Николай потер затылок, ругая себя, Гитлера, войну. Закурил. Рука подрагивала:
— Леночка, тебе нужно уехать. Домой, — начал осторожно, подбирая удобные для нее слова.
— У меня нет дома, — заметила она тихо. Встала, к окну отошла, но не смогла смотреть куда-то, когда Николай рядом, она столько его не видела!
— Я знала, что ты жив, я говорила! — обернулась к нему, а он рядом стоит, смотрит.
— Сашка не верил, а я говорила, ты жив, — улыбнулась, не скрывая влюбленного взгляда.
— Сашка? — он не мог отвести от нее глаз, боялся на миг из поля зрения впустить. Она только на пару шагов отошла, а его страх обуял и сердце замерло.
— Дрозд. Александр! Друг твой! — засмеялась: ну, какой же он забавный!
До Николая дошло:
— Саня?! Так он тоже жив?!
— Ну, конечно! Жив! Мы с ним вместе, в отряде партизанили!
— Вы?! — улыбка с губ сползла. — Подожди, ты партизанила?
— Конечно! Коля, ты так говоришь, будто для тебя это новость.
— Представь, — затянулся, чувствуя горечь во рту.
Значит, два года по лесам? Шутка ли сказать.
— Да что с тобой? — озадачилась. — Все же замечательно! Ты живой, Санька — живой, я живая! Под Сталинградом немцам дали — дали! Гоним их — гоним!
Она светилась, она лучилась от счастья, глупая девочка. А у Санина душу переворачивало от мысли, что этот миг может быть последним, что Бог или Дьявол вынес ее, прикрыл, вывел к нему, а его к ней, но дальше ему решать, ему защищать.
Сможет ли?
— Ты должна уехать. Семеновский сказал, тебя направили из госпиталя. Значит, была ранена? Почему не комиссовали?
Он не шутил, он был серьезным, даже жестким и, Лена растерялась:
— Ты шутишь?…Что вас так комиссовать-то меня всех тянет? — возмутилась.
— Всех? — он подтянул ее к себе за руку, оглядел пристально. — Ты была серьезно ранена?
— А ты? — помолчав, нашла что ответить.
— Я другое!
— Мы будем ругаться?! Мы только встретились!
— Ладно, — выставил руки и вдруг обнял, прижал к себе. Сердца выскакивали и у того и у другого, словно навстречу друг другу спешили.
— Тебе придется рассказать все: каждый день, каждый прожитый час. Я хочу знать. Кстати, где Саня?
Лена отодвинулась, к столу прошла села:
— Там остался.
И не смотрит, боится укор в глазах Николая увидеть — ведь она здесь, а его друг там.
— Не понял, — в глаза заглянул, присев перед ней.
— Я ушла. Так надо было, а он остался. Их в кольцо брали, и я не знаю, что с ним… Но он будет жить, — заверила. — Он обещал. Мы договорились с ним встретиться у ВДНХ после войны, в шесть. Каждую субботу ждать будет. Обещал.
— Узнаю Саню, — усмехнулся: даже на войне его друг успевает назначить свидания.
И кольнуло в сердце ревностью, но тут же погнал ее прочь. Никаких прав у него на Лену нет, а Санька хороший человек, и если у них… наверное он должен быть рад?…:
— Чай будешь? — спросил, чтобы сменить тему.
— Если можно, товарищ майор, — улыбнулась. Все-таки Николай несильно изменился — все так же смущается, что-то себе на уме держит.
Мужчина толкнул дверь и попросил ординарца подогреть чай, что-нибудь поесть сообразить.
Счастлива она была, до неверия самой себе — абсолютно счастлива.
Она из кусочков сахара домик складывала, как ребенок из кубиков и улыбалась, Коля наискосок сидел, глаз с нее не сводил. Миша кипяток разлил, поглядывая на них настороженно: нет, не пара они друг другу. Майор мужчина видный, орденов и медалей грудь полна, боевой, не из робких, а эта так себе, что-то с чем-то. Осипова и то интересней.
— Представляешь, я за два года совсем забыла, что есть сахар, как он выглядит. У ребят из отделения увидела, даже не поняла сначала что это? — сказала Лена, озорно глянув на него. Она подтрунивала над собой, а ему было не до смеха.
— Тяжело было?
— Да нет, как всем сейчас, тогда, — плечами пожала. И призналась, подумав, шепотом, только для Николая. — Страшно. Каждый раз, когда на задание шла.
Миша чайник грохнул на стол и, Лена вздрогнула. Майор глянул на парня недовольно: чего пугаешь людей?
— Свободен.
Белозерцев вышел, покосившись на девушку: вот вертихвостка! Еще и трусиха! Не пара она майору, точно.
