– Побудь, сколько сможешь, с Уэстоном! – взмолилась Абигейл.
Она подумала, что эти дни могут быть последними, которые малыш проведет с отцом.
Но времени не нашлось. Британцы явились на следующее утро. Они перешли Ист-Ривер у Кипс-Бей примерно в трех милях за городскими земляными укреплениями, неподалеку от поместья Мюррей-Хилл. Все высыпали на причал, и зрелище по всем статьям внушало трепет.
Пять боевых кораблей били по берегу прямой наводкой, в то время как плоскодонные баржи с четырьмя тысячами красномундирников стремительно пересекали реку. Когда солдаты высадились на берег Манхэттена, тамошняя милиция бежала, и ее можно было понять.
Абигейл с отцом остались дома с Уэстоном. Больше делать было нечего. Гудзон сказал, что войска патриотов находятся на Блумингдейлской дороге, которая пролегает по западной стороне Манхэттена. Что они предпочтут – атакуют красномундирников или попробуют проскользнуть? Абигейл не знала, где Джеймс. Отец стоял за воротами и прислушивался к пальбе.
Если патриоты отступали, то их гражданским единомышленникам не оставалось другого выхода. Это была странная картина. Тянулись целые семьи со скарбом, погруженным в фургоны, а то и в обычные тачки. Абигейл подошла к отцу, и тот сообщил, что видел, как мимо спешно проехал Чарли Уайт. Она спросила, не сказал ли тот чего.
– Нет. Но он помахал.
Прошел час. Затем еще. Тишина наводила жуть. Наконец Мастер услышал трескотню мушкетных выстрелов, но через несколько минут она стихла, и вновь воцарилось безмолвие. Прошло двадцать минут. Потом на улице показался одинокий всадник.
Это был Джеймс. Он спешился и влетел в дом:
– Все кончено! Мне надо уходить.
– Было сражение?
– Сражение? Едва ли. Британцы двинулись через остров. Патриоты должны были занять позиции за Мюррей-Хилл, и Вашингтон прибыл руководить. Но наши дали деру при первых же выстрелах. Вашингтон обезумел вконец – лупил их саблей плашмя, костерил за трусость и бог знает, что еще творил. Но они ни в какую. Побежали, как зайцы! Просто позор…
– А мне казалось, что Вашингтон – сухарь.
– Нет, он очень вспыльчив, но обычно держит себя в руках.
– И где же сейчас британцы?
– Движутся сюда. Хау ползет как улитка, словно дает нам время уйти. Возможно, так и есть. Кто знает? Но мне пора убираться, отец. Я пришел проститься.
– Сынок, – Мастер положил руки Джеймсу на плечи, – ты видишь, какое положение у патриотов. Я заклинаю тебя ради тебя же, ради твоей семьи – брось это дело! Еще не поздно. Сними форму, останься дома. Если ты это сделаешь, то вряд ли британцы тебя тронут.
– Не могу. Я должен идти. – Он обнял Абигейл, подошел к малышу Уэстону, который смотрел на него огромными глазами, подхватил его и поцеловал, затем повернулся к отцу. – Мне нужно кое-что сказать тебе, отец.
– Говори быстро.
– На всем белом свете ты один, кому я доверю сына, – сказал он, обнял Мастера и тронулся в путь.
Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Потом вернулись в дом. Отец заперся в кабинете. Чуть позже Абигейл различила его рыдания.
– Идем, Уэстон, – позвала она малыша. – Пойдем на Боулинг-Грин.
Британцы вступили в город, как входит всякий завоеватель. Люди махали им и ликовали не то от радости, не то от страха. Ее отец вывесил над дверью «Юнион Джек». Поскольку значительная часть города опустела, проблем с постоем не возникло. «Впрочем, – предупредил отец, – не сомневаюсь, что этот дом приглянется какому-нибудь полковнику».
Теперь британцы двигались быстро, стремясь захватить бо́льшую часть Манхэттена. Однако на следующий день сбежавшие так позорно патриоты вдруг устроили шоу.
На севере острова, за самым лагерем патриотов на Гарлемских высотах, отряд из нескольких сот красномундирников, гнавший прочь каких-то коннектикутских рейнджеров, внезапно натолкнулся на орду патриотов, которая хлынула на них с холма. Завязался короткий бой, но патриоты отважно поднажали, и на сей раз бежать пришлось неприятелю.
Это, несомненно, немного приободрило патриотов. Но странное дело: Абигейл заметила, что и отец был доволен.
– По крайней мере, американцы чуток показали себя, – обронил он.
На следующее утро ровно в одиннадцать часов, когда отца не было дома, Гудзон доложил, что пришел английский офицер.
– Ему, конечно, приглянулся дом, – вздохнула она и пошла к двери.
Там стоял офицер чуть моложе ее брата. Его шевелюра была всклокочена, зато голубые глаза, которыми он взглянул на нее с высоты своего роста, – невыразимо прекрасны.
