нет резона возвращаться. Пойдем снова искать дорогу.
– Выплюнь этот приказ! – закричал Фламма.
– Что?
– Ты хочешь оставить меня сторожить лошадей. Так вот – выплюнь этот приказ, не произноси. Я не останусь.
– Я останусь, – сказал Тиресий, поднимая лук убитого дака, – а вы втроем можете идти.
– Ты точно считаешь, что это нужно? – спросил Приск. – Можем бросить лошадей без присмотра.
– Ни за что, – сказал Тиресий. – Они нам пригодятся.
Когда центурион и легионеры ушли, он перекинул лук за спину и стал вытаскивать из убитых стрелы – наполнять опустевший дакийский колчан.
Внезапно один из ауксилариев пошевелился: две стрелы угодили ему в обнаженные руки, он лишь потерял сознание, но остался жив, и сейчас белокожее его лицо было белым до синевы.
– Тебе повезло, Ингиторий, – сказал Тиресий, помогая раненому подняться. – Ты умеешь отводить смерти глаза, и она проходит мимо.
* * *
– Вот здесь! – сказал внезапно Приск. – Кука, прогуляйся наверх и погляди, есть ли дальше тропа. Только будь осторожен.
Центурион достал кинжал и сделал зарубки на деревьях. Ну вот, наконец-то он отыскал дорогу, по которой можно подняться к Сармизегетузе. Теперь он был уверен, что осенью, почти два года назад, он поднимался к воротам именно здесь. Справа струилась река, слева по берегу проложена была узенькая дорога. Ниже по склону ее завалили камнями, посему разведчики несколько раз проходили мимо, не пробуя подняться к вершине.
– Все равно дорога слишком узкая, – заметил Фламма.
– Ничего, ее не так трудно расширить, – улыбнулся Приск. – На что легионерам руки и кирка?
Внезапно Кука буквально выкатился из-за стволов:
– Назад! – проорал он.
Повторять дважды не пришлось – все трое понеслись вниз – на площадку, где оставили лошадей.
И, только вскочив в седла и устремившись назад к лагерю по знакомой тропе, Приск спросил у Куки:
– Что ты увидел?
– Армию даков. Варвары вылезали прямо из облаков.
– Что?
– Децебал атакует!
Начало лета 859 года от основания Рима
Горы Орештие
К полудню Децебал вывел армию в долину – дабы не позволить римлянам окружить Сармизегетузу. Это был отчаянный шаг, – но дакийский царь надеялся на победу – вопреки всему, хотя численность даков не шла ни в какое сравнение с числом подступивших к его столице римских легионеров. Машин, способных вести точный прицельный огонь, у даков было несравнимо меньше. Конница, да, – имелась, в основном на трофейных сарматских конях, но не катафрактарии, и в таком мизерном количестве, что вряд ли стоило принимать ее в расчет. Конной стражи вокруг императора – и то было больше. Однако в какой-то мере расчет Децебала оправдался – лагеря римских легионов и когорт оказались рассеянными вокруг Сармизегетузы (никто и подумать не мог, что дакийский царь отважится на битву) – и даже не половина, но лишь четверть подошедшей к столице армии смогла принять участие в грядущем сражении.
Запела, призывая к бою, римская труба, эхом откликнулись горы. Одновременно и римляне, и варвары устремились навстречу друг другу. Римские ауксиларии неслись в первом ряду, легионеры пока остались на месте. В ауксилариев летели стрелы, в даков – короткие дротики из катапульт. Даки, не обращая внимания на обстрел, перешли на бешеный бег – как будто не отягощали их ни щиты, ни оружие. А первые ряды были к тому же все в доспехах, памятуя, как выкашивали в прошлый раз римские машины незащищенных даков. Размахивая фальксами, как будто это были легкие кинжалы, коматы все ускоряли бег. То, что они спускались с горы в долину, лишь добавляло скорости. Их светлые длинные волосы реяли за плечами и, казалось, поднялись дыбом, как шерсть на загривках волков. Три шеренги ауксилариев они рассеяли, а вернее, просто затоптали, уничтожили, прошли по ним, как тяжелая повозка переезжает тонкие стебли. Тогда двинулись вперед легионеры. В первой шеренге теперь шагали не новички, а ветераны, они двигались, удерживая строй, образуя стену из плотно сомкнутых щитов. С грохотом обе линии столкнулись. Римляне подались назад, но устояли. Теперь сражающиеся передвигались с места на место: римляне то пытались продвинуться вперед, то подавались назад. Порой то один дак, то другой припадал к земле, пытаясь фальксом нанести удар по ногам. Кого-то из римлян защищали поножи, кто-то успевал вонзить в спину припавшего к земле противника меч. Но случалось, что удары пробивали металл поножей и ранили ноги легионерам. На место выбывшего товарища тут же становился другой. Упорство с обеих сторон было чрезвычайное, клинок звенел о клинок, щит сталкивался со щитом, непрекращающийся вопль стоял в долине и, подхваченный эхом, усиливался, переходя в непрерывный и злобный рокот. Правое римское крыло сумело двинуться вперед и, наступая, опрокинуло напиравших даков, в то время как левый фланг стал отходить – немногочисленная дакийская конница ударила по римским турмам. Пущенная чьей-то счастливой рукой стрела смертельно ранила префекта римской конницы, и всадники, оставшись без командира, заколебались, лошади попятились, топча пехотинцев. Но те сумели, собравшись в тесный строй и поддерживая друг друга, устоять на месте. Траян, издали увидев, что творится с конницей, погнал во весь опор своего коня и задержал отступавших, словно задвинул засов. Узнав его по плюмажу на шлеме, командир одной турмы остановился и тут же помчался назад, чтобы восстановить боевую линию. «Куда так торопитесь, храбрецы?!» – крикнул им Траян. Право же, стоило еще метнуть вперед значок – чтобы уж наверняка заставить всадников вернуться.
