— Леночка…
Куда он от нее уйдет? Как? Все равно, что от себя. Отпустить, все равно, что сердце вырвать.
— Пожалей меня, Леночка, домой уезжай, прошу тебя, родная, — зашептал горячо, с трепетом обнимая ее, по голове гладя, волосы ее перебирая. Задыхался от нежности.
Свет на ней клином сошелся и голова кругом — она, только она…
— Нет у меня дома, — отстранилась.
Дурак, не мог обходительнее?
— Как нет?
— Надя еще осенью сорок первого погибла. Игорь… Тоже. Позже. Была я дома. Госпиталь под Москвой стоит. Ездила. Ничего нет. Пустая квартира. Полностью пустая. Не могу я туда. Тошно.
— Хорошо, — лицо ладонями обхватил. — Ко мне уезжай, к сестре, Вале. Она знает о тебе, я писал. Будете меня с ней ждать…
— Ты не понял, Коля, — отодвинулась совсем. — Не уеду я. Пока хоть один фашист на моей земле ходит, пока хоть один фриц еще жив — не уйду и не уеду, — заявила твердо, неожиданно жестко и безапелляционно. — Счет у меня к ним, огромный счет, Коля.
— Как у всех. Я за тебя его оплачу.
— Нет. Это мой личный счет, — развернулась, в блиндаж пошла.
Мужчина понял, что эту тему сегодня лучше не трогать.
— Я приду через пару часов, Лена!
Девушка кивнула и скрылась в блиндаже.
Николай мысленно выругался на себя, дурака, что слишком напористо себя вел. Закурил и только тут бойцов заметил, разведчиков. Те вытянулись, как положено, с травы поднявшись, но взгляды их майору не понравились.
— Обидите ее, лично головы оторву, — процедил, удостоив каждого тяжелым взглядом, и пошел в сторону землянки Грызова.
Солдаты проводили его взглядом и, Хворостин хмыкнул:
— А я что говорил?
Глава 34
Комната, которую занял ординарец, была небольшой, но уютной, с выходом прямо в комнату Николая. Постель, на которой он сам провел пять дней болезни, была мягкой. С настоящими подушками, одеялом. Лене было бы удобно, но как ее заманить?
— Николай Иванович? — застыл у порога парень.
Майор побродил по комнатке, соображая, как бы корректно пацану намекнуть, что можно ему и у связистов устроится. Неудобная ситуация. Обидится парень, понятно, но выбор не богат.
— Миша…
Начал и закончил, слова отчего-то не подбирались.
Постоял, на Белозерцева глядя и решил не миндальничать:
— Эту комнату нужно освободить.
— Понятно, — поджал губы парень.
— У связистов расположишься.
— Не-а, в сенках.
— Зачем ютится, если можно хорошо устроиться?
— Вы за меня не беспокойтесь, товарищ майор.
— Я за тебя и не беспокоюсь, — посмотрел в упор: неясно, что ли о чем речь? Все тебе, сопляку, озвучивать надо?
Мишка помялся, соображая и проворчал:
— С хозяйкой поговорю, она может к кому уйдет, а я в ее комнате буду. Прикрою вас, а то приедут из штаба армии, а у вас тут… Будет по шеям.
Николай усмехнулся: все это казалось далеким и несущественным. Пусть по шеям, пусть даже трибунал и штрафбат, но успеть отправить Лену с фронта в тыл. С женщинами это просто — сейчас упирается, а как маленький будет, о нем думать станет, уедет. Николаю спокойнее. Будет знать, что Леночка жива и здорова, с Валей, а там и сам вернется. Наладится.
А у самого от мысли о Лене жар и трепет, каждая клеточка колотится и разум уже не в цене.
— Прикрой, но не отсвечивай, — согласился. — Лена здесь жить будет.
"Ну, ясен перец!" — рожицу скорчил.
— Она девушка стеснительная…
"Да охренеть просто, до чего стеснительная!" — в потолок уставился.
— Я бы не хотел, чтобы ты мешал моим планам, откровенно скажу. Отношения у нас с ней сейчас еще непонятные, два года не виделись, и я хочу все наладить.
— Понятно, Николай Иванович, что непонятного, — протянул. — Хорошо, что только начальство накатить может, а не жена, — усмехнулся. — Так я прикрою.
— Лена и есть моя жена.
Парень рот открыл и закрыл.
— Ты думал, я тут решил с любовницей покувыркаться, чтобы до наступления сладко пожить?
"Да!"
— Нет, но… — плечами пожал. А если и так — ему что? Был майор не как многие, единичен в своей устойчивости против женского пола, а теперь значит, сдался. Обидно, досадно, но ладно. Только вот Санина эта…Лучше б тогда Осипова, симпатичнее, выше, грудь опять же пышнее…
И дошло — Санина! "Два года не виделись"! «Жена»! Эта та, что Николай погибшей считал и все сох по ней?!
Мишка полбу себе стукнул, засиял как тульский самовар:
— Еееелки! Живая, значит! Нашлась!