– Мисс Абигейл? – осведомился он. – Меня зовут Грей Альбион.
1776 годВеликий нью-йоркский пожар начался в полночь 30 сентября.
Гудзон увидел пламя, когда пошел закрывать ставни на верхнем этаже. Горело неподалеку – ему показалось, что возле форта на причале Уайтхолл.
– Ветер в нашу сторону, – сказал он Рут. – Пойду-ка взгляну.
От парадной двери до угла Брод-стрит было всего несколько ярдов. Свернув на Брод-стрит, Гудзон быстро пошел в порт. От Бруклина через Ист-Ривер задувал порывистый ветер и бил ему в лицо. На пересечении с Док-стрит он увидел пожар. Тот полыхал в конце улицы на стыке с Уайтхоллом. Гудзон разглядел, что пламенем уже объята таверна «Бойцовые петухи» и огонь быстро распространялся. Но почему так резво занялось? Окрестные жители высыпали на улицу и глазели, но почти все пожарные, будучи патриотами, покинули город, и никто ничего не предпринимал. Соседний с таверной дом уже горел вовсю. К югу же от нее вдруг вспыхнул небольшой склад.
Гудзон нахмурился. Странно. Ветер дул в другую сторону.
Затем он кое-что заметил.
Когда Гудзон добрался до дому, горел целый квартал. Мастер и все домочадцы уже были на ногах.
– Ветер сносит огонь сюда, Босс, а пожарных нет, – доложил Гудзон.
– Значит, мы мало что можем сделать, – мрачно произнес Мастер.
Но тут вмешался молодой мистер Альбион.
– Можно попробовать, сэр, – сказал он.
Когда мистер Альбион впервые явился в их дом, Босс мигом понял, как воспользоваться ситуацией. Не прошло и дня, как в особняке расквартировались еще два молодых офицера.
– Мистер Альбион – друг семьи, Гудзон, – объяснил Мастер. – Я лучше приму гостями младших офицеров, чем съеду ради какого-нибудь полковника.
Мистер Альбион, разумеется, выглядел истинным джентльменом, а двое офицеров не причиняли никаких хлопот.
В ту ночь они оказались на высоте. В мгновение ока все домочадцы уже наполняли водой все емкости, какие нашлись. В кухне нарисовался Соломон, и Гудзон велел ему идти на улицу и становиться на помпу. Вскоре ведра и корыта с водой стояли на верхнем этаже и возле всех окон на юго-западной стороне. Альбион приготовил себе место на крыше, где уже перекрыл водосточные трубы и заполнил водой канавки.
– Хорошо, что крыша шиферная, – похвалил он. – Это поможет.
– Боюсь, наверху он угодит в ловушку, – призналась Гудзону Абигейл, но тот ответил:
– Не волнуйтесь, мисс Абигейл, он о себе позаботится.
Пожар тем временем двигался прямо к ним. Ветер гнал его широким фронтом шириной в два квартала. Распространению огня способствовало то, что за прошедшие десятилетия старую голландскую черепицу заменили деревянной дранкой. Пожар шел от причала, поглощая кварталы между Уайтхоллом и Брод-стрит, и наступал стремительно. К часу ночи до него не осталось и двух кварталов. Через полчаса Гудзон, выглянувший за двери и осмотревший участок Бивер-стрит по направлению к Боулинг-Грин, увидел, как занялась крыша последнего дома.
Над южной частью улицы собралась огромная черная туча, полная жарких углей. Ему было слышно, как эти угли сыплются на соседние крыши. Загорелся дом напротив. Рев движущегося пекла набирал силу. Мастер крикнул Гудзону, чтобы закрыл дверь, и тот быстро отступил внутрь.
Молодой Альбион трудился не покладая рук. Офицеры соорудили шкив, с помощью которого поднимали к нему ведра с водой. Он также вооружился длинной шваброй и сталкивал ею угли. Стены были кирпичные, и главная задача заключалась в том, чтобы пропитать водой деревянные части и ставни. При везении запруженные канавки должны были потушить угли до того, как займутся карнизы, но один офицер поспешил с ведрами на чердак, чтобы не дать загореться стропилам. Абигейл встала рядом с отцом у окна. Соломон занимался помпой.
– По моему слову всем немедленно покинуть дом, – распорядился Мастер.
Гудзон усомнился, что его послушают. Молодые люди казались ужасно довольными собой. От Альбиона передали, что горит уже больше половины Бивер-стрит.
Было почти два часа ночи, когда из двери соседнего дома вырвались языки пламени. На крыше Альбион выбивался из сил. Огонь лизал боковую стену. На крышу лили воду, чтобы перетекала через желоб и смачивала кирпич. Жар становился нестерпимым. Лицо Альбиона было измазано сажей, и Гудзон, заметив тлеющие угли в волосах, окатил его из ведра, а молодой человек рассмеялся. Снизу донесся голос Мастера – тот призывал их покинуть крышу. Гудзон посмотрел на Альбиона. Молодой офицер осклабился:
