Но когда начался третий год из пяти отведенных Марку на занятия искусством лет, мысли Жюля Бланшара о сыне были полны тревоги. Почему же?
Вероятно, в нем говорило чутье, подкрепленное наблюдениями. Отцу казалось, что Марк слишком много пьет. Не то чтобы сын напивался вдрызг, но раз или два, когда он навещал вечером родителей, его язык слегка заплетался. Жюль посоветовал ему больше двигаться, но сомневался, что Марк послушался. Порой он сам заходил к сыну в студию – большое чердачное помещение в доме рядом с мясной лавкой. Студия была заставлена холстами. Но на вкус Жюля, среди них было чересчур много изображений нагих женских тел. Конечно, этого и следовало ожидать в мастерской художника, но однажды он все-таки не удержался от вопроса:
– Ты когда-нибудь рисуешь одетых женщин?
– Разумеется, папа. Когда ты нашел для меня тот заказ на портрет мадам дю Буа, я написал ее не только полностью одетой, но еще и в шляпе.
То, что существовал также и набросок дамы в одной лишь шляпе, его отцу знать не было необходимости, как и мужу упомянутой дамы.
Когда Жюль поделился своими тревогами с сестрой, Элоиза отмахнулась:
– Мой дорогой Жюль, ты волнуешься не о том члене семьи.
– Что ты имеешь в виду?
– Сейчас твои забота и внимание нужны совсем не Марку, а Мари.
– Она мне кажется вполне довольной жизнью.
– Просто тебе нравится, что она живет с вами. Но Мари скоро исполнится двадцать три года. Девочке нужно найти мужа. Прости меня за резкие слова, но ты пренебрегаешь обязанностями главы семейства. Тебе давно уже пора заняться этим вопросом.
Их было двадцать человек, галантных молодых офицеров, сидящих за сдвинутыми столами. Все они находились в прекрасном настроении, и на то у них была веская причина: ведь сидели они не где-нибудь, а в «Мулен Руж».
И был еще один повод для радости. Следующую ночь один из них проведет с красивейшей женщиной Парижа. Но кто?
Кабаре «Мулен Руж» оказалось гениальной задумкой. Открытое всего несколько лет назад, оно уже стало легендой.
Расположено заведение было у подножия холма, на широком и тенистом бульваре Клиши, который являлся границей между сплоченными рядами кварталов барона Османа и крутобоким хаосом Монмартра. Кабаре построили на бывшем садовом участке, втиснутом между двумя респектабельными шестиэтажными домами. Низкий прямоугольный фасад стал краем платформы, на котором установили почти полноразмерную модель ветряной мельницы, выкрашенную в ярко-красный цвет.
Даже по меркам пышной Belle Èpoque – Прекрасной эпохи, как назовут позднее этот период, «Мулен Руж» была экстравагантна. Одиозные старинные мельницы на вершине холма с незапамятных времен были частью пейзажа, но эта кричащая модель явилась дерзким вызовом буржуазному бульвару, каковой и задумывалась.
И в этом была ее прекрасная, истинно французская сущность.
Начиная со времен Людовика XIV правительства пытались навязать строгий классический порядок древним разноплеменным землям Франции (каждая из которых имела собственный диалект и по два десятка собственных сыров), и не всегда это проходило безболезненно. И даже здесь, в столице страны, духи старого, средневекового Парижа, духи рынков, аллей и толчеи то и дело пробивались наружу. Словно яркие цветы и непочтительные сорняки, они прорастали сквозь бетонированные поверхности и суровую упорядоченность монархов, бюрократов и полицейских.
«Мулен Руж» была одним из таких сорняков, нахального красного цвета. И в нем исполняли лучший канкан в Париже.
Туда ходили все: рабочие, «ночные бабочки», парижане среднего класса и аристократия. Там бывал даже принц Уэльский.
Молодые офицеры были из аристократов, и все служили в одном полку. По большей части они располагались в других местах, чаще всего на восточной границе Франции, но так случилось, что сейчас их полк стоял в Париже, и они были намерены взять у него все.
Как было принято в аристократических кругах того времени, офицеры посещали один и тот же бордель. Все подобные заведения Парижа подчинялись законам, и дважды в неделю там проводился медицинский осмотр, а самые изысканные из них напоминали особняки, комнаты в которых могли быть оформлены в том или ином экзотическом стиле – мавританском, вавилонском, восточном. Принц Уэльский, приезжая в Париж, любил захаживать в один шикарный бордель, где пристрастился принимать персональную ванну с шампанским. Публичный дом, куда ходили офицеры полка, стоял в квартале между Оперой и Лувром. Он был неприметным снаружи, восхитительным внутри, и среди его клиентов имелось несколько знатных персон.
Но превыше любых борделей ценились куртизанки, grandes horizontales. Многие из них состояли на содержании у того или иного богача, тогда как другие сходились с мужчиной порой лишь на одну ночь. Наиболее удачливые куртизанки имели шанс выйти замуж за состоятельного пожилого клиента, может быть даже с титулом. Оставаясь вдовами в довольно молодом возрасте, далее они жили в свое удовольствие и заводили салоны. И конечно же, обзаводились новыми любовниками, если только те понимали, что от них ждут подарков, в том числе денежных, в благодарность за проявленный интерес.
Куртизанка, известная как Прекрасная Елена, наиболее славна была своим обаянием. Проведенная с ней ночь считалась величайшим достижением. И стоила очень дорого. Даже самые богатые из молодых офицеров-аристократов не могли позволить себе такую роскошь. И потому придумали остроумный план.
Каждый из двадцати офицеров внес одинаковую сумму, превышающую стоимость визита в тот неприметный бордель возле Оперы. Сегодня вечером они собирались тянуть жребий, кому достанутся собранные средства, предназначенные для оплаты визита к Прекрасной Елене. А перед тем хотели выпить шампанского и посмотреть представление в «Мулен Руж».
Роланд де Синь раньше никогда здесь не бывал. Обычно он посещал варьете «Фоли-Бержер»: оно было расположено ближе к центру и ему нравились тамошние первоклассные комедии и современные танцы. До «Мулен Руж» с ее более пикантной программой он так и не дошел. Само собой, как только товарищи обнаружили этот факт, де Синь подвергся дружному поддразниванию, которое переносил добродушно и с юмором.
Товарищи по оружию хорошо относились к Роланду. Он с самого начала проявил прекрасные способности к службе. В Сен-Сире он был одним из лучших учеников класса. Что было еще более важно для его знатных компаньонов, в Школе верховой езды в Сомюре Роланд выказал такое мастерство, что чуть было не попал в элитную конную команду «Кадр Нуар». Он был хорошим полковым офицером, его уважали солдаты, а друзья ценили за верность и чувство юмора. Его знали как человека, который всегда говорит правду. И внешность у него была самая что ни на есть кавалерийская: ростом он даже слегка обогнал отца, волосы носил на прямой пробор, откуда они расходились коротко подстриженными волнами. У него также были небольшие аккуратные усы, зачесанные наружу, но не подкрученные. В общем, внешностью Роланд обладал весьма приятной и при этом мужественной.
Но иногда в его синих глазах можно было заметить тихую задумчивость или даже тень гордой меланхолии. Его братья-офицеры считали своей обязанностью дразнить его и по этому поводу.
– Все-таки есть в вас что-то загадочное, де Синь, – заметил один из них и сейчас. – Должно быть, у вас, как у Атоса из «Трех мушкетеров», есть прошлая жизнь, которую вы держите в секрете. Или тайная печаль. Это женщина?
– Ну конечно! – вскричал самый юный из офицеров. – Расскажите нам, де Синь. Мы никому не откроем вашего секрета. По крайней мере десять минут!
– Нет, – поправил их капитан, старший по званию и по возрасту. – В этом статном кавалеристе скрывается идеалист. Однажды, де Синь, вы станете героем, таким же знаменитым, как великий Баярд – рыцарь без страха и упрека! Или же удивите нас всех и удалитесь в монастырь.
– В монастырь?! – воскликнул младший офицер. – О чем вы говорите? Мы же в «Мулен Руж», черт побери!
– Согласен, – улыбнулся Роланд. – Любой, кто хочет стать монахом, будет немедленно выдворен из кабаре. – Пора было покончить с этими догадками относительно его характера. Он осмотрел стол. – Кажется, нам нужно еще шампанского.
Капитан подал официанту знак, и тот подскочил к их столу.
– Еще шампанского, Люк.
– Сию секунду, господин капитан.
Через несколько минут началось представление.
Нужно признать, думал Роланд, в своей сфере «Мулен Руж» достиг высочайшего уровня. Похожий на пещеру зал вмещал дюжины столиков, но с любого места сцена была хорошо видна. Атмосфера заведения частично создавалась его необычным освещением: газовые фонари давали теплый свет, а новинка – электрические лампочки дополняли его, заливая зал искрящимся сиянием. Все это великолепие к тому же отражалось в огромном зеркале у сцены, и общий эффект был одновременно и смелым, и волшебным.
