Наконец, 5 сентября 1931 года в «Правде» появилось Постановление ЦК ВКП(б), которым, как тогда говорили, был нанесен удар «антиленинской теории об отмирании школы и снижении роли учителя, а также по прожектерам, тянущим школу к превращению в цех завода». 18 декабря 1932 года та же газета в передовой статье, озаглавленной «Против левацкого охвостья в школьной работе», разъяснила непонятливым учителям и работникам Наркомпроса, что школа – такой же плацдарм классовой борьбы, как любой другой участок социалистического строительства, что классовые враги всеми силами стараются проникнуть в школу с целью воспитать подрастающее поколение во враждебном коммунизму духе и что партия не потерпит мелкобуржуазного прожектерства и распущенности на таком ответственном участке социалистического строительства. А Сталин добавил: «… образование – это оружие, эффект которого зависит от того, кто его держит в своих руках, кого этим оружием хотят ударить».
Руководству страны стало понятно, что вес этого оружия зависит от знаний, а не от общих фраз. Стране нужны были образованные люди. Революционные преобразования в школьном деле устарели, пользы не приносили и стали просто раздражать.
Главной причиной всех бед того времени считался троцкизм. После его разгрома школьные работники, привыкшие словами Троцкого призывать молодежь «грызть молодыми зубами гранит науки», стали призывать ее «учиться, стиснув зубы», как говорил Сталин.
В троцкизме, левацких загибах тогда обвиняли многих. Досталось и Шульгину с его «Методом проектов». Возможно, этот метод устарел, а возможно, он давал тогда крестьянским детям совершенно неуместный после проведения коллективизации простор для фантазии. Ну что было бы, если бы на уроках в сельской школе дети говорили об организации работы в колхозе, о том, что сеять, когда убирать урожай, как им лучше распорядиться и пр. До чего они могли договориться?!
Школа с тех пор стала действительно все больше и больше напоминать «плацдарм классовой борьбы». В начале тридцатых из нее вычищали классово чуждые и враждебные новой линии партии элементы. Ну а учебный 1935/36 год прошел под флагом стахановского движения. В Москве соревновались между собой районные отделы народного образования, школы, классы, ряды и парты. Везде появились свои «стахановцы». В школе можно было увидеть плакат «Наша школа включилась в стахановское движение. У нас 35 стахановцев». Появились учителя-стахановцы. Они брали на себя всевозможные обязательства. Коллектив словесников одной школы, например, обещал коллективу словесников другой школы научить учеников правильно писать шипящие с мягким знаком, а те им в ответ обещали научить детей правильно писать частицы «не» и «ни» с наречиями, ударники-преподаватели брали на себя обязательства помогать отдельным классам учить уроки, заниматься с отстающими и пр. Потом появились обязательства, внушающие опасения в серьезности высказанных в них намерений. Например: «Включаясь в стахановское движение, я беру на себя обязательство во второй учебной четверти дать 95-процентную успеваемость» или того хуже: «Беру на себя обязательство дать 125-процентную успеваемость». А ведь в то время, даже по официальным данным, в московских школах свыше половины учащихся училось посредственно, а треть – плохо и очень плохо!
Двоечники и троечники составляли большую часть будущих хозяев страны. Грустно, но факт. Учителям, чтобы повысить успеваемость, приходилось завышать оценки, проходить мимо ошибок, подсказывать ученикам ответы, предупреждать их о вызове к доске и прибегать к другим ухищрениям.
Сама система оценок знаний учащихся претерпела в советской школе ряд изменений.
Вместе с самодержавием пала в нашей стране система оценки знаний учеников в цифрах. Оценки стали называться: «отлично», «хорошо», «удовлетворительно», «плохо» и «очень плохо». Кое-где, правда, ставили «ноль» за «полное незнание». Чем отличался этот «ноль» от единицы или от «очень плохо», определить невозможно. Говорили, что на «ноли» нарывались умственно отсталые дети, попавшие в обычную школу, или дети, случайно забредшие в старший класс. Новаторство в оценке знаний школьников на этом не остановилось. Оно пошло дальше. В некоторых московских школах вместо оценок в классных журналах учителя стали ставить плюсы, минусы и другие значки. Минус, например, обозначал 75 процентов усвоения. Кто и как вычислял эти проценты, сказать невозможно. Можно только предположить, что бесконечные переходы на «пятибалльные», «четырехбалльные», «двухбалльные» и «безбалльные» системы позволяли учителям маневрировать и «удерживать кривую успеваемости на должном уровне».
