— Поэтому думай, как убрать тот корабль из реки.
— Мы ведь не собираемся это делать, господин, правда? — с хитрым видом спросил Финан.
— Конечно, не собираемся, — ответил я, — но все равно думай.
Потом раздался скрип несмазанных петель, возвестивший, что ближайшие ворота открылись, и мы въехали в полумрак города.
Альфред ждал нас: гонцы уже рассказали ему о нашем возвращении, поэтому я даже не успел поздороваться с Гизелой, как меня призвали в стоящий на холме дворец.
Я отправился туда с отцом Виллибальдом, Стеапой и Финаном.
Король ожидал нас в большом зале, ярко освещенном свечами, по которым Альфред подсчитывал время. Воск оплывал, густо стекая по опоясанным метками свечам, а слуга подрезал фитили, чтобы пламя не мерцало. Альфред писал, но бросил работу, когда мы вошли.
В зале находились также Этельред, а еще брат Ассер, отец Беокка и епископ Эркенвальд.
— Ну? — рявкнул Альфред.
Не гнев, а беспокойство сделало его голос таким резким.
— Она жива, — сказал я. — И невредима. С ней обращаются с уважением, подобающим ее сану, ее очень бдительно охраняют, и ее нам вернут.
— Слава Богу! — сказал Альфред и перекрестился. — Слава Богу, — повторил он, и я подумал, что он сейчас упадет на колени.
Этельред ничего не сказал, просто пристально смотрел на меня змеиными глазами.
— Сколько? — вопросил епископ Эркенвальд.
— Три тысячи фунтов серебра и пятьсот фунтов золота, — ответил я.
После чего объяснил, что первую часть следует выплатить к следующему полнолунию, а остальное следует доставить вниз по реке месяцем позже.
— И госпожу Этельфлэд не выпустят до тех пор, пока не будет выплачена последняя монета, — закончил я.
Епископ Эркенвальд и брат Ассер вздрогнули, услышав о размере выкупа, но Альфред и глазом не моргнул.
— Мы будем платить за собственное уничтожение, — прорычал епископ Эркенвальд.
— Моя дочь дорога мне, — мягко проговорил Альфред.
— С такими деньгами они соберут тысячи человек! — предупредил епископ.
— А без денег? — Альфред повернулся ко мне. — Что ее ждет, если выкуп не будет уплачен?
— Унижение, — ответил я.
По правде говоря, Этельфлэд могла бы обрести счастье с Эриком, если бы выкуп не заплатили, но я не мог об этом сказать. Вместо этого я описал судьбу Этельфлэд так, как ее жадно расписывал Хэстен.
— Ее доставят в каждое селение норманнов и покажут голой издевающейся толпе.
Альфред вздрогнул.
— Потом, — безжалостно продолжал я, — ее изнасилуют те, кто предложит самую высокую цену.
Этельред глядел в пол, церковники молчали.
— На кон поставлена честь Уэссекса, — тихо произнес Альфред.
— Значит, люди должны погибать за честь Уэссекса? — спросил епископ Эркенвальд.
— Да! — Альфред вдруг рассердился. — Страна — это история страны, епископ, собрание всех ее историй. Мы — то, чем сделали нас отцы; их победы дали нам то, что у нас есть, а вы хотите заставить меня оставить потомкам историю унижения? Вы хотите, чтобы люди рассказывали о том, как Уэссекс стал посмешищем воющих варваров? Эта история, епископ, никогда не умрет, и, если ее будут рассказывать, каждый человек, думая об Уэссексе, будет представлять принцессу Уэссекса, которую язычники выставили голой. Всякий раз, думая об Англии, люди будут думать об этом!
«Интересно», — подумал я.
В те дни мы редко употребляли название «Англия». То была лишь мечта, но Альфред в приступе гнева приподнял занавес, скрывающий его планы. И тогда я понял: он хочет, чтобы армия продолжала путь на север — и еще дальше, пока не будет больше Уэссекса, не будет Восточной Англии, не будет Мерсии и Нортумбрии, а будет только Англия.
— Господин король, — непривычно покорно проговорил Эркенвальд, — не знаю, будет ли существовать Уэссекс, если мы заплатим язычникам, чтобы те собрали армию.
— На то, чтобы собрать армию, требуется время, — твердо проговорил Альфред, — и ни одна языческая армия не нападет, пока не кончится жатва. А как только урожай будет собран, мы сможем созвать фирд. У нас будут люди, чтобы противостоять им.
Это было верно, но большинство наших людей будут необученными фермерами, в то время как Зигфрид приведет воющих, голодных норманнов, приученных к мечу.
Альфред повернулся к зятю.
— И я ожидаю, что нас поддержит фирд южной Мерсии.
— Так и будет, господин, — с жаром заверил Этельред.
На его лице больше не было заметно болезни, которая скрутила его тогда, когда я в последний раз видел его в этом зале. На его щеки вернулся румянец, бойкая самоуверенность Этельреда будто вовсе не пострадала.
— Может, это промысел Божий, — сказал Альфред Эркенвальду. — В милосердии своем Он дал нашим врагам шанс собраться тысячами, чтобы мы могли одолеть их в одной великой битве. — Голос его окреп при этой мысли. — Господь на моей стороне, — твердо сказал Альфред, — и я не боюсь!
— Таково слово Бога! — набожно сказал брат Ассер, крестясь.
— Аминь, — проговорил Этельред. — И еще раз аминь. Мы победим их, господин!
— Но прежде чем вы одержите эту великую победу, — обратился я к Этельреду, испытывая злорадное удовлетворение при мысли о том, что сейчас скажу, — тебе придется исполнить свой долг. Ты должен будешь доставить выкуп лично.
— Клянусь Богом, я этого не сделаю! — негодующе сказал Этельред, но перехватил взгляд Альфреда и осел в кресле.
И ты должен будешь опуститься перед Альфредом на колени, — сказал я, повернув нож в его ране.
Даже Альфред ужаснулся.
— Зигфрид настаивает на этом условии? — спросил он.
— Настаивает, господин, — ответил я, — хотя я и спорил с ним. Я умолял, господин, возражал и молил, но тот не сдался.
Этельред молча смотрел на меня; на его лице читался ужас.
— Тогда быть посему, — сказал Альфред. — Иногда Господь Бог ждет от нас больше, чем мы в силах вынести, но ради славы Его мы должны вытерпеть все.
— Аминь, — истово сказал я.
Я заслужил скептический взгляд, который бросил на меня король.
Они говорили столько, сколько потребовалось одной из свечей Альфреда, чтобы сгореть на две отметки, показав, что прошло два часа. И все это было пустой болтовней — разговорами о том, как собрать деньги, как перевезти их в Лунден и как потом доставить в Бемфлеот. Я вносил свои предложения, Альфред делал пометки на пергаменте, и все это было напрасной тратой времени и сил, потому что если я преуспею в своих намерениях, то выкуп выплачен не будет, Этельфлэд не вернется, а трон Альфреда будет в безопасности.
И я собирался сделать все от меня зависящее, чтоб добиться этого. Всего через одну неделю.
Тьма. Последний дневной свет угас, и теперь нас окутывала тьма.
Лунного света тоже не было, но луна пряталась где-то за облаками, поэтому края их серебрились. И под этим громадным серебряным небом, черным и звездным, «Морской Орел» скользил вниз по Темезу.
За рулевым веслом стоял Ралла. Мне было нечего и мечтать стать когда-нибудь таким же хорошим мореходом, как он, и я надеялся, что Ралла сумеет провести нас в кромешной тьме по широким изгибам реки.
По большей части невозможно было сказать, где кончается вода и где начинаются болотистые берега, но Раллу это как будто не беспокоило. Он стоял, широко расставив ноги, время от времени топая — знак замедлить движения весел. Он мало говорил, но временами слегка выправлял курс длинной рукоятью рулевого весла; и перо руля ни разу не коснулось отлогого илистого берега реки.
Порой луна выскальзывала из-за облаков, и вода перед нами начинала мерцать ярким серебром. На берегах то появлялись, то исчезали красные искры — маленькие огни в хижинах на болотах.
Мы пользовались последними часами отлива, который нес нас вниз по реке. Недолгое мерцание луны на воде показывало, что берега все дальше отходят друг от друга — река едва ощутимо расширялась, вливаясь в море.
Я все время поглядывал на север, ожидая увидеть сияние в небе — отблеск костров в высоком лагере Бемфлеота и вокруг него.
— Сколько языческих кораблей в Бемфлеоте? — внезапно спросил Ралла.
— Неделю назад было шестьдесят четыре, — ответил я. — А сейчас, вероятно, около восьмидесяти. Может, даже сотня или больше.
— И мы одни против них, а? — забавляясь, спросил он.
— Одни, — согласился я.
— А вверх по берегу будут еще корабли. Я слышал, что у Скеобирига тоже сооружают лагерь.
— Они там уже месяц, — сказал я. — И там по крайней мере пятнадцать команд. А сейчас, может, и все тридцать.
Скеобириг был пустынной илистой косой в нескольких милях к востоку от Бемфлеота, и команды причаливших там пятнадцати датских кораблей соорудили форт с земляными стенами и деревянным палисадом. Я подозревал, что они выбрали Скеобириг потому, что в ручье у Бемфлеота уже не осталось места, и потому, что близость флота Зигфрида давала им защиту. Без сомнения, они заплатили норвежцу серебром и, без сомнения, надеялись последовать за ним в Уэссекс, чтобы урвать часть добычи, какую смогут.