Коля хмыкнул, подошел к парню:
— С прозрением вас, Михаил Валерьевич. Комнатку приготовь и присмотри, чтобы нас по пустякам не беспокоили.
— Все понял, — заверил уже совсем другим тоном.
Зубатая у майора жена, не пара однозначно и по внешнему виду и по бравости, но жена, а это другой коленкор и против не попрешь.
— Надо бы вам, Николай Иванович, жену-то как-то в орденоносцы, что ли? — начал советы давать, свое из комнаты выгребая. Вещей немного, но достать «умом» своим Николая парень успел. — Не годно это. Вы вон герой, а она отстает, тянуть, значит, вас вниз в глазах подчиненных будет.
— Не поверишь, Миша, плевать мне на глаза подчиненных. Вали давай из комнаты!
Парня выдуло, а майор на постель присел — мягко, все лучше Лене здесь будет, чем с мужиками в блиндаже.
И ладони о колени оттер — вспотели от мысли, что Лена спать здесь будет. Согласилась бы только. А там он потихоньку, полегоньку. Терепеливо… Какой там! Сердце чуть из груди не выскочило от желания. Вот ведь организм! За два года желания море было, да только глухое какое-то, а тут до головокружения острое. Сдержаться бы, не напугать девушку. А с другой стороны — она Санина, он — Санин — все, поженились…
Интересно, почему она — Санина?
Мужчины обедали, как — то по особенному поглядывая на нее, и хоть бы кто спросил — вы-то будите, товарищ лейтенант? Хоть бы кто предложил.
Впрочем, Лене на то все равно было — Колю ждала, даже сердце расшалилось, унять не могла. Для себя самой все решено было, сначала по-детски, наверное, но сейчас обдумано, взвешенно. Сколько б не отмеряно им с Колей было, вместе будут. Не встанет она ему поперек, слушаться будет…
— Как с майором поговорили? — лениво ковыряя ложкой кулеш, спросил Васнецов, видя, как та в мечтах летает.
— Нормально, — и неожиданно для себя заулыбалась так, что и того смутила. — О пушках говорили. Оказывается, фальшивыми бывают.
— О, новость! — хохотнул Кузнецов.
В блиндаж Санин заглянул. Бойцы подниматься стали, но он рукой махнул не глядя:
— Отдыхайте. Приятного аппетита. Товарищ лейтенант, можно вас?
Лена хотела чинно выйти, но тут же забыла о том, вылетела.
Васнецов котелок на пол грохнул и чуть не пнул. Чаров щеку почесал, кривясь:
— Быстро она теплое место себе нашла.
Суслов ложку облизал:
— Бабы все шалавы.
И получил от Гриши затрещенну:
— Молкни, щеня.
Сержант Замятин закурил, вздохнув:
— Дураки вы. Мальчишки, — заметил тихо, задумчиво.
— Чего вдруг? — озадачился Абрек. — Ясно же — с майором закрутила. Пара дней в расположении, а уже пристроилась.
— Вот и говорю, мальчишки вы. Поверху судите. А вы обратили внимание, как наш майор на нашего лейтенанта смотрит?
— Как мужик, который хочет. И знает, что получит, — проворчал Кузнецов.
— Неет, паря, тут не только мужское естество играет, тут выше бери, больше. Глубокое, до печени, до пяток. Даа, — вздохнул опять, взгляд пространный, почти мечтательный. — Любаша так моя на меня смотрела, жинка моя, женщина необыкновенная. И уж чего только от меня дурака не стерпела. А я не понимал… Два года вот без нее мыкаюсь и только дошло до старого полудурка. Оно завсегда так — есть и вроде, чего еще надо? Обстиран, обглажен, накормлен да пригрет. А вот нет ее рядом и словно ничего нет. А вот ее бы… Эх, рядом бы просто посидеть.
Тихо стало.
Кузнецов помолчав сказал словно себе только:
— А я свою сразу понял. И про себя и про нее. Заморыш была, страшненькая, ой! А прикипел вмиг. И серо без нее, что ли?… Она у меня шебутная, все спокойно не живется. Как на вулкане жили, так ведь и чувствовал — живу…Эй, мужики, махра есть у кого? Дайте, — поднялся. — Растравил ты мне душу, Васильевич.
— Домой бы быстрее, — потер лицо Хворостин. — Н-дааа.
Николай за руки ее взял:
— Леночка, вещи свои собери.
— Зачем?
— Не место тебе с мужиками в сырой землянке.
— А им место?
Мужчина голову опустил, ладошку ей поглаживая. Дрожит все внутри, мысли путает. Вздохнул:
— Не место, Леночка, всем нам здесь не место, а уж фрицам подавно. Я же о другом. У меня поживешь, комната свободная. Там удобнее тебе будет.
— Как это, Коля? Отделение мое здесь, я там? Да и что люди скажут?
— Это важно? — посмотрел на нее и было что-то в его глазах жаркое, такое от чего сердце обмирало и тепло внутри становилось, волнительно.