Споры об оценках были в конце концов решены приказом Наркомпроса от 7 октября 1935 года, запретившим ноли и всякие крючочки. А с января 1944 года оценивать знания школьников в нашей стране снова стали в цифрах. Инициаторы этого нововведения указывали на то, что словесные оценки страдают расплывчатостью. К примеру, «посредственно» используют учителя, не желающие выставлять плохую оценку. Вторым доводом в защиту цифровых баллов был тот, что баллы эти почти столетие применялись в русской школе и в настоящее время повсеместно применяются в школе зарубежной. (Давно такие доводы не приводились в поддержку чьего-либо мнения, а ведь записка о переходе на цифровые баллы представлялась в ЦК ВКП(б) и ее рассматривали Молотов и Маленков!)
Но какая бы система оценок ни существовала, главной задачей школы оставалась успеваемость.
Учителя, пионерская организация, комсомол искали любые способы воздействия на учеников с целью ее повышения. В одной школе, например, в середине тридцатых сделали красочную доску. На ней нарисовали маршрут трамвая от школы до райкома комсомола. Вырезали из картона и раскрасили трамвайчики. Каждая группа (так до 1934 года называли классы) имела свой трамвай. До райкома семнадцать остановок по числу групп. Чей трамвай придет в райком первый – тот победитель. В другой школе в классах повесили часы «ходики». У «ходиков» часовой механизм приводится в действие тяжестью гирь, висящих на цепочках. Есть у ходиков и маятник. Он так и ходит: туда-сюда, туда-сюда. Останови маятник, и часы остановятся. Так вот, когда время урока тратилось на пустые разговоры, искание мела, тряпки, маятник останавливали. Его вновь подталкивали тогда, когда класс начинал заниматься делом. Говорили, что благодаря этой мере болтать в классах учащиеся стали в три раза меньше. В школе № 3, как рассказал ее директор, «повесили недисциплинированный первый класс на „черную доску“, посадили в галошу и галошей накрыли». Так и представляешь в школьном коридоре доску, к которой пришпилен лист ватмана с изображением большой блестящей галоши, в которую усажена провинившаяся группа.
Способствовал подъему успеваемости и дух соревнования среди учащихся. Для этого в школах проводились «академические бои» между учениками и классами, устраивались конкурсы «на лучшего грамотея», вывешивались на видном месте лучшие и худшие тетрадки, «сигнальные доски», в которых отражался процент успеваемости каждого ученика. В школах проводились «образцовые дни», «займы взаимопомощи», «вечера трех поколений» и даже «международные конгрессы» с участием иностранных пионеров. Новшеством российской школы тех лет стал «Бригадный метод обучения», при котором бригадир отвечал на вопросы, а членам его бригады ставили зачет. Это был эффективный метод перетаскивания двоечников из класса в класс. В 1937 году школы завели у себя «книги почета» для отличников и «черные списки» плохих учеников.
«Академические бои» проводились так: в двух школах отбирались лучшие ученики шестых-седьмых классов. В присутствии других учеников преподаватели задавали им вопросы по различным предметам, и они должны были на них по очереди отвечать. За ответы ставили баллы. Кто больше баллов наберет – тот победитель. Победителей награждали ценным подарком (книгой, например). Наиболее выдающихся учеников переводили в «образцово-показательную» школу.
В 1940 году, желая поддержать слабеющий дух соревнования, директор одной из московских школ, Дмитрий Петрович Преображенский, издал такой приказ: «Ответственный момент, который переживает наша школа в борьбе за повышение успеваемости, за лучшую организованность, культурное поведение учащихся, за лучшее выполнение общественной работы, требует мобилизации всех сил школьного коллектива, требует формирования общественного мнения всей школы. С этой целью по моему предложению, единодушно принятому педагогическим советом, комитетом комсомола и учкомом, в школе вводятся общешкольные линейки два раза в месяц… Они должны показать, борется ли класс за получение Красного знамени нашим районом или тянется в хвосте, позоря этим себя и своих руководителей, низводя всю школу в целом с того места, которое ей принадлежит по ее возможностям… Приказываю классным руководителям приготовить краткие рапорта на две минуты об учебе и общественной работе класса, об его дисциплине и лучших учениках… Старшему вожатому поручаю общую команду на линейке, а председателю учкома принятие рапортов от классных организаторов… Преподаватели, не занятые на уроках, обязательно присутствуют на линейках».