А они опять друг на друга уставились. Коля взял ее руку в свою, робко поцеловал. Она не отняла, не вырвала, и мужчина порадовался — нравится ей, не противен. Как бы еще объяснить, что и она ему, да еще настолько, что в графу ее женой записал.
— Как ты к нам-то попала? Семеновский?
— Судьба, — подумав, сказала.
— Судьба, — вздохнул. — Время для нее откровенно нехорошее.
— Время не выбирает судьбы, скорее судьба выбирает время.
Странно Николаю от нее это взрослое суждение слышать было. Впрочем, два года на войне, что десятки лет в мире — любой порой за день повзрослеть может.
— Ты изменилась.
— Мы все. Ты бы Сашу видел. Он совсем другой стал.
— Какой?
— Не ветреный, — ответила подумав. Глаза лучились теплом и нежностью, а взгляд был задумчив. — Он ведь выживет, Коля, и мы все, правда? К концу война идет.
— Да. До Сталинграда было тяжело, непонятно, а все равно знали точно — захлебнуться фашисты, полягут все здесь, как французы. А сейчас тем более, — взял ее руку в свои ладони, осторожно поглаживая. — Леночка, уехать тебе надо. Пойми, войне конец, но она еще заберет немало жизней. А тебе природой дано рождать жизнь. Погибает мужчина — горе, но если женщина — горе вдвойне. Не сердись, подумай. Уверен, твой брат поможет…
Лена отдернула руку, отпрянула к стене. Взгляд стал непримиримым, лицо замкнутым.
— Что-то случилось? Твой брат погиб? — нахмурился мужчина.
— Разведка очень грязное дело, да? — спросила минут через пять молчания.
Николай насторожился, что сказать не знал.
Да, что внешняя, что внутренняя, что разведка, что политика, не могут быть «чистыми». Но понятие это относительное и зависит от цели и средств достижения. То что Лену тогда, в сорок первом ее же родные использовали вслепую было грязно, но оправдано или нет, вряд ли он или она узнают об этом.
— Игорь убил людей, — сказала тихо. Пальцем стол начала карябать, только чтобы в глаза Николая не смотреть и свои чувства не показывать, но они в голосе проступали и говорили больше, чем слова. — Я сама видела. Где-то далеко, на краю сознания я понимаю, что он не был эсэсовцем, что он выполнял задание, но его поступок перечеркнул все святое. Перечеркнул даже память о нем.
"Бедная девочка", — закурил Николай, волнуясь. Он понимал, что она, та наивная идеалистка пережила, если видела, как ее брат, кто был для нее кумиром, стреляет в гражданских.
— Я не могу его оправдать, потому что не могу понять. И не могу понять цель этой разведки. Его задания. Любой разведчик действует на благо своей Родины. Это четко, это ясно. Но кто он, если убивает народ своей Родины, действуя во благо Родины убитых? Какое здесь благо? В чем логика? Как можно это принять и понять? Как это стыкуется?
— Леночка, задания бывают разные.
— Даже такие, что приходится убивать своих же?
— Даже.
— Не знаю, — покачала головой. — Мне этого не понять.
— Почему ты не кушаешь? — решил отвлечь ее от плохих мыслей. Невыносима ему была ее печаль.
Подвинул ей картошку.
— Хозяйка? — кивнула на нее.
— Да, хорошая бабулька. Правда не всегда нам так везет. Как правило, приходишь — а в доме никого. Или вовсе: ни дома, ни человека. Немцы угоняют людей, дома жгут. Идешь по деревне, а там…печи и головешки.
Лену повело, душно стало. Как наяву услышала крики тех, кого сжигали в амбаре и, до судорог сердце сжало.
— Лена? Лена! — встряхнул ее, видя, как девушка резко побелела и начала падать с открытыми глазами. — Да ты что? Леночка! — прижал к себе, заставил чая глотнуть.
Санина головой замотала, стряхивая оцепенение и дурман.
— Лена? Тебя контузило?
Сколько тревоги было в его голосе!
Девушка нашла в себе силы улыбнуться мужчине, успокаивая, правда улыбка горькой вышла:
— Как сказал один умный доктор, мы все контуженные.
Бойцы на траве лежали, на солнышке весеннем млели.
Васнецов в небо смотрел и травинку жевал. Рядом на локти опираясь, Палий. Осматривал местность, думу гадал и спросил:
— Гриш, вот интересно, чего она так долго? Наступление, наверное, будет?
— Наступление по-любому будет, но не сейчас.
— Это почему?
— Потому. В тыл фрицев не ходили, разведку боем не проводили. А «язык» так, разведка ситуации на сегодня, в плане планов противника.
— Да? А чего тогда майор лейтенанта четвертый час держит.
— Может он ее в объятьях держит, — хохотнул Суслов.
— Мимо, — равнодушно парировал Васнецов.
— Это ты с чего решил? Может, они там по-другому подумали.
